Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2
Шрифт:
Глава V. Идеальное — и действительное
У действительности есть свои неотменяемые требования. Идеал, конечно же, поначалу чинит расправу над действительностью. Точнее, над теми ее элементами, которые являются препятствием на пути очищения этой самой скверной действительности, по отношению к которой Идеал так долго накапливал моральное и метафизическое негодование. Скверное устраняется. Устраняется и то, что мешает насаждению в действительности тех позитивов, от лица которых Идеал приходит в жизнь. Может ли долго существовать, например, в условиях христианской власти (признания властью монополии христианского идеала) институт рабства? Не может. Чуть раньше, чуть позже — «или-или». Или рабство съест христианство,
Ну, не сразу все феодалы его приняли. Так и институт рабства был отменен не сразу. Суть христианства именно в этом. Новый идеал — новые формы организации социальной жизни.
Итак, устранение негативов, учреждение позитивов… И — аппарат, с помощью которого это делается… Аппарат, который не может не осуществлять репрессий, как психологических («долой идолов! да здравствует Бог!»), так и физических. Со временем Аппарат имеет склонность обособляться от Идеала… И пошло-поехало… Ежов — Берия — Андропов… 1937 год — борьба с космополитизмом — психушки… Что? Это свойство одного-единственного «ужасного» Идеала? А инквизиция?
В определенным образом организованных умах (прошу не путать с умом рассматриваемого класса) рождается понимание того, что любая Великая Новизна — это, так сказать, небесплатное удовольствие. Возникает вопрос о том, стоит ли платить такую цену… За что? За некие, достаточно условные, приобретения, за шаг по пути Истории. Ну, хорошо, ВЧК и все прочее… Расчищают исторические плацдармы и заодно что-то другое творят… Очень, знаете ли, разнокачественное…
Но раньше или позже все это наткнется на естественные ограничения… Христиане согласятся справлять Масленицу и смотреть сквозь пальцы на прыгание через костры в ночь Ивана Купалы. Коммунисты — снисходительно относиться к верующим. У политической борьбы свои законы. Действие рождает противодействие. Всех еретиков не сожжешь… Всех белых и «сочувствующих» не перевешаешь. Придется идти на компромисс с предшествующим жизнеустройством… А главное — с Жизнью как таковой. С изначальной и непреодолимой Природой Человека.
Реакционны не только конкретные силы, хотя и их вы не дочикаете при любой жестокости и прозорливости ваших ЧК. Ну, «молоты ведьм» — и что? Ведьмы — туточки! Аж на экранах христианнейшего вашего телевидения. Уберут с телевидения? На видеокассетах будут… Есть спрос — будет и предложение.
Реакционны и ваши ЧК. Ведьмофилы в итоге окажутся в высшем синклите ваших же инквизиций.
А главное — реакционна Природа Человека и Природа как таковая. Ну на что вы замахиваетесь! Это так устойчиво, так неизменно, в таких бездонных глубинах укоренено! Вы же даже не знаете, в каких именно глубинах! Ах, наука ваша?.. Да она сегодня говорит одно, а завтра другое! Вот — Фрейд. А вот — Ницше… А вот — Юнг. Человек остался зверем, дитя Природы он, и не более того. Что? Венец Творения Божьего? Так ведь первородный грех! Что? Пришел освободитель? Грех избыт? Новый человек? Ну, и насколько же он новый?
Партия Нового Идеала (подчеркиваю — любого!) начинает с того, что объявляет войну… Чему? Ну, скажем так, скверне, которой наполнил действительность Старый (ложный, на их взгляд, а главное, дряхлеющий) Идеал. На войне как на войне. Нужны бескомпромиссные воины, готовые на любые жертвы во имя победы. Может ли быть большая жертва, чем муки на кресте самого Сына Божьего? И может ли быть у воинства более могущественный Верховный Главнокомандующий? Битва не может не закончиться победой. И она ею заканчивается. Первородный грех избыт… Ад посрамлен…
Однако, во-первых, всего лишь посрамлен… Что такое окончательная победа — это сложнейшая метафизическая (а значит, к политическая) проблема… Но обсуждать ее нам все равно придется.
А во-вторых, победа метафизическая в трансцендентальном мире (победа
Идеи, Идеала — с точки зрения нерелигиозных людей) должна приводить не только к трансцендентным (в светском варианте — идеологическим) результатам, но и к результатам имманентным (в светском варианте — социальным и политическим). Война должна закончиться миром… С кем? Со Старым Идеалом? Никогда!В войнах этого типа подобный компромисс абсолютно недопустим. Он равнозначен моральному, а значит и политическому, фиаско всей партии Нового Идеала.
Поэтому со Старым Идеалом ведут войну на уничтожение. Ну, хорошо. Старый Идеал разгромлен. Стерт в порошок. Что дальше?
«Как что дальше?! — говорят воины, которые так нужны были Партии Нового Идеала до тех пор, пока партия Старого Идеала не была разгромлена в пух и прах. — Дальше — война с действительностью. С пережитками прошлого в сознании, с недобитками, буржуазными элементами, с уродствами укладов, оставленными в наследство Старым Идеалом».
Партия Нового Идеала санкционирует следующий шаг. Ее воины (они же подлинные революционеры, лучшие сыны партии, а впоследствии «уклонисты» и «хилиасты») выкорчевывают наследство прошлого, воюя уже не только с партией Старого Идеала, но и с матрицей, грибницей, «чревом, способным выносить гада».
Однако очень быстро оказывается, что у этого второго этапа есть ограничения. Причем самого разного рода.
Это, прежде всего, ограничения фундаментальные. Если начать слишком сильно «раскурочивать» действительность, то можно нарваться на ее системную дисфункцию. А ты уже у власти. И отвечать теперь за эту дисфункцию будешь именно ты.
Это, далее, ограничения моральные. Робеспьер — не маркиз де Сад. Ленин — не Александра Коллонтай. Сталин — больший, а не меньший державник, чем Николай II. Сами революционеры, причем иногда очень цельные в идейном смысле, начинают роптать: «А доколе эту самую действительность мы намерены раскурочивать? И чего ради? Гильотинировать монархов и даже какого-нибудь Мирабо? Ради бога! А «национализировать» детей… разрушить семью как таковую? Это еще зачем?»
Затем начинаются ограничения социальные. Может, горячие головы, мечтающие национализировать жен и детей, еще и преобладают в раскаленной добела партии Нового Идеала. Но у любых горячих голов есть остудитель: народ. Партийцы готовы «национализировать» жен, детей… даже землю… А народ не готов. «Стоп, машина!»
И, наконец, существуют и политические ограничения. Партия Нового Идеала состоит из живых и очень амбициозных людей. Люди эти борются за власть. В этой борьбе одни — за один тип компромисса с действительностью, другие — за другой. Но, поскольку речь идет о политиках, а не о революционных крестоносцах, все — за компромисс. И могут тут даже дозированно (но очень дозированно) поиграть (но именно поиграть) с партией Старого Идеала.
Первый компромисс большевиков с действительностью назывался НЭП (новая экономическая политика). Перед этим, правда, был еще один компромисс — Брестский мир. Но тут речь шла о компромиссе с силами несопоставимой по мощи немецкой армии. А также — об обязательствах. Вообще же Ленин невероятно часто шел на компромиссы и в этом смысле был намного больше политиком, нежели многие из его последователей. Избегал он (при такой-то, казалось бы, гибкости) лишь компромиссов со Старым Идеалом и его партией. Это-то и называется «недопустимость компромиссов в сфере идеологии» (аксиома для любой, подчеркну еще раз, партии Нового Идеала).
НЭП же был в чистом виде компромиссом между Идеалом и Действительностью. Такой компромисс и является, как я считаю, «универсально термидорианским». Буквальные апелляции к термидору, то есть восстанию «вменяемых» якобинцев против «невменяемых», мало что дадут. А вот определяя универсальным (или общесистемным) содержанием всякого термидора компромисс партии Нового Идеала с Действительностью, мы получаем возможность сопоставлять внешне разнокачественные явления. И — делать выводы.
Первым большевистским термидорианцем был Ленин. Основную нагрузку по состыковке Идеала с Действительностью взял на себя Сталин. Но начал окорачивать идеалистов-воинов Ленин. Впрочем, и Робеспьер гильотинировал Эбера и его «бешеных».