Исцеление
Шрифт:
Он пил пиво один, в тишине, изредка поглядывая на Вику и Аллу, они молчали, переваривая увиденное и услышанное по телевизору. Каждая думала о своем, но общая тема объединяла и направляла их мысли по одному руслу. Теперь и они, благодаря Николаю, стали известными и уважаемыми дамами. Как заискивающе общаются люди по телефону с Викой, стараясь попасть на прием к Михайлову, как почтительно относятся они к Алле в самой клинике. Ничего не изменилось в Вике и Алле, но отношение людей стало другое, по-другому общаются с ними соседи, уже узнавшие о Михайлове, здороваются первыми, стараются заговорить, узнать
Алла и Вика по-настоящему любили Николая и сейчас не могли понять внезапно охватившего их чувства. Какая-то боязнь появилась в их душах и сомнения не давали покоя: а вдруг Николай отвергнет их и станет разговаривать, общаться с ними соответственно своему известному положению. Исчезнет простота и откровенность отношений, но в тоже время они понимали, что не должно этого произойти, он любит Вику, уважает Аллу и они не давали повода… но страх внутри оставался.
Николай догадывался об их думах и называл это «волнением маленького человека при общении с большим». Они еще не привыкли к нему, к его известности, как, например, классный деревенский водитель всегда теряется, попадая в бесконечный поток городского транспорта, где расстояние между машинами сжато до предела и нет деревенского простора. Неуверенность и напряжение, да иногда вспотевшие ладони характеризуют водителя. Так и Вика с Аллой, влившись в поток его известности и славы, терялись, не привыкшие к этому и он должен сделать все, что бы процесс адаптации прошел быстро и безболезненно.
Мысли его перескочили на войну, Николай вспомнил случай в Чечне, когда мать солдата, не получавшая около года писем сына, поехала его искать. Материнское упорство, воля и стремление, ее беззаветная любовь помогли ей преодолеть все препятствия, запретные зоны и найти сына в госпитале. Тяжело раненый, он просил не сообщать матери, верил в Михайлова и справился с болезнью. Его уже можно было выписывать, солдат переговорил с матерью по телефону и не находил места от радости ожидаемой встречи. И вот она, долгожданная, наступила. У Николая она навсегда останется в памяти, и еще долго будет отзываться душевной болью.
Радостный солдатик, слегка прихрамывая и не обращая внимания на боль в ноге, бежит к своей маме, она, на бегу смахивая слезы, уже раскинула руки — обнять дорогого ее сердцу сына. Но садистская пуля снайпера обрывает бег, и он замертво падает ей на грудь, успевая прошептать пузырящимся от крови ртом — ма-ма-а…
И долго не могли оторвать бьющуюся в истерике мать от тела сына, потом она затихла у него на груди, видимо, решив умереть вместе с ним, не видя и не слыша ничего вокруг, теребя и поглаживая его разметавшиеся русые волосы. Она шептала ему на ушко, понятные только ей, ласковые слова и иногда улыбалась дрожащими губами.
Когда ее пытались поднять, она, не слыша слов, вцеплялась в сына с невероятно могучей силой, и, не зная, что делать, его друзья отпускали ее.
Михайлов, глядя на обезумевшую от горя женщину, понял, что только необычный способ может оторвать ее от тела сына, вернуть сознание.
— Встать, едрена корень!
В скорбящей тишине, как выстрел, прозвучал резкий и властный голос Михайлова. Вздрогнули не только все военные, но и она, подняв голову.
— Извините, но по-другому — нельзя, — мягко
пояснил Михайлов.Он протянул ей руку и она, тяжело опираясь, поднялась и пошла, уже не смахивая слезы, за телом сына, которого несли солдаты.
Отпивая пиво, Михайлов старался успокоиться, он не любил вспоминать войну, особенно ее страшные сцены. А такая, считал он, ужаснее отрезанных солдатских голов и вспоротых животов. Он не понимал одного, вернее понимал, но не мог воспринять и осознать. Того снайпера обнаружили и взяли полуживым. Им оказалась молодая женщина, мастер спорта по биатлону из Литвы. Как она, будущая мать, могла совершить такое? Но матерью ей уже не бывать…
Он, постепенно успокаиваясь, прошептал про себя: «Да, только необычный способ», — и вслух спросил:
— О чем скорбите, мои дорогие и любимые девочки, молча думая о своем? Поделитесь мыслями.
Михайлов видел и понимал их нерешительность и тревогу, написанные на лицах, и может быть где-то в глубине души радовался их скромностью, не испорченностью и порядочностью.
— Сегодня столько свалилось на нас, — начала Алла, — я не знаю, как быть… Наверное, Вику мучает то же самое?
Вика кивнула.
— Чего свалилось, как быть? — словно не понимая, спрашивал он.
— Вы стали такой известный… — робко произнесла Вика и опустила голову.
— Вот те раз, — трехэтажным матом матерился он, — уже и на вы. А я знаю, что делать, — возмутился он, улыбаясь одними глазами, — падайте на колени и молитесь. О, наш известнейший из известных, знаменитейший из знаменитых, мы будем любить тебя чистой и возвышенной любовью, не оскверняя ее пошлым сексом, говорить только на вы и стараться угадывать любые желания. Да падут враги твои, и ты станешь еще знаменитее. Аминь!
Алла и Вика вышли из своеобразного ступора и откровенно смеялись.
— Но вот как не любить такого!? Коленька, родной, поверь: мы не стали любить тебя меньше, — сквозь смех говорила Вика, — просто мы еще никогда так близко не общались с известным доктором и не знали, как вести себя.
— Как всегда, — он улыбался и сильнее прижимал Вику к себе, — как жена ведет себя с мужем или вы считаете, что если мужчина стал известным, то его писька усыхает и занимается он любовью мысленно и научно?
Они смеялись вместе с ним до слез и коликов в животе, радуясь, что он остался прежним простым и любящим мужем, зятем. Смеялись над своими сомнениями и уже удивлялись — почему же они усомнились, что их любимый мужчина может измениться в одночасье.
Вика решила сменить тему, ее заботило сейчас уже другое.
— Коленька, ты так устаешь на работе, может, станешь принимать поменьше больных?
— По мне заметно, вы почувствовали? — озабоченно спросил Николай, отставляя пиво в сторону.
Он действительно устал на работе, больные шли конвейером, некогда покурить. Такой график измотает его, кому нужен выжатый лимон? Перед глазами плыли раковые опухоли, юные клетки крови, почечные и желчные камни, контрактуры, сдавливающие нервы, переломы, пороки сердца — бесконечная лента человеческой патологии. Он стряхнул наваждение.
— Сколько по записи? — спросил Николай.
— По 40 всю неделю, — пояснила Вика, — я хотела записать еще по 10, но не смогла: ты выглядел таким уставшим.