Ищи, кому выгодно

К тебе мой стих. Прошло безумье!Теперь, покорствуя судьбе,Спокойно, в тихое раздумье,Я погружаюсь о тебе,Непостижимое созданье!Цвет мира – женщина – слияньеЛучей и мрака, благ и зол! [16]

Закончив, он, метя косой пол, низко поклонился Ирине. Купчиха приоткрыла рот, пытаясь понять, о чем стихи; на лице Сократа Сигизмундовича застыло выражение мучительного раздумья; сестрички оживленно шептались, не сводя взгляда с режиссера; Ирина стояла красная и смущенная, держа на руках ребенка.

16

Стихи В. Г. Бенедиктова.

Они наконец отбыли. Напоследок купчиха сунула в руки Сергею Ивановичу квитанцию и потребовала заплатить за памятный альбом – по-видимому, определив в нем самого надежного; музыку выключили, и возбужденные сестрички убежали в отделение с рассказом, кто, оказывается, отец ребенка! Один из отцов!

А в доме Ирины их ждал накрытый стол и весь остальной архив, в том числе индиго Иван, который завороженно смотрел на салаты и закуски – чувство голода просыпалось в нем только при виде еды, о которой он, как правило, забывал и мог целыми днями ничего не есть. Его астральное тело пребывало где-то за пределами, в пятом или шестом измерении, а бренное, физическое, находилось тут и иногда требовало подпитки.

Ирину встретили радостными криками и поцелуями, затормошили, заобнимали, и она наконец расплакалась.

– Это она от счастья! – объясняла всем сияющая Лидка.

– Ириночка, а имя уже выбрала? – спросила Зоя Петровна.

– Выбрала, – отвечала смущенная Ирина. – Василий, в честь моего папы…

– Редкое по теперешним временам имя, – сказала Зоя Петровна. – Василек! Счастья тебе, мальчик! Расти большой!

Полетели в потолок пробки от шампанского. Руководил застольем Виталий Вербицкий, и архивные дамы, переглянувшись, совсем уж было решили, что он отец ребенка. Виталий сыпал тостами, читал стихи, даже спел под гитару. Он был в ударе! Получилось даже интереснее, чем в театре. А потом он предложил тост за родителей новорожденного и потребовал, чтобы они встали. Ирина, вспыхнув, поднялась. После небольшой заминки поднялся и журналист…

…Ирина выскользнула из-за стола и поспешила в спальню, где на ее кровати, в самом центре, спал Василий. Присела на край. Личико младенца было серьезно, светлые бровки нахмурены; время от времени он почмокивал губами. Ирина подумала, что ему снится… Что-то, как взрослому человеку… Что-то происходит в его сознании, что-то он вспоминает такое… космическое! Она вспомнила индиго Ивана и рассмеялась.

Дверь тихонько открылась, и в спальню вошел Сергей Иванович.

– Извините, что я без приглашения, – сказал он церемонно.

Ирина вспыхнула и кивнула.

– Я хотел сказать, что я… Одним словом, мы с вами мало знаем друг друга… И я должен…

– Вы ничего мне не должны, – прервала его Ирина. – Честное слово, я ничего не знала! Когда я увидела вас там… Вы теперь подумаете, что это какая-то некрасивая игра! А я… Честное слово! – Она прижала руки к груди, умоляюще глядя на журналиста. Она чувствовала, еще минута, и она расплачется.

– Ну что вы! – воскликнул журналист. – Я ничего не думаю, наоборот! Я не хотел идти только потому, что боялся, а Виталя меня вытащил. Я не верил, что вы хотите меня видеть… И вообще, я хочу сказать, что… – Он запнулся. – Я хочу сказать, если вы не против… Одним словом, давайте знакомиться снова! Меня зовут Сергей Брагин, разведен, работаю в газете и часто бываю в командировках. В быту скромен, хозяйством не обременен, если не считать собаки неизвестной породы по имени Поттер, и всеяден. Как вы, возможно, помните, написал дурацкий водевиль из жизни города… Виталя настоял, а против него не попрешь. Но я ему благодарен – в архиве я встретил вас, Ирина… – Он помолчал и сказал, разведя руками: – Все, наверное.

– Он сказал, что вас чуть не убили из-за ваших расследований, – тихо проговорила Ирина.

Журналист рассмеялся и махнул рукой.

– У Виталия богатое воображение, он все ставит с ног на голову! Мы врезались в дерево, потому что я имел неосторожность пустить его за руль. Знаете, есть люди, неспособные управлять автомобилем, и научить их невозможно. Какого-то центра в мозгу не хватает. В итоге у меня была сломана рука и пара ребер, а ему – хоть бы хны! Ни одной царапины… Наш Виталя – любимчик фортуны!

Ирина смотрела на него во все глаза, словно видела впервые, словно только сейчас рассмотрела в нем что-то пропущенное, не замеченное ранее: нормальный мужик, в джинсах и голубой рубашке, с серыми – все-таки они серые! – глазами, на подбородке ямка, мог бы постричься, седина, почти незаметная. Оказывается, вовсе не герой. Хорошая улыбка, лицо – сейчас растерянное, но она помнит его насмешливым и восхищенным… Сто лет назад, в день его рождения, в августе… Лев! Они пили шампанское, и она наклюкалась и приставала к нему с глупыми вопросами о судьбе и предназначении… И он ответил… Что же он сказал тогда? Он сказал, что судьбы нет, а есть выбор! И, делая выбор, мы выбираем судьбу…

Она перевела взгляд на Василия, который спал, не подозревая о судьбоносных решениях, которые ей предстояло принять. И она бросилась как в омут головой:

– Вы должны меня ненавидеть! Ведь вы даже не можете быть уверены, что… – Она не посмела закончить фразу, но Сергей ее понял.

– Знаете, Ира, я много думал и пришел к выводу, что это… не то чтобы не важно, нет, а не самое главное, скажем так. И потом, кто может поручиться – мой, не мой? А насчет ненависти… Сильно сказано! Какая там ненависть! Ревность, должно быть, взыграла… Убежал как пацан. Человек – ревнивое животное. Я потом много раз хотел позвонить вам, да так и не решился… Виталя считает, что я трус и дурак. – Он замолчал. Подошел, присел рядом, потрогал ручку ребенка, сжатую в кулачок, и сказал: – Знаете, Ира, я всегда хотел сына, и вот у меня вдруг появилась возможность его заполучить. И я… И мы эту возможность фиг упустим, так и знайте!

– Мы? – Ирина взглянула ему в глаза, впервые за все время.

– Я и Поттер, он в курсе.

Ирина рассмеялась и заплакала. Он привлек ее к себе, и они так и остались сидеть – молча, чувствуя сердца и тепло друг друга…

* * *

…В июле, когда продубленный нездешним солнцем и обветренный вольными ветрами дальних дорог Федор вернулся из Непала, на тумбочке в прихожей его ожидало письмо в большом красочном конверте – обратного адреса на конверте не было. Почтой в его отсутствие занималась соседка Мария Семеновна, которая ему симпатизировала. Она же поливала кактус Федора, цветущий раз в десять лет – как было обещано на крошечной этикетке с изображением пятнистого цветка, похожего на жабу, приклеенной к горшку. Кактус был подарен Федору учнями в день его рождения. Он еще заподозрил в этом некий тайный умысел, что-нибудь вроде намека на припаянную ему новую кликуху – «Федя-кактус» или «Философский корень», но, кажется, обошлось, во всяком случае, до его ушей ничего подобного не доходило.

Он сбросил на пол тяжелый рюкзак, прошел в комнату, упал на диван; помедлив, надорвал конверт. Письмо было от Елены Гетманчук. Старательный неровный детский почерк, концы строк съезжают вниз…

«Добрый день, Федор Андреевич… – начиналось письмо. – Пишет Вам Елена Миронова. Мы с Володей заходили к Вам, но Ваша соседка сказала, что Вы уехали в Индию».

Федор усмехнулся. Соседка никак не могла запомнить, куда именно он уехал.

«Мы поженились десятого июля, были только моя мама и семья Володи, а гостей не было. У меня даже не было свадебного платья. Володе предложили контракт в Германии, и в августе мы уезжаем. Мама все время плачет, мы всегда ездили вместе – и к родственникам, и отдыхать, а кроме того, она боится заграницы.

Я хочу сказать Вам большое спасибо! Если бы не Вы, я даже не знаю, чтобы со мной было. Вы самый главный для меня человек, и для мамы. Для всех нас. Я никогда Вас не забуду! Вы очень много для меня значите.

Я и Володя желаем Вам счастья и творчества в жизни, и оставайтесь таким, каким мы Вас знаем. Вы замечательный человек! Володя тоже так считает.

Мы напишем Вам из Германии – может, когда-нибудь Вы приедете к нам в гости. У Володи есть Ваш электронный адрес…

До свидания, Федор Андреевич! Спасибо за все. Будьте счастливы.

С уважением,

Ваши Елена и Володя».