Искатель, 2014 № 07

— Еще очки солнечные, — с явной неохотой ответил подросток.

— Где они?

— Очки?

— Очки и все остальное.

— Очки я Ане подарил, а все барахло засунул в лодку.

— В какую лодку?

— Там, в конце пляжа стояла.

— Можешь описать?

— Дюралевая. С синей полосой.

— Номер на ней был?

— Я не видел. Может и был. Не помню.

— Ключи в халате лежали?

— Ключи? Ключей не было.

— Не врешь?

— Честное слово! Зачем они мне?

— Хорошо. Аня, принесите, пожалуйста, очки.

Девушка встала и прошла в другую комнату. Она почти сразу оттуда вышла и протянула очки Посохину.

— Вот. Они?

— Они, они. Здесь на дужке и название фирмы выбито.

— Я не знала. Леха сказал, что он их в траве подобрал, когда утром на пляж шел.

— Никто вас ни в чем не обвиняет. Он их действительно нашел. Он не врет. Почти.

Посохин повертел очки в руках.

— Красивые. И дорогие, между прочим! У погибшей женщины от них дома футляр остался.

Майор передал очки Жарких.

— На телефон девчонок снимали, молодой человек? — с грустью глядя на Алексея, спросил Посохин.

— Снимал.

— Есть чего-нибудь такое? Ну, сам понимаешь.

— Есть.

— Ладно, не переживай. Никто ничего не узнает.

— Я не переживаю.

— Вот и славно. Ничего с телефона не удалял?

— Не знаю. Я с ним еще не совсем разобрался.

— Ничего, восстановим, если понадобится. Значит, сделаем так: завтра придешь с мамой в полицию, и мы весь твой рассказ там запишем. Покажешь, где вещи нашел?

— Покажу. И лодку покажу.

— Кражу на тебя мы вешать не будем, я обещаю, но завтра старший лейтенант, — Посохин указал на Жарких, — проведет с тобой серьезную воспитательную беседу. Придете в полицию в десять часов утра. Дежурный вас проводит в мой кабинет. Там со старшим лейтенантом и поговорите.

Посохин поднялся со стула и перенес его к обеденному столу, точно на то место, где он прежде стоял.

— Извините за беспокойство. Служба! Жарких, на выход.

— До свидания! Извините, — сказал старший лейтенант, который как показалось Посохину, уже начисто забыл, с какой целью он сюда прибыл. Он не сводил глаз с Анны.

«Если верить древним индусам, которые считали зеркалом души ноги, — подумал Посохин, — душа у девушки должна быть красоты замечательной».

Татьяна Владимировна, вероятно еще не веря, что все плохое осталось позади, нервно теребила на блузке верхнюю пуговицу.

— Может, чаю? — неожиданно спросила она, поднимаясь с дивана.

— Нет-нет, спасибо! Уже очень поздно. Мы пойдем. Всего доброго!

Посохин слегка подтолкнул Жарких к выходу.

— До свидания! — услышали полицейские уже на веранде голос Анны.

Старший лейтенант развернулся, и хотел было ответить, но майор хлопнул его пониже спины.

— Давай топай!

Жарких сбежал по ступенькам во двор.

— Шеф, а может парня возьмем с собой и сразу за остальным барахлом смотаемся?

— Никуда оно за ночь не денется, если еще там.

— А если пацан сейчас туда побежит и вещдоки уничтожит?

— На хрен они ему сдались? Да и мать теперь его неделю от себя никуда не отпустит. Не дергайся.

Когда они сели в машину, Посохин достал из ниши на дверце металлический термос.

— Чай будешь, орел степной?

— Как говорится, и чай годится, коли жрать нечего! Я же сегодня весь день или за рулем, или на ногах. Даже перекусить времени не было. Так, в городе на ходу мороженое съел и все.

Посохин протянул старшему лейтенанту завернутый в фольгу сверток.

— Чего это? — с подозрением глянул на него Жарких.

— Бутерброт или сэндвич. Называй как хочешь.

— А с чем?

— Он еще спрашивает? С бужениной, кажется.

— Буженинку я люблю! — воскликнул Жарких, разворачивая сверток. — О, даже листик салата есть. И огурчик еще! Классная у вас жена, Павел Петрович. И фактура, и заботливая. Обзавидуешься.

— Можно подумать, что среди твоих подружек нет ни одной душевной и одновременно физически привлекательной барышни.

— Была бы — я женился бы уже.

— По-моему, ты к своим девчонкам несправедлив.

— Почему? Можем разобрать каждую персонально. Вот вы на кого посоветовали бы мне обратить особое внимание?

— Ну, если чисто утилитарно подходить, то, пожалуй, на Ирину.

— На какую? Петелько или Трепыхалину?

— Петелько. Вторую я не знаю.

— Да видели вы меня с ней! Сексапильная такая блондинка. Причем натуральная. Попка — обалдеть!

— Знаешь, вспомнил. Как только ты про попку обалденную упомянул, я сразу вспомнил. Ох уж эти мужики! — с сарказмом произнес Посохин и покачал головой. — Только одно у них на уме. Вы возле почты тогда стояли, да? На ней была шляпка из голубой соломки и белые джинсы.

— Точно!

— Нет, эта не пойдет.

— Почему?

— Ты же от девчонок в теле нос воротишь. А эта Ирина лет через шесть толстеть начнет и со временем превратится в Раю Квасову. Я имею в виду телосложение, а не характер. Хотя и такое не исключено. Ей сейчас, наверное, лет двадцать?

— Ирке? Двадцать один.

— Думаешь, я на счет ее будущих объемов ошибаюсь? Ты ее маму видел?

— Нет, а что?

Жарких перестал жевать и замер с открытым ртом, уставившись на Посохина.

— Обязательно посмотри. Если ее мама толстушка, то почти наверняка и дочку ждет та же участь. А если и папа с пузом, то девяносто девять процентов из ста, что ее разнесет и, самое позднее, годам к сорока борьба с лишним весом станет главной целью ее жизни.

— Можно развестись потом.

— Тогда и жениться незачем, если ты уже в уме развод держишь. Дело в тебе, Серега, а не в твоих подругах. Есть, есть среди них хорошие девчонки. Это я тебе как старший товарищ по полу говорю.

Глава 22

— Давненько вы у меня не были, — сказал Марков, усаживаясь в обитое кожей массивное кресло. Он всегда в нем располагался, когда в мастерскую наведывались гости.

— Почти месяц.

Рыбакова задорным мальчишеским движением поправила прическу на затылке.