Исход

Он ощутил грозную мощь и силу природы в этой воде, в этих деревьях, в воздухе. Люди в городах набрасывали между собой и этой силой бетон, кирпич, железо и стекло, защищались, прорывая в ней тоннели, перепоясывая мостами, связывая дорогами, заковывая, где можно, в асфальт — а теперь он снова был лицом к лицу с ней, и чувствовал на коже ее здоровое дыхание, дикое и недоброе. Она смотрела на него не как на врага; она принимала его и признавала своей частью, и она была ему ближе, чем бетон, сталь и стекло городов, их телевизоры, супермаркеты и автостоянки.

Они сели на траву и стали смотреть на воду. Первым прервал молчание Миша:

— И как тебе здесь?

— Ты не все сказал.

Миша не счел нужным врать и отпираться. Кивнул, подгоняя Сергея спрашивать.

— Когда сюда ехали, обратил внимание на коровники вдоль дороги? Одни остовы остались. Народ все поснимал, все растащил. До последнего листика шифера, до последней железки. А здесь все целое, как нас ждало. Рядом, на километры, никого, хозяина годами не видно — подогнал грузовики и снимай что хочешь. Не сняли. Вопрос, почему? И еще… Не знал, что у тебя отец так крут.

— Он не был богат. Еле-еле концы с концами.

— Откуда ж он деньги взял все это купить? Уйму земли с хорошими, дорогими зданиями, с вбуханными в ремонт миллионами?

— Он не покупал. Ему завещал прежний владелец, который застрелился.

— А он ему…

— Никто. Папа его не знал.

— Чертовщина какая-то.

— Ты сам сказал.

— Что?

— Местные считают, — Миша хмыкнул, — земля здесь проклятая.

То, что в Москве казалось бы бредом, вполне ложилось на здешнюю атмосферу. Ветер улегся — стало казаться, что река и могучие сосны вокруг внимают Мишиному рассказу. Не из интереса, а проверяя детали.

— Это, кстати, и на первый твой вопрос, почему не воруют. Боятся.

— Чего?

— Присутствия. Здесь странные вещи происходят. В семьдесят девятом, только открыли лавочку, рабочие лик видели. Светящийся. Где гаражи сейчас. Думали, работяги перепились, все в курсе, как они отдыхают. Потом фотки сделали — на них свечение. Комиссия из Академии приезжала, исследовали тут…

— Лик… святого, ты имеешь в виду?

— Ну да, чей еще?

— Так это хорошо!

— В том же году главный корпус выгорел. В августе, на который семейные путевки. Двери на всех этажах оказались закрыты. Лифты встали. Люди из окон корпусов прыгали, кто на кустарник, кто на бетон, спинами вперед, потому что в руках детей держали. Восемьдесят трупов. Продолжать?

— Да.

— В девяностом «Зарю» авторитет местный купил, сразу после рестайлинга. Ну, как водится, сауна, бассейн, девочки, по уикендам братва с Тамбовщины, тверские, дубнинские… А потом его мальчишка в бассейне утонул. Шестилетний. Как пробрался, ума никто не приложит, все закрыто было. Искали по всему санаторию, наконец догадались заглянуть. А он там, лицом вниз, волосы колышутся… Здесь постоянно что-то происходит. Один жену душит ночью, а у другого рак проходит. Какое-то время сюда тетки съезжались, кто забеременеть не мог, — и несли после этого, все до единой, и у всех — уроды…

Миша, обычно не рассказчик, распалился от истории, какую он рассказывал неожиданно хорошо, и от внимания слушателя.

— Пытались и воровать. Тянули домой и рамы, и двери, и шифер снимали, и забор разбирали, а вместе с вещью еще отсюда что-то захватывали. У всех, кто хоть гвоздик брал, жизнь кособочилась. Трясло — сегодня благодать масляная, а завтра сын в аварию.

— Здесь зло, хочешь сказать?

— Да не зло, в том-то и дело! Коктейль. Ученые сто раз приезжали, и экстрасенсов целая гора. Кто-то говорит, здесь в человеке все обнажается, самая суть, другие думают, что сходятся и воюют противоположные поля, ты понял, какие. Скептики говорят, из-за слома почвы все, и звуки, и атмосфера такая… воодушевляюще-тревожная.

— Говоришь, тащили отсюда. Были бы следы. Я ни одной рамы снятой не видел, ни одного открученного шпингалета.

Миша не ответил, пожал плечами, намекая, что оба знают ответ.

— Знаешь, как про это место здешние говорят?

— Поделись.

— Чертом намоленное, богом пропитое. Фотки видел? Это не мой брак. Они всегда здесь так получаются.

Все фотографии «Зари», которые показывал ему Винер, раскалывались посередине и наискосок белой полоской, как частично засвеченные.

— Глашке скажешь?

Глаша была предрасположена ко всему таинственному. Скажи ей Сергей о проклятии или мнимом благословении места, это не укрепит ее энтузиазма.

— Потерплю пока.

— А ты?

— Для меня это ничего не меняет. Херня это все. Я в такие дела не верю, уж извини.

Поднимаясь, скорчил Мише страшную рожу. Винер сначала дернулся, потом засмеялся.

Во второй раз съездили спокойно. Сергей забросил Винера в райцентр, Яшин, где тот целый день занимался газом, светом, а сам поехал в лагерь, выбирать место для жилья и производства.

О странностях не поминали, но Сергей все время ощущал затылком, что на него смотрят. Уезжая и запирая ворота, остановился и кивнул, прощаясь, тому, кто оставался в лагере или в лесу. Ему не было страшно. Он чувствовал: место приняло его.

* * *

Замечтавшись, Сергей проехал поворот. Пришлось вернуться задним ходом. Остановив у ворот «Фалькон», Сергей вышел и застыл с открытым ртом.

Уезжая, он навесил на ворота замок. Особой нужды в нем не было — любой желающий мог перелезть через забор, или зайти внутрь через одну из многочисленных дыр. Теперь замка на месте не оказалось. Замочные ушки покосившихся ворот ничем не скреплялись, и ворота были не закрыты, а притворены. Замок валялся на траве, разойдясь блестящей перекушенной дужкой — сломали и отбросили.

Из лагеря доносились звуки, тихие, со знакомым ритмом. Сначала говорил человек, потом, когда он обозначал тоном конец фразы, на нее накатывал смех.

Он вытащил из багажника биту. Возил с собой из ребячества, теша самолюбие, а теперь впервые понял, как она может быть полезна, как успокоительна ее гладкая тяжесть в руке. Сергей пошел вдоль забора, до дыры в ослабленных досках и, пригнувшись, пролез внутрь. Пожалел, что Кошелев не успел устроить с разрешением — с оружием в руках было бы спокойнее.

От дыры, согнувшись, перебежал к лиственнице в пяти метрах. Выглянул. У будки КПП старый «Опель-Фронтьера». Из заднего отделения салона торчат подошвы кроссовок на скрещенных ногах и доносится радио. Иногда ноги дергаются, человек смеется, на миг отставая от невидимой хохочущей толпы.

Сергей оглянулся по сторонам. Никого. Подкрасться, выманить, дать по башке, потом разбираться.

Отведя приподнятую биту к правому плечу, он тихо и осторожно пошел к «Опелю».

— Ты в кино видел, что так ходят?