Искатель приключений. Книга 2

Когда Рауль приподнялся, он услыхал еще яснее голос своих предчувствий, который говорил душе его: «Ты найдешь ее!..»

Несколько оживленный этой смутной надеждой, Рауль сжег некоторые бумаги, не желая, чтобы они попались в руки полиции, и наполнил золотом небольшой мешок, в котором могло уместиться тысяч двадцать ливров. Потом он отправился с Жаком, ожидавшим его у тайного прохода, в комнату Магов где, как нам известно, находилось множество различных костюмов всех возможных цветов и на какой угодно рост. Там он переоделся и загримировал себе лицо, так что его невозможно было узнать.

XXXI. Два старых воина

Случайности жизни, исполненной приключений, сделали Рауля величайшим мастером в искусстве гримироваться. Никакой актер той эпохи и, без сомнения, также современных театров не сумел бы загримировать себя лучше его.

Рауль решился придать себе и Жаку наружность и физиономию отставных солдат, костюм которых составлял нечто среднее между военным и гражданским платьем. Это переодевание предоставляло еще и ту неоценимую выгоду, что позволяло иметь оружие, не привлекая ничьего внимания.

В несколько минут, с помощью жидкости, заключавшейся в одной из бесчисленных склянок, стоявших в величайшем порядке в шкафу, Рауль придал лицу своему и Жака смуглый цвет, отличающий лица старых вояк, целых сорок лет подвергавшихся бурям и непогодам. И господин и слуга наклеили себе длинные седые усы, загибавшиеся кверху, брови сделали погуще и пощетинистее и навели несколько морщин на щеках. Жесткие и седые парики покрыли их головы. Старинного покроя синие мундиры с белыми отворотами, серые штаны, длинные черные ботфорты, поднимавшиеся выше колен, и надетые набекрень изношенные плоские шляпы с потускневшими кокардами докончили превращение.

— Кавалер, — заявил Жак, глядя на своего хозяина, — встреть я вас на улице, я не узнал бы вас, хотя бы от этого зависело спасение и вашей и моей жизни.

— Так и надо, — сказал Рауль. — Теперь слушай же хорошенько и помни, что я тебе скажу: до нового распоряжения сделай мне удовольствие — отвыкни от привычки называть меня беспрестанно кавалером.

— Как же я должен называть вас, кавалер?

— Называй меня «друг».

— Друг?

— Да. Это коротко и просто, как ты видишь…

— Конечно, кавалер…

— Опять?

— Конечно, друг… Ах! кавалер, по-видимому, это так просто и легко, но мне трудно будет привыкнуть…

— Ты понимаешь, что это необходимо… Теперь я уже не дворянин… мы оба старые солдаты, стало быть, люди равные… если же ты будешь называть меня кавалером, несмотря на мое переодевание, то лучше уж кричать во все горло, кто я таков…

— Я это понимаю, друг, и постараюсь не изменить вашему инкогнито…

— Хорошо; но это еще не все. Ты должен не только разговаривать со мною фамильярно, но и говорить мне «ты»…

— Говорить «ты» вам, кавалер… то есть говорить вам «ты», друг! Я никогда не буду в состоянии!..

— Я говорю тебе, что это необходимо…

— Но, друг…

— Я хочу!

— Хорошо, друг… я вам… я тебе буду говорить «ты»… но, Боже мой! Боже мой!.. как это трудно…

— Привыкнешь. Начни же сейчас, попроси меня, например, застегнуть тебе портупею…

— Друг, — пролепетал Жак, — осмелюсь ли я попросить тебя потрудиться застегнуть мне портупею.

— Не так! Совсем не так!

— Как же надо сказать?

— Надо сказать просто: дружище, застегни мне портупею…

— Но это грубо!

— Тем лучше.

— Ах! Боже мой! как же быть?.. Но я постараюсь…

— Соберись с духом.

— Друг, застегни мне портупею…

— Вот так!

И Рауль, повинуясь просьбе, которой он с таким трудом добился от своего слуги, застегнул портупею Жака, на которой висел длинный палаш, совершенно вышедший из моды. Впрочем, в сильной руке этот палаш мог быть грозным оружием.

— В свою очередь, — сказал он потом, — и ты окажи мне такую же услугу…

Жаку более нравилось повиноваться, чем приказывать. Он поспешно застегнул портупею Рауля, на которой тоже висел палаш не менее длинный и не менее острый.

— Друг, — сказал он потом, — я хочу просить у тебя милости…

— Проси, друг мой, проси.

— Позволь мне, друг, не говорить тебе «ты», когда мы будем одни.

— Тебе этого очень хочется?

— О! больше всего на свете… Из вещей такого рода…

— Ну, я согласен, но с условием… Когда мы будем на улице, в тех местах, где много народу, везде, наконец, где могут нас слышать, ты должен обращаться со мною с большей фамильярностью, с большей смелостью, чем теперь.

— Да, друг, обещаю тебе, — сказал Жак решительным тоном. — Хорошо так, кавалер? — прибавил он потом.

— По крайней мере, гораздо лучше. Теперь поспешим закончить все приготовления; мне хочется поскорее выбраться из этого дома.

— Мне кажется, что мы готовы.

— Еще не совсем.

— Чего же еще недостает?

— Ты увидишь. Отвори последний шкаф направо…

— Этот?

— Да. Что ты видишь там?

— Оружие всякого рода: пистолеты, ружья, карабины…

— Возьми две пары пистолетов самого малого размера и положи их на стол… Теперь посмотри, что лежит на верхней полке.

— Жестяные ящики и деревянные чашки.

— В ящиках порох, в чашках пули… принеси сюда чашку и ящик. Взгляни, нет ли там пороховницы?

— Есть две роговые, оправленные в серебро.

— Наполни их порохом, положи одну себе в карман, а другую подай мне; возьми также дюжину пуль, а я пока заряжу твои и мои пистолеты.

Минуты через три Рауль и Жак спрятали заряженные пистолеты под платье. Таким образом, не берясь за шпагу, они могли располагать жизнями четырех человек. Рауль засунул задний карман кожаный мешок, наполненный золотом, и сказал:

— Вот теперь мы совсем готовы… пойдем.

— Куда?