Исход (часть 2)

— Вставай, Анатолий Иванович, товарищ Корж здесь.

Трофимов одурело потряс головой. Было темно, тупая боль резала затылок.

— Здравствуйте, товарищ Корж, — он рывком поднялся. — А мы вас вчера ждали. Или кого-нибудь от вас ждали.

— Здравствуйте, Анатолий Иванович, — сказал Корж, крепко пожимая руку и вглядываясь через очки. — Ну, как тут у вас настроение?

Трофимов не удержался, судорожно зевнул и прикрыл ладонью рот.

— Настроение бодрое… Вот черт, — выругался он, прихлопывая комара, и предложил: — Проходите в землянку, тут сыро, я сейчас.

Он наскоро замотал портянки и натянул сапоги. Дежурному по штабу он приказал хорошенько смотреть и быть с часовым; он еще раз сам вышел и проверил, чтобы из землянки ничего не было слышно. Землянка за ночь настыла, Корж молча отдыхал, привалившись к отсыревшей стене, сняв очки и закрыв глаза; худое, простоватое лицо его, сильно суженное книзу, было не брито, короткий ежик волос наполовину в седине.

Корж почувствовал взгляд Глушова, достал из кармана брюк расческу и причесался, крепко потер обеими ладонями виски. Глушов знал Коржа еще до войны, еще с двадцать девятого года, когда в Ржанске заложили фундамент металлургического завода, — тогда еще Глушов, молодой каменщик, слушал выступление Коржа, конечно, не Коржа, а Дорошина Андрея Степановича, секретаря Ржанского райкома, и ему действительно казалось, что предстоит выстроить не просто завод, а первый в мире металлургический гигант — так зажигательно говорил Дорошин, теперь вот «товарищ Корж», секретарь Ржанского подпольного обкома, который сейчас, вероятно, и сам бы не мог сказать, где он будет ночевать завтра. «Да, очевидно, большая каша заваривается, раз он появился сам, — думал Глушов, — ведь он всего и появлялся до этого дважды, и все в самые напряженные моменты; правда, теперь и без его появления было ясно, что предстоит тяжелое время. Вот ведь как бывает: в тридцать девятом Дорошина перевели куда-то на очень крупное, как говорили, строительство, и тогда все гадали, за что так шуганули первого секретаря обкома, а вот уже в сорок втором он опять появился. Кажется, он тогда даже не признал Глушова, но кто его знает. Дорошин человек в себе, все посмеивается, да шуточки, а сейчас, видать, сильно устал, глаза в провалах, вот подремал немного, видать, экономит силы».

«Сколько же ему сейчас? — подумал Глушов. — Пятьдесят семь — восемь, не меньше».

Когда Трофимов вернулся, Корж сразу открыл глаза и нацепил очки; до этого он их держал в руке, крепко сжав в пальцах тонкие дужки.

— Вы обсудили приказ, Анатолий Иванович? — спросил Корж.

— И ни к чему не пришли, — отозвался Трофимов, подходя к столу и разворачивая подклеенную на сгибах полосками бинта карту. Корж подтянул ее к себе.

— Что предлагаешь, Трофимов?

— У нас до этого разрабатывался план прорыва именно в ту сторону, на юго-восток. Север и запад — болота, минные поля, затем открытые места на большом протяжении. Даже если прорвемся, придется драться в очень невыгодных условиях. Вся эта местность густо насыщена войсками. Остается одно: вырваться на юго-запад, пройти рейдом вот здесь, — он подчеркнул ногтем линию, — по этим районам, здесь сравнительно малочисленные гарнизоны, а как подойдет время, сделать крюк, ложный маневр, вернуться к Ржане и делать то, что приказано.

— А если все-таки дождаться своего времени здесь и прорываться в самый нужный момент?

— Все мы думали об этом и ни к чему не пришли. А если в нужный момент не сможем прорваться?

— Случайности, любые, исключить. Операция разработана, входит составной частью в общий план, утверждена командованием и обсуждению не подлежит. Будем громить рокадные дороги. Здесь, в этой части, — Корж мазнул по карте. — А думаете, почему немцы так вас отсюда стараются выжить? Никаких случайностей. Значит, пути два. Или отсиживаться по-прежнему и вырваться на оперативный простор в нужное время, или рвать сейчас и отвлекать немцев ложным рейдом в сторону. В этом случае своя выгода — люди подкормятся.

Трофимов кивнул. Конечно, услышанное от Коржа было ему известно, пусть не с такой определенностью, да, но ведь на войне нельзя полностью застраховаться от случайностей.

— На нашем участке фронта ожидаются большие бои, — опять сказал Корж, прикрывая карту ладонью. — А, как полагаешь? Ты, Трофимов, не новичок, что есть у тебя про запас? Выкладывай.

Трофимов помолчал и стал рассказывать о Скворцове, о надежде, какая с ним связана, и что предусмотрено, если план провалится. Корж внимательно слушал, глядя сквозь стекла очков; план был ему не до конца ясен, но он не перебивал; все-таки хорошо, что учли возможность провала и приняли меры, хорошо, что перед ним человек трезвый. Правильно он отстаивал Трофимова и не пустил к нему молодого стрекача-особиста, хотя тот предъявил свои полномочия на расследование случая, когда отряд Трофимова был в прошлом году окружен и понес большие потери. Кажется, тогда во всем разобрались, так нет, опять горячка, опять «трясут» Трофимова, только и помогло категорическое ручательство лично его, Коржа. С него довольно крикунов, с ними и в веселье плохо, а в беде пропадешь. И он, осуждая себя, опять и опять думал о недавнем очень тягостном провале в Ржанске; мало, что провалился, стал предателем, других погубил, а ведь по его, Коржа, рекомендации оставлен в подполье. Не сумел разглядеть нутро, нравилось: молод, энергичен, непримирим. А за всем одно — пустота, краснобайство, эгоизм. Вот погиб сам и других погубил.

Корж слушал Трофимова, не пропуская ни одного слова, и в то же время не мог остановить в голове другую, оценивающую работу. Резало глаза, он уже знал — подскочило давление. Он уверен в Трофимове; что он может еще припомнить? Впрочем, зачем ему что-то припоминать, о человеке говорят его дела. Ведь есть еще и чутье, он верит, и все, и никакому особисту он Трофимова не отдаст. Жив будет, в свое время все разъяснится, погибнет — судьба.

Рассказывая, Трофимов глядел на свои руки; все-таки, как видно, решать придется ему самому, все будет зависеть от обстоятельств, вот и Корж не дает категорических указаний, он понимает сложность и напряженность обстановки.

— Как возникла эта мысль со Скворцовым и Веретенниковым? — тихо спросил Корж, стараясь не шевелиться; сердце, когда он подумал об этих людях, тяжело ворохнулось и сжалось, и сразу появилось ощущение нехватки воздуха; он стал дышать медленнее и глубже. «Нервы, нервы, — сказал он себе. — Сдаешь старик. Плохо, конечно, что люди вынуждены идти на это, будут речи и указы, и будут называть их именами пионерские дружины и улицы, а людей уже не будет, и ничего нельзя будет изменить — за смерть ничем воздать нельзя».

— Они сами предложили, Веретенников Иван… — так же тихо сказал Трофимов, и Глушов кивнул. — Последнее время они очень сдружились.

Корж поправил очки, кашлянул. Он хотел сказать о массовом героизме, о советских людях и в последнюю минуту удержался, промолчал. И Трофимов и Глушов думали сейчас то же самое, здесь ничего не прибавишь, а только сфальшивишь. Пошли на заведомую гибель, тут уж какие слова. И для Трофимова, и для Глушова, и для всех остальных, кто знал, на что Веретенников и Скворцов решились, они уже мертвы, чудес не бывает. На войне приходится хоронить и живых, но от этой мысли сжалось сердце. Придется, наверное, делать укол. «От слабости, — сказал он себе. — От недосыпания, недоедания, от возраста, да, да, и от возраста. Ничего не поделаешь, пятьдесят семь, старик, вот так. Еще не пришло время всяким хворям, придержи-ка свое сердце, сквозь страдания, жертвы, кровь идти, идти, идти…»

Огромным усилием заставляя себя ни о чем, кроме дела, не думать, Корж поднялся, и его тень метнулась к потолку.

— Значит, задача вам ясна. Покровский укрепрайон номер семнадцать и рокада. Получите дополнительный приказ, когда сделать. Вопросы, просьбы? Посильно поможем.

— Нужны в основном гранаты и патроны, — четко, по-военному отозвался Трофимов, отсекая все лишнее.

— Будут. О сигналах. Как только вам сообщат… У вас есть ракеты? Ну вот, две красные, одну зеленую прямо вертикально вверх. И костры пятиугольником. Груз вам сбросят самолетом. В момент самого наступления вас поддержит авиация.

И опять Корж не сказал, когда им лучше прорываться — заранее или уже после получения приказа захватить Покровский укрепрайон № 17, перерезать рокадные дороги, взорвать мосты через Ржану и держаться, держаться, во что бы то ни стало.

Один раз у Трофимова мелькнула мысль о сорок первом, тогда ему тоже был дан такой приказ, но он тотчас же отбросил ее. Сорок первый — сорок первым, а сейчас уже сорок третий, совсем другое дело, — сказал он себе, ощущая громадность происходящего, и рядом, и за тысячи, тысячи километров. Если нужна такая жертва, что ж, мы готовы. Это ведь не сорок первый. Мы обязаны это сделать и сделаем.

— Выполним, — повторил Трофимов вслух.

— Со мной прибыл связист, лейтенант Воловко. Он для специальной связи между вами и штабом фронта. Вся дальнейшая связь через него.

Трофимов позвал дежурного.

— Слушай, Васин, чаю нельзя, а? Сходи, пожалуйста, к Почивану. Разбуди, может, у него кофе окажется, он мужик запасливый. Скажи: очень нужно.

— Есть, товарищ полковник! — сказал дежурный и быстро вышел. Почиван спал чутко и сразу вскочил; время уже предрассветное, вот-вот проснутся птицы, но пока все молчит, и только часовые борются со сном, изо всех сил вслушиваясь в тишину.