Искатель. 1993. Выпуск №1

— Ага! И что тогда?

— Тогда? — В глазах Фанфуллы отразилось изумление. Ему-то казалось, что ответ предельно ясен. — Тогда обратятся в прах наши надежды, а также надежды всех достойных людей Баббьяно. Но вот идет наш приятель-шут и ведет с собой почтенного монаха.

Фра Доминико — его нарекли так в честь святого покровителя ордена — с важным видом подошел к Фанфулле и поклонился, показав свою желтую тонзуру.

— Вы обучены искусству врачевать? — осведомился Фанфулла.

— Имею некоторый опыт, ваше сиятельство.

— Тогда осмотрите раны этого господина.

— О? Бог мой! Вы, значит, ранены?

Он повернулся к графу, который, предупреждая новые вопросы, обнажил левое плечо.

— Рана одна, святой отец.

Толстый монах хотел было опуститься на колени, дабы получше осмотреть рану, но Франческо, поняв, каких усилий потребует это телодвижение, поднялся сам.

— Она не так уж опасна, чтобы я не смог встать.

После осмотра монах подтвердил, что опасности для жизни нет, но рана будет довольно долго досаждать болью доброму господину. На просьбу перевязать его фра Доминико развел руками, ибо не имел при себе ни целебной мази, ни белой материи. Но Фанфулла заявил, что все необходимое они могут получить в монастыре в Аскуаспарте, и предложил провести святого отца туда и обратно.

На том и порешили. Монах и Фанфулла отправились в путь, оставив графа в компании шута, усевшегося по-турецки на землю.

— Кто твой господин, шут? — поинтересовался граф.

— Есть, конечно, человек, который кормит и одевает меня, но истинный мой господин — глупость.

— А зачем же тогда этот человек дает тебе еду и одежду?

— Затем, что я притворяюсь большим дураком, чем он сам, и по сравнению со мной он кажется себе мудрым, что льстит его самолюбию. Ну и я куда уродливее его, а посему он мнит из себя красавчика.

— Глупо, не правда ли? — Граф улыбнулся.

— Да уж, никак не глупее того, что граф Аквильский лежит на земле с раной в плече и беседует на равных с дураком.

Улыбка Франческо сделалась шире.

— Благодари Бога, что Фанфулла ушел, а не то эти слова стали бы для тебя последними. Ибо, обладая приятной наружностью, Фанфулла в душе кровожадное чудовище. Со мной же все обстоит иначе. По натуре я человек очень мягкий, как ты, добрый шут, должно быть, слышал. Только постарайся как можно скорей забыть мое имя и нынешнее состояние, иначе тебе прямая дорога в ад — в раю шуты не требуются.

— Мой господин, простите меня. Я во всем буду повиноваться вам.

Тут из-за кустов донесся женский голос, звонкий и мелодичный:

— Пеппино! Пеппино!

Шут вскочил.

— Меня зовет госпожа.

— Значит, госпожа у тебя все-таки есть, хоть господин твой — глупость. — Граф рассмеялся. — Хотел бы я лицезреть ту даму, которой ты имеешь честь принадлежать, мессер Пеппино.

— Для того чтобы лицезреть ее, вам достаточно повернуть голову, — прошептал Пеппино.

С улыбкой, в которой сквозило пренебрежение, граф Аквильский неторопливо повернул голову в направлении, указанном шутом. В тот же миг выражение его лица изменилось. Пренебрежение уступило место изумлению, а то, в свою очередь, благоговейному трепету.

На краю поляны, где он лежал, замерла женщина. Стройная, изящная, в белом платье с зеленым бархатным лифом, с золотистыми волосами. Но больше всего графа поразили ее чудесные глаза, в которых было удивление от нежданной встречи.

Приподнявшись на локте, Франческо дель Фалько, словно зачарованный, всматривался в эти глаза, которые могли принадлежать разве что святой, спустившейся прямо из рая.

Чары нарушил голос Пеппино, склонившегося в низком поклоне госпоже. Тут же вскочил и Франческо. Забыв о ране, он тоже поклонился даме. А в следующее мгновение, охнув, рухнул в высокую траву и потерял сознание.

Глава 4. Монна Валентина

Впоследствии граф Аквильский пребывал в убеждении, что не что иное, как ослепительная красота девушки всколыхнула его душу и сразила наповал, вот он и рухнул к ее ногам. Нам же представляется более убедительным мнение Фанфуллы и монаха, хотя граф и считает его оскорбительным: от резкого движения рана на плече открылась, и причиной обморока послужили боль и слабость, вызванные большой потерей крови.

— Кто это, Пеппе? — спросила девушка у шута, а тот, памятуя о данной им клятве, ответил, что не имеет представления, и добавил, что несчастный ранен.

— Ранен? — повторила девушка. Ее глаза наполнились жалостью. — И совсем один?

— Его сопровождал какой-то дворянин, моя госпожа, но они вместе с фра Доминико отправились в монастырь Аскуаспарте за целебной мазью и бинтами.

— Бедняжка, — прошептала девушка, глядя на лежащего без чувств Франческо. — Кто же его ранил?

— Об этом, моя госпожа, я не ведаю.

— И мы ничем не можем помочь ему до возвращения его друзей? — Она склонилась над графом. — Не стой как пень, Пеппино. Лучше принеси мне воды из ручья, бездельник.

Шут огляделся в поисках подходящего сосуда, его взгляд упал на широкополую шляпу графа, которую он прихватил по пути. Когда он вернулся, девушка сидела на траве, а голова еще не пришедшего в сознание Франческо покоилась у нее на коленях. Она смочила платок принесенной Пеппе водой и протерла им лоб Франческо.

— Смотри, Пеппе, он истекает кровью. Камзол весь промок, а кровь все идет и идет. Святая дева! — Она увидела рану в плече и побледнела. — Скорее всего он умрет от нее, а он еще так молод, Пеппино.

Франческо шевельнулся. С его губ сорвался легкий стоп. Поднял отяжелевшие веки, и их взгляды встретились. Рука девушки продолжала обтирать влажным платком его лоб.

— Ангел красоты! — мечтательно прошептал граф, еще не понимая, на земле он или уже на небесах. Затем, придя в себя, торопливо добавил: — Ангел доброты!

Девушка не нашлась что ответить, но графу достаточно было и того, что ее щеки покрылись румянцем. Ведь она только-только покинула стены монастыря и еще не привыкла к галантностям кавалеров.

— Вы страдаете? — наконец спросила она.

— Страдаю? — В его голосе послышалось недоумение. — Страдаю ли я, когда моя голова на такой чудесной подушке, а ухаживает за мной сам небесный ангел? Нет, моя госпожа, боли я не испытываю. Наоборот, я счастлив, как никогда.