Ищу жену с прицепом
Шрифт:
– Я сама сейчас всё решу. У нас новые обстоятельства.
Он удивлённо осаживается.
– Какие?
– Стой здесь! Балаклаву не снимай. В машину сядь. Прошу тебя!
– силой впихиваю его туда.
Как я решу-то?!
– Кузя!
– иду к ребёнку.
– Кузя ты меня помнишь? Я - Света. Помнишь?
Присаживаюсь на корточки, укутывая его в куртку. Он тонет в ней.
– Помню.
Прикасается к моим волосам.
– Ты мой хороший!
– обнимаю его.
– Я тебя искала....
Надеваю на него капюшон.
Он растерянно стоит,
Та смотрит на Тихомирова, что-то нашептывая своему мужику.
– Пойдем, поговорим с твоей мамой?
– Не-е-е-е.... Мамка звая. Я им "кухню" свевнул. Не пойду.
– Какую кухню?
– не понимаю я.
– Они вавились... А я упав и все свевнув. У них бовше нет. Мне попадёт.
Ничего не понимаю. Только чувство какой-то запрещенки и гадости. С которой ребенок точно не должен соприкасаться!
– Не попадёт. Ты сейчас ко мне в гости поедешь. Хочешь?
– К тебе?
– Да. Там торт... Мы тебе мультики включим....
Нельзя так. Конечно же, нельзя открывать это "окно Овертона" ребенку. Ведь это ему с нами ехать безопасно. А если кто-то другой заманивать начнет, то очень-очень опасно!
– Пойдем, я тебя у мамы отпрошу, - немного исправляюсь я.
– Как это?
– Ну, вот так, я поговорю с ней и спрошу - можно ли тебе к нам в гости съездить. А она скажет - можно. И мы поедем! Будем купаться в ванне с пеной, будем есть торт и смотреть мультики.
– Как у деда было?
– уточняет он.
– Слышишь....
– недовольно бросает мне эта Виктория.
– Сына моего не трогай. Отошла.
Опасливо косится на машину Света. Подталкивая в плечо своего мужика, увещевает его, пытаясь отправить домой.
– Не ходи к мамке!
– испуганно и заговорщицки шепчет мне Кузя.
– Мне тебя жавко. Давай побежим пвосто.
– О, за меня не переживай! Вот, иди к тому дяденьке. Он нас не даст обижать.
Показываю на Света в балаклаве.
– К нему?
– недоверчиво.
– Это самый добрый дяденька на свете! Самый-самый!
Отвожу Кузьму к Светозару.
Свет поднимает его на колени.
– Ну, привет, Кузьма.
Смотрят друг другу в глаза.
У меня все внутри сжимается, от того как долго, молча смотрят. И рыдания подкатывают к горлу огромным комом.
Погладив Кузьму по голове, пересаживает его рядом.
– Все нормально теперь будет, - обещает он.
– С нами теперь будешь.
Достает из бардачка шоколадку.
– Держи-ка пока.
– Бвагадаю….
– сжимает шоколадку Кузя.
Куртка падает с его плеч.
Благодарит он.… - умиленно шмыгаю носом.
Свет выходит ко мне из машины.
– Она назвала меня Венц....
– засовывает сигарету в губы.
– И что-то я не понял.... Это же не совпадение?
– Нет. Не совпадение.
Виктория, обняв себя за плечи, идёт к нам.
– Не опровергай!
– шепчу я.
– Ты - Венц.... Молчи! Я поговорю!
– Здравствуйте, Виктория, - делаю шаг вперёд.
– Мы с Венцеславом хотим забрать погостить Кузьму.
Если я ошибаюсь, это сейчас и выяснится. А если
нет.... то выяснится тоже.– А что это вдруг, Венц? Отцовские чувства проснулись?
– ловит его взгляд.
Наш!
– подкидывает меня от эмоций.
Наш! Я знала! Я сразу почувствовала - родной!
Свет, закашливаясь, давится дымом.
– Ты же говорил, не твой!
– обиженно и с пафосом.
– Венцеслав переосмыслил!
– выпаливаю я быстрее Света.
– Можно Вас....
Брезгливо сжав пальцами кофту, на рукаве, отвожу ее подальше.
– Венцеслав хочет общаться с ребенком. Вы же не против?
Смотрит на меня так, словно пытается найти подвох.
– Мы бы хотели взять Кузьму на выходные. Прямо сейчас.
– Пусть денег ещё даст.... На его копейки попробуй ребенка вырасти!
– Даст, - киваю я.
– Но только один момент. У нас есть возможность оформить Кузю в хороший санаторий, и чтобы вам не бегать лично со справками и документами... Не могли бы вы на меня написать доверенность. И дать мне его свидетельство о рождении. Это ни к чему не обязывает, Вы в любой момент можете отменить этот документ. Но если у нас получится, то... отдохнёте от ребёнка пару месяцев, пока он будет в санатории.
– А пособие?
– прищуривается.
– А пособия все останутся за вами, конечно.
Открываю сумочку, достаю две крупные купюры. Показываю ей.
И через полчаса у меня надорванное свидетельство, которое она искала очень долго и рукописная доверенность. Она пишет ее на капоте, подложив детскую убитую книжку. Доверенность эта - не ахти что, конечно, и юридической силы не имеет, но хотя бы не обвинят в похищении ребенка, если что.
Я незаметно делаю фото, как она пишет.
Через лобовое, она поглядывает то на сына, то на Света.
Иногда ещё - на деньги в моих руках.
Свет молча курит, в открытое окно. Я вижу, как дрожат его руки.
– Я сына не продаю, поняла?
– внезапно становится она агрессивной.
– Да я своих детей! Ни за что не отдам...
– нетрезво исполняет она.
– Они моя жизнь! Я все ради них... Ради них живу!
Это так дёшево звучит, словно роль заигранная уже до тошноты.
– А.... Муся? Мусю забрали...
– ловлю ее реакцию.
– Машку... Сама отдала. Написала - “по сложным жизненным обстоятельствам”. Это - пока... Временно. У нее-то и отца нет. Зарезали. Помогать мне с ней некому. Но я заберу. Землю грызть буду, но верну!
– пафосно.
– Я знаешь, как их люблю? Больше жизни...
Пускает скупую слезу.
– Да, Кузьма?
– повышает голос.
– Любит тебя мамка? Мамка только работу найдет... Без работы не возвращают. Ищу я...
– Давно ищете? Давно Мусю забрали?
– Не знаю.... Полгода, может..
– Вы же пьёте. Не вернут, пока пьёте.
– А я не больше других! Кто сейчас не пьёт? Все пьют. Прямо все святые такие.... Вот ты пьешь?
Вздыхаю.
– А где вы работали?
– А я.... пела!
– приосанивается.
– Я в лучших ресторанах пела... Даже с пузом пела.