Исчезновение

Я услыхал шаги, сперва на ступеньках деревянной лестницы, а затем на веранде нижнего этажа. Они остановились.

– Пит?
– снова крикнул я.

Снова никакого ответа, но кто-то поднимался по лестнице.

Дождь шуршал в моих ушах, и шаги приблизились.

– Пит, выходи.

Но Пит не появлялся. Вместо него вышел дядя Аделард в мятой пыльной шляпе, запятнанной каплями дождя, которую он низко надвинул на лоб, и его глаза были скрыты под краями ее полей.

– Никого нет дома, дядя Аделард, - сказал я.
– Только я один.

Он выдвинул кресло-качалку, в котором летом мой отец после работы всегда отдыхал в ожидании ужина, снял шляпу и бросил ее на пол. Синяя косынка была повязана вокруг его шеи, как у ковбоев в кино. Или как у бродяг или бездельников, мог бы сказать дядя Виктор.

– Правильно, - сказал он.
– Я пришел, чтобы поговорить с именно с тобой.

– Со мной?
– спросил я, не слишком веря своим ушам, но меня заинтриговало его внимание ко мне.

– Да, Пол, - подтвердил он, пододвинув кресло ближе к стене, чтобы меньше мокнуть под дождем.

Я вспомнил о рассказе, который начал писать и подумал, хватит ли мне духу показать ему его, поймет ли он то, что я пробовал выразить на бумаге.

Подойдя к перилам, я осторожно сел на пропитанную влагой древесину. Мы молча сидели какое-то время. Сырость перил просочилась через мои штаны. Вокруг было невообразимо тихо, и если бы не шелест дождя, что это бы походило на выключенное звуковое сопровождение какого-нибудь кинофильма.

О чем он хотел со мной поговорить?

Мне всегда было трудно, находясь рядом с кем-нибудь, соблюдать молчание, и я начал качать ногами, будто, сидя на шатких перилах, чувствую себя неустойчиво.

И мне удалось нарушить молчание. Интересно, смог бы я первым начать об это говорить?

И что удивительно, он начал именно с этого.

– Ты знаешь ту семейную фотографию, на которой все еще в Канаде, перед отбытием в Штаты?

Я кивнул, не веря своему голосу.

– Я хочу поговорить с тобой именно о ней, - сказал он, и проникновенно посмотрел на меня своими сверлящими глазами.
– Вот почему на сей раз я здесь.

– Я видел ее тысячу раз - сказал я, изучая его лицо, морщины вокруг его рта, темные мешки под его глазами, так похожие на синяки.
– Меня всегда это удивляло.

– И что тебя в этом удивляет, Пол?

– Ладно, вы, как предполагается, должны быть на снимке. Здесь есть все: Memere и pepere, мой отец, все дяди и тети - все кроме вас…

– Да, все кроме меня, - его голос был грустным, задумчивым.

И, набравшись всей своей храбрости, я сказал:

– Это - великая тайна, дядя Аделард, притом для каждого. Вы и эта фотография. Я имею в виду, присутствовали ли вы там или нет? Или это лишь шутка?

– Это была шутка, Пол.

– О…

– В чем дело?
– спросил он.
– Похоже, ты разочарован.

– Это бред, дядя Аделард, но я всегда надеялся, что это - не шутка, что вы лишь не попали в кадр, что вы… - мои слова вылетали изо рта и звучали уже совсем по-дурацки.

– То, что я исчез?
– спросил он.
– Растворился в воздухе?

Я кивнул, мои щеки налились краской, и я сам себе показался смешным.

– Но я исчез, - сказал он.

– Как?
– спросил я, подмигнув.

– Исчез.

– Но вы сказали, что это была шутка.

Или он просто разыгрывал уже меня одного?

– Это была шутка, Пол. Лишь за день или два перед визитом фотографа мне стало ясно… - теперь он изворачивался, чтобы отказаться от своих слов. Он нахмурился и снова посмотрел на струи падающей с неба воды.

– И что вам стало ясно, дядя Аделард?

Мой голос зазвучал еще более странно на этой веранде. Я уже это знал?

Дождь усилился, зашипел, ударяя каплями о землю. Я уже смотрел не на него, а на шпили собора «Сан Джуд». Они были окутаны в дымку и едва проглядывали над крышами деревянных трехэтажек. Я вслушивался в другие звуки, скрываемые дождем - автомобильный гудок, лай собаки, крик птицы, шаги, голоса - хоть что-нибудь, но не было ничего. Мы с дядей Аделардом были одни на свете.

– Пол, - позвал он.

Я продолжал смотреть на шпили, утопающие своими концами во влажном сером небе.

– Пол, - снова окликнул он.

Я неохотно повернулся к нему.

Его не было.

Я посмотрел на кресло, в котором он сидел. Это было свободно. Его шляпа все еще была на полу около кресла. Кроме меня на веранде никого не было. Но я не слышал его удаляющихся шагов, ведущих по полу и вниз по лестнице. Все же я не чувствовал, что на веранде я был один. Я чувствовал его присутствие, будто он спрятался, недоступен для глаз, но где-то рядом. И я также чувствовал, что его глаза впились в меня, изучали, наблюдали за мной.

Я моргнул глазами, и он снова был здесь.

Он сидел в кресле, ноги крест на крест, руки свернуты на коленях, косынка вокруг его шеи.

Моментом до его появления воздух около кресла вспыхнул, будто тысяча звезд сошлись в одну, столкнувшись и распавшись от взрыва блеска. Из этого блеска, появился дядя Аделард.

Он смотрел на меня самыми мрачными глазами, которые я когда-либо и где-либо видел.

– -----------------------------------

Забастовка на Фабрике Расчесок Монумента началась в те самые собачьи дни августа, на самом пике жары и влажности. Родители предупреждали нас, чтобы мы держались как можно дальше от собак, которые начинали беситься от жажды и нападать не только на чужих, но и на тех, кого они знали, особенно на детей.

О забастовке мы узнали, когда отец вернулся с работы домой на час позже и, после того, как вымыл лицо и руки в раковине кухонного умывальника, он объявил: «Завтра бастуем, если наши требования не будут выполнены».