Искатель. 1977. Выпуск №5

— Что с вами, товарищ Буров? Вы голодны. Простите… Неловко с чаем получилось. Гостей, да дорогих, так не принимают.

— Нет, нет, Михаил Васильевич… Не голоден я. И дела важнее чая. Товарища я потерял… — Буров снова потер лоб пальцами, боролся с собой.

— Вы садитесь…

— Понимаю… Вы солдат… В вашей жизни дня не проходит без потерь…

— Но… это была моя жена. Задание товарища Свердлова мы выполняли вместе.

— Его тоже нет…

— Якова Михайловича?!

— Умер. Шестнадцатого марта. Туберкулез.

Вестовой принес два стакана крепкого чая, по четыре куска сахара. Буров взял стакан, долго держал его, словно хотел согреть озябшие руки. Чаепитие прошло в молчании. Потом Дмитрий Дмитриевич снова подошел к карте:

— Товарищ Фрунзе, продолжим. Колчак вынужден был поставить под ружье триста тысяч сибирских крестьян. Они видели, если сами не испытали на себе, как засекали насмерть их односельчан, родных. Такие солдаты воевать толком не будут. Скорее перебегут… Пока крестьянин осторожничает. Красная Армия далеко, колчаковская пуля — рядом.

— А после освобождения нами Урала?

— При подходе Красной Армии к Сибири будут восставать и рабочие в городах, и крестьяне. Поголовно. Даже зажиточные. Натерпелись.

— Было бы очень хорошо, товарищ Буров, если бы вы побеседовали с нашими политотдельцами.

— Хорошо.

— Вечером прошу ко мне, в вагон. Завтра я по делам отправляю его в Самару. И вас довезут. Так будет быстрее.

Политотдельцы продержали у себя Бурова действительно до позднего вечера, вернее, едва не до первых петухов. Им нужны были факты, факты, факты.

На следующее утро, когда Буров подходил к вагону командарма, то увидел, что в салоне горит свет. Фрунзе и не думал отдыхать.

Вестовой наскоро разогрел «роскошное блюдо» — пшенную кашу с конопляным маслом. И опять был чай. Без сахара.

— И все-таки, товарищ Буров, как все получилось? Вы — опытный конспиратор…

— Какой я конспиратор! Я и в партии четвертый месяц. Вот она — с шестнадцатого. И конспиратор и воспитатель отличный. По себе сужу… А провал… Глупый. Вы слышали об «умных» провалах? Подловил он… Елену, вероятнее всего, на сочувствии, на чувстве товарищества…

Фрунзе вызвали к прямому проводу.

Буров остался один, и ему вспомнилась та кошмарная ночь. Ему думалось — все тревоги позади, он спал сном праведника. Его стащил с полки «француз», заговоривший вдруг на совсем непонятном языке. Не сразу Буров понял, что перед ним — второй сопровождающий, из Екатеринбурга, потом Шандор в конце концов смог сообщить на ломаном, малопонятном от волнения русско-мадьяро-французском языке о происшедшем. Он сбросил труп Зарубина на полотно, чтоб не привлекать внимания. Затем Шандор Доби сказал, что сквозь сон он вроде бы слышал чей-то голос, мужской. Еще раз осмотрели площадку между вагонами. Нашли вырванную с «мясом» пуговицу от шубки Елены. Тогда, не раздумывая, решили уходить из поезда. Забрали вещи, спрыгнули на ходу. Охрана и тормозной кондуктор, надо полагать, спали. Иначе суматоха поднялась бы еще раньше. Лишние вещи зарыли в снег, подальше от полотна. Налегке двинулись назад. Спешили. Ведь любой следующий поезд мог опередить их. И в обоих таилась надежда, что Елена лишь ранена.

Так оно и было. Уже совсем рассвело, когда они увидели в стороне на снегу след. Его оставил ползущий человек. Пошли по нему в березовый колок. Он щетинился в полуверсте от дороги. Там и нашли Елену. Она очень сильно разбилась, но у нее достало сил отползти, чтоб не попасться на глаза колчаковцам с поезда — слишком многое пришлось бы «объяснять», до и вряд ли бы поверили. В колке силы оставили ее, и, потеряв сознание, Елена замерзла. Было градусов двадцать. Но они потратили на поиски часов пять. Нашли и Зарубина. Его первого и нашли. По лицу Зарубина, со старыми заскорузлыми ссадинами, кровоподтеками, Буров понял, на чем тот сыграл.

Фрунзе вернулся веселый, радостный:

— Вам привет, товарищ Буров! От Владимира Ильича. Так что завтракать — и в Самару. Там долго не задерживайтесь.

— Постараюсь. Как поезда… А за привет большое спасибо. Будете говорить с Владимиром Ильичем по прямому проводу, поблагодарите его.

— Нет уж! Это вы сами сделаете. Товарищ Ленин сказал, что обязательно примет вас в Москве.

60-летие Великого Октября — большой праздник советского народа.

Нынешний год ознаменован и многими другими круглыми датами.

60 лет назад, 10 ноября 1917 года, Владимир Ильич Ленин подписал декрет о создании Рабоче-Крестьянской народной милиции.

60 лет назад, 20 декабря 1917 года, была организована Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК), ставшая, как писал Феликс Эдмундович Дзержинский, «грозным символом для всех тех, кто не мог примириться с завоеваниями трудящихся, кто мечтал о воскрешении старого режима, кто готовил петлю для рабочих и крестьян».

В этом же году, в сентябре, исполнилось 100 лет со дня рождения выдающегося деятеля Коммунистической партии и Советского государства, первого чекиста, верного рыцаря пролетариата Феликса Эдмундовича Дзержинского.

Чекисты, работники милиции всегда были постоянными авторами «Искателя» и героями приключенческих повестей и рассказов, пронизанных истинным патриотизмом, любовью к Родине и народу.

Редакция поздравляет славных чекистов, работников милиции с этими юбилеями и заверяет читателей, что чекистская и милицейская темы и впредь будут занимать достойное место на страницах «Искателя».

Владимир КИСЕЛЕВ ИМЕНЕМ РЕВОЛЮЦИИ

Рисунки Г. СУНДАРЕВА

Медлить было нельзя. Только что сообщили: в Салтыковском переулке убит купец, и Николай Трошин, отдав необходимые распоряжения и прихватив с собой милиционера Андрея Иванова, выехал на место происшествия…

Парадная дверь особняка настежь распахнута. В прихожей толпился народ. Дворник, краснолицый детина лет пятидесяти, в белом фартуке и с большим блестящим номером на груди, почтительно проводил милиционеров в комнаты.

— Позови жену покойного, — попросил Трошин.

— Не было у них жены, гражданин комиссар. Жили Егор Егорович одиноко. Кухарки и той не было, два мальчика им прислуживали.

— Что за народ собрался в доме?

— А это братья и сестры во Христе, стало быть, его ближайшие родственники по религии, — пояснил дворник.

— Вот что, гражданин дворник, попросите, чтобы немедленно освободили помещение и без моего ведома никого в дом не впускали! — распорядился Трошин.

— Будет исполнено, будет исполнено, гражданин комиссар. — Дворник вытер фартуком вспотевшее лицо, попятился к выходу.

Убитый лежал у окна, на ковре, широко раскинув руки, лицом вниз. Правая туфля валялась посреди комнаты. Никаких следов борьбы не было видно. На большом письменном столе черного дерева стояла тяжелая бронзовая чернильница в виде парусного корабля, в стакане из уральской яшмы торчали тонко отточенные карандаши. На углу стола высилась аккуратная пачка газет и книг в старинных кожаных переплетах. Некоторые были с тяжелыми золотыми застежками. В простенке меж окон разместилась конторка, на которой лежала толстая конторская книга, исписанная четкими мелкими буквами. У стены — тяжелый книжный шкаф. Со стен укоризненно смотрели лики святых. Если бы не письменный стол и конторка, комната напоминала бы молельню.

— Ну-с, я закончил, — подошел к Николаю врач. — Пострадавший застрелен в затылок. В упор. Из кольта крупного калибра. Смерть наступила мгновенно. Убитого следует отвезти в морг.

— Хорошо, распорядитесь… Благодарю вас, доктор.

Труп унесли. Ушел доктор. Трошин с Ивановым остались в комнате.

— Товарищ начальник, смотрите, что я нашел. — Иванов разжал кулак. На его ладони лежала тяжелая серебряная в виде человеческого черепа запонка от рубашки.