Искатель. 1980. Выпуск №4

— Что, атаман? — тревожно спросил подъехавший к Доро-

шу боярин Боброк. Он только что зарубил Тимур-мурзу, и

в его руке была ханская грамота.

Дорош поднялся с колен, повернулся к Боброку, швырнул в ножны свою саблю.

— Сотник только ранен, а князь...

Он отвел глаза, снял шлем, склонил голову. И боярин тоже снял шлем.

— Он честно жил и честно умер, как и подобает настояще

му русичу и воину, — тихо сказал боярин, глядя на неподвиж

ное тело князя. — Не нам, смертным, знать свою судьбу, но

я хотел бы умереть как он: в бою и с победой, сделав для

Руси все, что только можно.

Боброк выпрямился, надел шлем, глянул на Дороша.

— Труби, атаман, сбор. Надо поскорее собрать раненых и предать земле мертвых. Литовцы рядом.

Из болотистых лесов они выбрались только ночью. На широкой, залитой лунным светом поляне Дорош, ехавший рядом с Боброком, воеводой и сотником Кириллом впереди отряда, придержал коня, повернулся к боярину.

Все трясины и топи позади, боярин. Теперь до русского

порубежья путь свободен. Пора нам прощаться с ранеными.

Добро, атаман.

Они остановили коней и стали пропускать мимо себя вереницу своих дружинников и ватажников, пока не дождались раненых. Первым был сотник Григорий, он лежал на самодельной кечалке, сплетенной из гибкой лозы и закрепленной между двумя лошадьми. Следом, с трудом держась в седле, ехал сотник Ярема из ватаги Дороша. Его левая рука, пробитая в предплечье стрелой, висела вдоль туловища, голова, задетая саблей, была обмотана куском холстины. И хотя лицо Яремы было перекошено от боли, глаза его, как всегда, смотрели весело.

— Все, сотник, приехали, -— сказал Дорош, обращаясь к Яре

ме. — Попрощаемся и отправимся каждый своей дорогой. Коли

что было между нами не так, прости и не поминай лихом. Здо

ровья и счастья тебе, друже.

Он нагнулся к сотнику, слегка тряхнул его за плечи.

— Прощай и ты, — как можно веселей сказал Ярема, ста

раясь не морщиться от боли. — И коли даст бог, погуляем мы

еще с тобой по этой земле на лихих конях и с острой саблей.

Удачи и счастья тебе, атаман.

Дорош и Боброк соскочили с коней, подошли к качалке. Сотник Григорий открыл глаза, попытался поднять голову, но тотчас снова ее уронил.

— Лежи, сотник, лежи, — ласково сказал Боброк, — береги силы.

Где я, боярин? — слабым голосом спросил Григорий.
– «

Что со мной и почему меня качает?

Ранен ты, сотник, крепко ранен. Врачевать тебя надобно

50

и ставить на ноги. Оставляем мы тебя здесь вместе с другими ранеными.

Оставляешь, боярин? — встрепенулся Григорий-. — Ведь

я должен... — Он зашелся в кашле, замолчал.

Ничего ты не должен, друже, — сказал Дорош, накло

няясь над ним. — Все, что мог, ты уже сделал, дай теперь и

другим исполнить свой долг перед Русью. Сегодня ты пролил

кровь на моей земле, а я завтра займу место в бою на твоей

земле, и не посрамлю ни твоего, ни своего имени. Это же сде

лают и три сотни моих верных и храбрых казаков, что идут

вместе со мной под московское знамя.

Простившись с остальными ранеными, Боброк и Дорош снова двинулись в голову колонны. Проехав поляну, они остановились, потому что в лес дальше уходили уже две дороги.

Твое слово, атаман, — обратился Боброк к Дорошу,

Обе дороги ведут на Русь, к Оке, — сказал Дорош, — Но

вот эта короче, и потому она наша.

Он тронул коня, но сотник Кирилл встал на пути.

Ты прав, атаман, эта дорога короче. Но только ехать нам

надо по другой.

Это почему же? — удивился Дорош.

На другой дороге нас ждут люди. И я обещал, что мы

встретимся с ними.

Кто эти люди? — настороженно спросил Боброк.

Боярин, поверь мне, это свои люди.

Он первым поехал по указанной дороге. Помедлив, тронулись за ним все остальные.

Устало опустив на грудь голову, Боброк, убаюкиваемый размеренным ходом своего коня, впал в полудрему. Что ж, он мог теперь позволить себе отдохнуть, русский боярин Дмитрий Боб-рок-Волынец, правая рука великого московского князя, посланный им с трудным и опасным заданием в Литву и успешно его выполнивший. И пусть нет сейчас половины тех людей, что пришли с ним в эти места из Москвы, пусть нет ни Иванко, ни сотника Григория, но дело сделано: московское войско уже на подходе к Дону, а литовский Ягайло все еще топчется в Литве и ждет от Мамая грамоту...

Пронзительный свист заставил вздрогнуть. Боброк открыл глаза, увидел лесную дорогу, спускавшуюся к броду через широкий лесной ручей. Доносилось глухое журчание воды, бегущей между отмелями золотистого под лунным светом песка.

Не доезжая до ручья нескольких шагов, сотник Кирилл, едущий впереди колонны, остановил коня и трижды прокричал в темноту филином. И едва смолкло эхо, как из леса на противоположном берегу выехала группа конных с щитами на плечах и копьями в руках, остановилась у самого уреза воды. Двое въехали в ручей и направились к ним.

— Боярин, это те люди, о которых я говорил, — сказал Ки

рилл.

Выглянувшая из-за туч луна помогла Боброку рассмотреть подъезжавших всадников. Впереди ехал молодой воин с висячими южнорусскими усами.

Воевода Богдан резко наклонился к Боброку.

51

Это один из сыновей боярина Векши, его младший, Глеб.

Как бы не было беды... яблочко от яблони недалеко падает.

Это правда, сотник? — повернулся Боброк к Кириллу.

— Да, боярин, воевода сказал правду, — ответил Кирилл. — Но это он, Глеб, рассказал мне вчера об Адомасовой лоаушке и послал к тебе. Это он велел передать вам о встрече литовцев с татарами у Лысого кургана и обещал сбить со следа воинов Адомаса, если бы они пошли за вами через болото.

— Почему ты не сказал об этом вчера? — нахмурился Боб-

рок.

— Но разве ты или князь поверили бы мне, скажи я сразу,

кто меня послал к вам?

Между тем вислоусый всадник подъехал совсем близко.