Исчисление времени

Белая гвардия в ходе победного наступления тоже начала грабить. А награбленное не бросишь, армия обросла обозами. А с обозами какая маневренность. Сталин в Красную армию согнал уже не один миллион, а несколько миллионов. Да и крестьяне, взятые в красноармейцы, хотя в тактике и стратегии не смыслят не бельмеса, но все ж смекнули, что им деваться некуда, их или комиссары расстреляют или белые офицеры повесят, пришлось воевать. Белую гвардию разбили и загнали в Крым.

XLV. О том, как Сталин не поладил с Лениным

Сталин пошел к Ленину и говорит, так, мол, и так, белых разбили, в Крыму заперли, сидят за Перекопом. А Ленин и Троцкий ему в ответ: Крым, мол, нужно обязательно взять. Мы в Крыму решили евреев поселить, потому как они народ южный, к российскому холодному климату не приучены. Черту оседлости отменили, живи от Смоленска до Урала, и в Сибирь, пожалуйста, но там холодно, особенно зимой.

Сталин хотел сказать, что так как он евреев с детских лет недолюбливает, а еврея-купца, который его матери денег дал, чтобы Сталина в семинарию определили, даже самолично зарезал, то Крым штурмовать не собирается. Но потом вспомнил, что Ленин и Троцкий тоже ведь евреи и промолчал, чтобы не вступать в бесконечные пустые споры-пререкания, ему вся эта болтовня давно уже была как серпом по одному чувствительному месту, то есть надоела до чертиков, опостылела как горькая редька, как мужику беспросветная доля.

Крым штурмом взяли, народу положили видимо-невидимо, Белая гвардия успела отплыть на пароходах, а кто поверил обещанию сохранить жизнь и остался, тех, чтобы больше неповадно было, расстреляли до единого по настоятельной просьбе Ленина и Троцкого и их сотоварища по фамилии Цик, кто он такой, никто не знал, потому что этот Цик был еврей и засекречен, как один из самых тайных масонов высшего разбора.

После всех этих событий Сталин умылся, причесался, надел новую сорочку, пришел к Ленину и говорит, мол, Белую гвардию победили, Крым заняли, война окончена, теперь нужно крестьянам землю раздать. А Ленин в ответ:

– А вот это дудки!

– Но, Владимир Ильич, – удивился Сталин, – вы же сами сказали, чтобы я пообещал крестьянам землю отдать?!

– Сказать сказал, а отдавать и не собирался. Да и совсем не то я имел в виду. Земля находится в собственности всех трудящихся на ней – вот как было сказано. Поэтому пусть пока пашут, сеют, а земля принадлежит не им.

– А кому же?

– А мне. Что в мою облысевшую голову взбредет, то я с этой землей и сделаю.

– Но это несправедливо, – заупрямился Сталин, ему давно надоели все эти ленинские выверты, – грабили вместе – награбленное делить надо как договорились.

– Да они бы, эти крестьяне-христиане, и не грабили бы, если бы их шилом в задницу не подталкивали, иных на веревке тащить приходилось.

– Ну не скажите, усадьбы барские раздербанили-то они, – стоял на своем Сталин, не желая покривить душой и приписывать себе чужие заслуги.

– Это верно, крушили-ломали они, а керосин-то подвозили мы. А без керосина, особенно в сырую осеннюю погоду и барский дом не поджечь. Дождик покапает и никакого тебе революционного пожара. Да тут не в том дело, кто больше постарался. Смотреть нужно политически, то есть как нам выгоднее. Кто такие эти крестьяне? Во-первых, все русские. А во-вторых, темный народ, с виду бедны, а потряси, и меди и серебра, в лаптях, в вонючих онучах припрятанного. А если давить их, как подсолнечные семечки в хорошей давильне, то еще много чего можно выжать. Дай им землю, год-два-три и смотришь, у них уже баре заведутся, и на тройках начнут разъезжать, шампанское это свое из Парижа пить, лишь бы оно шипело и пенилось. Русский крестьянин есть самое зловредное, неистребимое, поразительно живучее животное. Земли им мы не дадим ни под каким соусом, вот и весь мой сказ. Работать – работай, а земли тебе – накось выкуси. Хлеб собрал, обмолотил, все до зернышка заберем. И каждому талон – на хлебную пайку. Ну и еще штаны.

– Хватит с них и миски супа, – вмешался в разговор Троцкий.

– Нет, – строго одернул его Ленин, – штаны нужны. В России холодно, без штанов они взбунтуются и с нами сделают то же самое, что и со своими барами, их-то, крестьян этих, вон сколько много, и все евреев живьем сожрать готовы, без горчицы, спят и во сне видят, как бы где еврея, будто ненароком, придушить. Так что штаны – дадим, и миску супа. И талон на хлебную пайку. А больше – ни-ни.

– Но так можно и весь народ перевести, – удивился Сталин.

– Нам-то что за печаль об этом народе? Вы грузин, я еврей, пропади он пропадом, этот русский народ, его и монголы чуть было не передушили, да живуч, сволочь, опять расплодился. А уж если о крестьянах речь, так их даже писатель из нижегородских мещан Горький за скот почитает и на дух не переносит. Да что там, немытый босяк Горький, сам смердячий, как онуча, писатель Тургенев, из баринов барин, но и он писал в своем Париже сидя, что если русский народ извести под корень, то никому от этого никаких неудобств, а паче печали не будет. Русского крестьянина нужно грабить, грабить и еще раз грабить. С него все, что с гуся вода, а нам доход, денежки. Даже Пушкин, уж на что был обезьяна, и тот писал, стричь, мол, надо, стричь, а мы и обстрижем и шкуру спустим, новая нарастет. Крестьян в России мы изничтожим, как колорадских жуков, как гусениц на капустных грядках. А землю будут пахать трактора.

Сталин недоверчиво посмотрел на Ленина.

– Наш Сталин ничего не знает про трактор, – весело подмигнул Ленин Троцкому и добродушно объяснил Сталину, – трактор – это такая машина, станок, но не на заводе стоит, а в поле. С виду похож на мужика с квадратной головой, вместо ног два колеса и с сохой – соха вся металлическая, и никакой лошади не нужно. В квадратной этой голове сверху маленькая крышечка, – открыл, залил ведро керосина и всех хлопот, трактор поле вспашет, поборонует и рожь и пшеничку посеет. А если тебе, дорогой наш товарищ Сталин, станет скучно на все это смотреть и захочется старого пейзажа, так мы снарядим художника Малевича, он этот трактор быстренько красками распишет-разукрасит – не отличишь от живого мужика. Трактор придумал в Америке один еврей по фамилии Форд, потому что индейцев так и не удалось заставить землю пахать. А зимой, когда пахать уже не нужно, этот трактор сапоги шьет. У него сбоку дверка, засыпаешь туда мелких гвоздиков побольше, закладываешь кожу, подметки. И он стучит как швейная машинка «Зингер» – смотришь, и сапоги готовы, и нужный размер. Пьяный сапожник иной раз перепутает и вместо пары зафигачит два левых или два правых сапога. А трактор ошибиться не может, потому что это наукой не предусмотрено. С ним никаких хлопот, одни удобства. А с русским крестьянином, с этим косопузым мужичишкой в лаптях по имени и по фамилии Платон Каратаев, – никакого сравнения. Увидел бы граф Толстой этот трактор, пришел бы в полное восхищение и восторг. Да и скажу тебе по секрету, все это хлебопашество не первой головы дело. Ведь когда мы всех русских перебьем, подойдет очередь всяких разных венгерцев, а потом немцев да французов с испанцами – мы этим испанцам такое устроим, забудут про свою корриду. А потом и Англия, и Североамериканские Штаты – на наш век хватит, а после нас хоть коммунизм, нам еще и памятники поставят. Но пока тракторов нехватка, крестьян убивать нужно понемногу, вот, как товарищ Троцкий военспецов – использовал – убил, использовал – убил, по мере надобности и по очереди, без сутолоки и суматохи. Прежде чем их всех перебить, нужно заводы построить, фабрики, чтобы пушки изготовлять и винтовки, да и те же трактора – их ведь на заводах делают.

– Зачем нам, да еще в России, строить заводы? – возразил Троцкий, у него на все находилась своя точка зрения, – В Европе этих заводов пруд-пруди. Стоит только бросить клич, и пролетарии на них вмиг соединятся в едином порыве и очертя голову ломанутся в мировую революцию.

– Русские крестьяне – бездонная бочка, их можно грабить, пока они не выведутся. Ограбим дочиста, хлеб весь выгребем, купим у капиталистов веревки и на этих веревках их всех – капиталистов – повесим вдоль дорог. Шучу, шучу, – рассмеялся Ленин, – конечно же, не веревки купим, а пушки и прочее оружие – вот тогда и устроим бойню, весь мир ограбим без сожаления, а затем попируем на просторе. Это и есть мировая революция, батенька, – похлопал Ленин Сталина по плечу.

Но Сталин оказался упрям и не согласился ни с Лениным, ни с Троцким.

– Что касается мировой революции, то тут я полностью согласен. Ради нее я готов ночами не спать, мечтать и песни петь. Но землю крестьянам отдать нужно. Ведь обещано. Я слово горца дал.

– Да плевать мне на твое слово, данное второпях, необдуманно и не посоветовавшись с товарищами, – беспечно ответил Ленин.

– Я мамой поклялся, – мрачно сказал Сталин.