Ищи, кому выгодно

– Привет, Игорек! – Федор попытался высвободиться. – От вас. Очень спешу, извини!

Но не тут-то было. Игорек держал Федора за плечи, не собираясь отпускать. Был он одет в строгий белый костюм из тонкой полупрозрачной ткани: туника до колен, с защипами на груди и доброй сотней мелких перламутровых пуговиц, и узкие брюки с обильным напуском на щиколотках; единственной вольностью, которую позволил себе дизайнер, была шапочка, похожая на тюбетейку, расшитая разноцветным бисером, и такие же сандалии. В ухе его скромно блестела серьга в виде колечка. Глаза молодого человека цвета кофе сияли восторгом, коричневое лицо лоснилось.

Они стояли поперек тротуара; прохожие с любопытством на них глазели и нехотя обтекали.

– Пошли ко мне, посидим!

– Честное слово, не могу! – стал выкручиваться Федор.

– Ну, хоть на пять минут! Пошли, у меня есть фирмовый «Бейлис», тяпнем за встречу!

– Никаких «Бейлисов»! – ужаснулся Федор, представив себе тягучую, как ириска, сладкую жидкость… – Только кофе!

– С «Бейлисом»! – обрадовался Игорек.

Примерно через час Федор наконец покинул пределы гостеприимного Дома моды, узнав всякие подробности про бизнес и партнершу Игорька – «этого монстра» Регину, который дает копоти ему, Игорьку, и которому, то есть которой, чуть не каждый день приходится устраивать выволочки и обламывать рога – так что «покой нам только снится!»

– Но это ничего! – оптимистично заверил Игорек, поднимая рюмку. – Хорошая драка – двигатель прогресса и источник адреналина! За хорошую драку и верного врага!

* * *

Во второй половине дня Федор Алексеев навестил Кристину Юрьевну – узнать новости и предложить деньги. И нашел ее расстроенной: Елена отказалась от услуг адвоката, и он уже побывал у нее, Кристины Юрьевны, выразил неудовольствие и сказал, что больше ничего сделать для них не может.

– Я ничего не понимаю! – приговаривала Кристина Юрьевна. – Ее же теперь посадят в тюрьму! Что нам делать? Что нам делать, Федор Андреевич?

Федор, неприятно пораженный, пообещал поговорить с мэтром Рыдаевым и выяснить, что происходит.

– Это вам от Леночки. – Кристина Юрьевна сунула ему в руку записку.

Федор развернул. Там было всего несколько слов: «Федор Андреевич, простите меня. Спасибо Вам».

– Я поговорю с Рыдаевым, – повторил Федор, пряча записку в карман. – Не переживайте, Кристина Юрьевна, мы что-нибудь придумаем, обещаю.

…Он сел за столик уличного ресторанчика, спросил кофе. Достал записку Елены, перечитал снова и задумался. «Простите» – за что? И «спасибо»? За что она благодарит его? Простите, что не получилось, не выпало, не состоялось все то, что могло получиться, выпасть и состояться – так? Спасибо за призрак, надежду, обещание? За тепло и сочувствие?

Значит ли это, что она виновата? И записка эта – признание вины? Или признание в… любви?

Она назвала его по отчеству… Словно отодвинула, соорудила стену между ними… Попрощалась?

Он достал мобильный телефон…

Глава 31 Западня

Представьте себе небольшую, вполне патриархальную больничку в пригороде: слегка обшарпанный, старинной постройки, двухэтажный дом в саду – низкий, вросший в землю, с кривоватыми окнами; с добродушными не по теперешним временам крикливыми нянечками и очень пожилыми врачами – все местные жители; марево из густого сладкого духа привяленых яблок с легкой добавкой навоза и сухой травы, стоящее над садом и вплывающее через открытые окна в палаты; рыжая кобыла Мурка, принадлежащая больничке, старая и сонная, но исправно тянущая телегу с урожаем – яблоками, которые санитарочки режут на дольки и раскладывают под тентами на длинных клеенках-скатертях – сухофрукты на зимний компот. И гудящий рой пчел, тучей висящий над клеенками…

Двери и окна больнички были раскрыты по случаю прекрасного теплого дня, в коридорах – полно народу: кучкуются будущие медработники – учащиеся медтехникума, – стайки хихикающих девочек и несколько мальчиков, все в белых халатах, с тетрадками, мобильниками и стетоскопами; слоняются выздоравливающие в застиранных халатах и пижамах; деловито проходят нагруженные сумками посетители. Громко переговариваются нянечки, шоркают швабры, позванивают проезжающие столики на колесах, которые толкают сестрички; важно шествуют врачи. У больнички хорошая репутация, сюда приезжают из города, а также рожать – стафилококка здесь нет и в помине уже лет тридцать.

В закутке – отделение реанимации на две палаты. Одна пустая, в другой, на высокой больничной кровати, неподвижно лежит человек, закрытый простыней, в глубоком белом чепце; рядом на стойке – капельница с прозрачными трубками, которые тянутся под одеяло…

В комнате стоит полумрак – выцветшие плотные желтые шторы задернуты, их колышет легкий сквознячок. Дверь палаты закрыта, на стуле справа от нее сидит скучающий охранник в синей форме – молодой здоровый парень. Зевает, пытается читать газету; иногда встает и прохаживается по коридору; поминутно смотрит на часы.

По коридору между группок студентов пробирается высокая женщина – врач в халате и шапочке, озабоченная, серьезная, в очках с затемненными стеклами. Окидывает взглядом охранника, закрытую дверь. Взгляд ее останавливается на двери во вторую палату – той, что пустая, – распахнутой настежь.

Женщина выходит на крыльцо, огибает по дорожке угол дома, прислоняется к стене, закуривает; внимательно рассматривает сад, тенты, под которыми сушатся нарезанные яблоки. Бросает горящую сигарету в сухую траву, оглядывается и поспешно идет обратно, держась ближе к дому. У крыльца она останавливается и снова оглядывается. С удовлетворением замечает, как быстро расползается огонь – в воздухе ощутимо запахло дымом. Она входит в вестибюль, делает вид, что читает стенную газету. Вдруг слышится чей-то истошный крик: «Пожар! Горим!»

Мимо нее с криками несутся смотреть на пожар, в коридоре начинается давка. Огонь уже зацепил сухие ветви старой яблони и доски, сложенные у стены, – они трещат, сгорая; огонь разрастается, достигая окон с деревянными рамами, и бежит в глубь сада, выжигая в сухой траве черную прогалину. Слышны зычные крики: «Цепочку давай! Становись в цепочку!», звяканье ведер и тазов, шум льющейся воды. Студенты, повинуясь организующей силе – старшей сестре, взявшей командование на себя – это пожилая мощная тетка, – растягиваются из коридора на улицу, в сад; девочки взвизгивают; всем немного страшно и весело. Завхоз Хомич, он же конюх, хромая, тащит красный огнетушитель.

Женщина, бросившая сигарету, спешит по коридору к палате номер два, охранника там уже нет. Он побежал тушить пожар. Она проскальзывает внутрь палаты и бесшумно закрывает за собой дверь. Она спешит. Подскакивает к кровати, выхватывает подушку из-под головы лежащего там человека и, навалившись всем телом, накрывает ему лицо…

Человек сбрасывает одеяло, срывает с лица подушку и хватает ее за руки. Опрокидывается капельница, слышен звон и хруст стекла. Женщина отчаянно вскрикивает и пытается вырваться…

Из-за белой ширмы выскакивают капитан Коля Астахов и Андрей Коваленко, хирург больнички. Они оттаскивают женщину от кровати – она замирает на секунду и вдруг, оттолкнув их, бежит к двери, через которую в этот момент входит Федор Алексеев. С кровати слетает, срывая с себя чепец, путаясь в простыне, скользя в луже на полу, Володя Коваленко и бежит вслед за женщиной.

Вдалеке слышен вой пожарной сирены; машина с ревом въезжает во двор, через минуту в коридоре раздается тяжелый топот башмаков и громкие голоса – пожарные проверяют помещения на предмет очагов возгорания внутри; в сад уже бегут люди в неуклюжих брезентовых робах, на ходу растягивая шланги; струи воды с силой ударяют в черное выгоревшее пятно в саду, в догорающую яблоню, в окна с дымящимися рамами.