Искатель. 1987. Выпуск №2

Осматриваем дом Внутри это настоящий дворец в миниатюре: старинная мебель, антиквариат, ковры, картины. Насколько я могу судить, здесь есть и подлинники.

— Хорошо живет адвокат, — констатирую я.

— Состоятельный человек, — коротко поясняет Ахалая.

Он достает записную книжку и перечисляет, сверяясь со сделанными в ней пометками:

Пятнадцатого сентября днем Зазроев выехал сюда на машине.

— На машине жены? — интересуюсь я. Это немаловажная подробность.

— На своей. У него «Жигули».

А как супруга объясняет отсутствие машины?

Говорит, муж дал на несколько дней каким-то своим знакомым. Больше ничего не знает… Еще один момент. Жена хотела приехать сюда вместе с дочерью, но он не разрешил. Сказал, что будет работать, и просил его не беспокоить. Шестнадцатого сентября между девятью и десятью вечера она звонила и разговаривала с ним.

Шестнадцатого сентября… В тот вечер мы были в ресторане.

— На даче есть телефон? — перебиваю я, пораженный пришедшей на ум несложной мыслью.

— Я же сказал — звонила! — обижается Ахалая. — Слушай дальше. Утром следующего дня — это было семнадцатого сентября — на ее звонок никто не ответил. Не ответил ни днем, ни вечером. Волнения, переживания, то да се… Восемнадцатого она приезжает сюда сама. Зазроева на даче нет. Два дня она выжидает, а двадцатого заявляет в милицию.

— Почему только двадцатого?

— Говорит, что такие неожиданные отлучки мужа бывали и раньше. В таких случаях он всегда звонил ей — из Москвы, из Ленинграда, из Одессы… В этот раз не позвонил.

— Машина? — бросаю я.

— «Жигулей» на даче не было.

— Ищете?

— Розыск мы объявили двадцатого. Пока никаких следов. — Ахалая задумчиво трет переносицу. — Я тебе вот что скажу, Виктор. Если человек внезапно исчезает, это кому-то нужно. Может быть, ему самому, а может, нет. Давай исходить из того, что Зазроев исчез по собственной инициативе. В таких случаях человек обязательно что-то прихватывает на черный день. Вклад Зазроева в сберкассе не тронут. В квартире мы ничего не нашли.

— А здесь?

— Пойдем, я тебе кое-что покажу.

Борис выходит из гостиной. Я следую за ним, мысленно сопоставляя даты. Об исчезновении Зазроева стало известно двадцатого. Нам доложили двадцать первого. Они искали меньше полусуток.

На кухне Ахалая обращает мое внимание на холодильник, спрятанный в глубине ниши.

— Что это? — спрашивает он.

— Холодильник, — отвечаю я.

— Удобно, правда? Никому не мешает. Давай помогай. Вдвоем мы выволакиваем холодильник из ниши. Борис включает настольную лампу и светит в нишу.

— Теперь смотри, — говорит он.

Наклоняюсь и вижу вмонтированный в дальнюю стенку ниши сейф.

— Открывай, не заперто, — предлагает Ахалая.

Открываю — сейф пуст. Вопросительно смотрю на моего друга.

— Мои ребята утверждают, что в сейфе находился сравнительно небольшой прямоугольный предмет. Что-то вроде портфеля или скорее «дипломата». Извлекли его оттуда несколько дней назад. Много любопытного в этом доме, правда?

Мы возвращаемся в гостиную. Некоторые из картин, бесспорно, заслуживают того, чтобы им посвятить часок—другой, но сейчас у нас нет на это времени.

— Не боится хозяин оставлять такое богатство без присмотра? — интересуюсь я.

— Обычно на даче есть сторож — житель здешней деревни, — объясняет Борис. — Пятнадцатого Зазроев, когда приехал, отпустил его домой. Сказал, что дня на три.

— Ты проверял?

— Обижаешь, начальник! — разводит руками Ахалая.

— Где телефон?

— Хочешь позвонить?

— Хочу посмотреть.

— Он в спальне. Это сюда.

В смысле обстановки спальня, пожалуй, самое скромное место в доме. Простая кровать, торшер, два кресла, тумбочка. На тумбочке телефон. Для того чтобы снять трубку, человеку, сидящему в кресле, достаточно протянуть руку.

— Послушай, Борис, — говорю я, — попытайся выяснить, кто еще звонил Зазроеву шестнадцатого в течение дня и семнадцатого утром.

— Сделаем, — коротко отвечает Ахалая.

Мой друг не привык задавать лишних вопросов. Он считает, что это непрофессионально.

5

Двухэтажное здание больницы расположено на окраине городка. Место под двор отвоевали у холма, срезали часть склона, стыки аккуратно выложили камнем. Холм не обиделся, взял под свою добрую опеку здание и двор. Зимой он защищает их от ветра. Летом в его тени всегда прохладно. Сегодня жаркий день. По двору, стараясь держаться в радиусе действия тени, прогуливаются выздоравливающие. Четверо из них, расположившись за деревянным столом под старой грушей, разминаются в домино.

Из двери появляется и поспешно направляется ко мне главврач, рано располневший человек лет сорока с добрыми и грустными глазами. Маленькая больница в глубинке, трудяга доктор, с виду закоренелый неудачник, практикующий в диапазоне от вывихов до черепных травм, — все это поначалу вызывало у меня большие сомнения. Медицинское светило, на которое я вышел через Бориса, заставило меня отказаться от намерения при первой же возможности перевезти Ольгу в Тбилиси.

— Кантеладзе? Если, не дай бог, со мной случится то же, что с вашей подопечной, я попрошу отправить меня именно к нему!

— Извините, что заставил вас ждать, — говорит главврач. — Срочная операция. Понимаете, мальчишка-слесарь транспортер на ферме ремонтировал, а механик возьми да включи… Можно сказать, по частям собрали. Будет жить парень! Под счастливой звездой родился!

Я угощаю «счастливую звезду» незнакомого мне слесаря столичной «Явой». Мы закуриваем и пускаемся в неспешную прогулку по больничному двору. Со стороны это похоже на задушевный разговор старых друзей. Но только со стороны, ибо повод, который свел нас, отнюдь не добрый.

— Состояние по-прежнему тяжелое, — сообщает главврач. — Бредит.

По сравнению со вчерашним днем — ничего нового. Удерживаю себя от внезапно нахлынувшего желания излить этому незнакомому человеку душу и не без усилий возвращаю нашей беседе деловое начало.

Главврач выпускает дым тонкой струйкой и с невзрослой восторженностью следит, как он поднимается к небесам.

— Звала какого-то Олега, — отвечает он.

По-видимому, я меняюсь в лице, ибо мой собеседник поспешно спрашивает: