Искатель. 2009. Выпуск №3

Следователь окружной прокуратуры Булгаков был маленький, толстенький, белобрысенький неприятный тип с рябым лицом, на котором выделялись выпуклые глазки, опушенные густыми белесыми ресницами, и огромный толстогубый рот над скошенным подбородком. Весь его насупленный облик свидетельствовал о явно преувеличенном чувстве собственной значимости. Про себя Горислав сразу же прозвал его «пескарем».

— Ну, так как же, Горислав Игоревич, — начал следователь, едва усевшись на диван, — как же вы все-таки узнали о гибели Щербинского?

— Мне кажется, мы уже выяснили этот вопрос, — отвечал Костромиров. — Более того, вам отлично известно, что я присутствовал при его кончине.

— Да я не про того Щербинского веду речь, — неприятно усмехнулся Бунтиков, — не про Руслана Соломоновича, а про племянника его — Анатолия Яковлевича.

— Как то есть про Анатолия Яковлевича? — вздрогнул Горислав. — Он что, тоже умер?!

— Именно, профессор! — продолжая растягивать в усмешке толстые губы, отвечал «пескарь». — Почил! Преставился!

— Когда же это случилось?

— Позвольте, вопросы все-таки буду задавать я! — неожиданно взвизгнул младший советник. — Я буду задавать вам вопросы, а вы — отвечать!

— Да ради бога! Задавайте ваши вопросы, — согласился Костромиров, — только не волнуйтесь так.

— Мне-то волноваться нечего! Незачем мне волноваться! — не унимался «пескарь», вращая глазками и брызгая слюной. — Это вам, профессор, нужно волноваться! Вам, а не мне!

«Диван мне забрызгает, придурок припадочный!», — с беспокойством подумал Горислав, вслух же произнес:

— Хорошо, хорошо! Я уже весь в волнении и жду вопросов.

— Так вот. Перед самой смертью Анатолий Щербинский успел назвать вашу фамилию, прошептал, так сказать, в агонии. Как вы это объясните? — поинтересовался следователь, несколько поуспокоившись.

— Никакие объясню, — ответил Костромиров. — А помимо моей фамилии, он еще что-нибудь прошептал?

— Во-от! То-то — что и еще кое-чего! И это «кое-чего» вполне можно расценить как прямое указание на вашу причастность к его безвременной кончине!

— Неужели? Так что же он сказал конкретно?

— «Костромиров, — сказал, — он все знает, — сказал, — я был у него», — сказал! А?! Каково?!

— Ну, это трудно расценить как обвинение в убийстве, — пожал плечами Горислав. — Вчера Анатолий Яковлевич действительно был у меня в гостях; мы посидели, помянули его дядю, потом он, кстати, почувствовал себя плохо, и я отвез его домой. Вот и все.

— А как вы объясните это его — «он все знает»?! — вновь стал распаляться младший советник — А?! Как?!

— Да никак не объясню, — еще раз повторил Костромиров, — объяснять — это ваша прерогатива.

— И объясним! Объясним! Будьте покойны! И тогда уж никакие регалии не спасут! Никакие ученые степени! Уж будьте покойны! — забрызгал слюной следователь.

— Ну-ну, давайте обойдемся без личных выпадов, — слегка улыбнулся Горислав, на всякий случай отодвигаясь вместе с креслом подальше. — Тот факт, что я образованнее вас, — это еще не повод, чтобы так горячиться. Лучше задавайте свои вопросы.

— Время покажет, кто кого образованней! А сейчас ответьте мне, давно ли вы знакомы со Щербинским и что он у вас делал вчера вечером?

— С Анатолием Яковлевичем познакомился недавно, в связи со смертью его дяди, а на второй вопрос я вам уже отвечал: он зашел ко мне помянуть Руслана Соломоновича. Как вам известно, покойный не был мне чужим человеком.

— Ага, «помянуть», значит. А что ели-пили? — мрачно поинтересовался Бунтиков.

— Грибы-водку, — в тон ему ответил профессор.

— Гри-и-бы? Так-так… Грибочки, значится! — Следователь даже просветлел и вновь заухмылялся, неприятно причмокивая лягушачьими губами: — Это многое объясняет. Да, собственно, это как раз все и объясняет!

— Что именно? — удивился Горислав.

— А то, что сегодня ночью доктор наук Анатолий Яковлевич Щербинский скончался в институте Склифосовского в результате острого отравления!

— …Ужасно! Он действительно вчера жаловался на недомогание… Но я тут при чем?

— А при том! По результатам предварительного экспертного исследования, причиной отравления явился яд фаллоидин.

— Фаллоидин? Первый раз слышу. Что за яд такой?

— О-о! Это отрава замечательная, просто исключительная по своим свойствам, — закатил выпученные бесцветные глазки младший советник. — Если называть вещи своими именами, так фаллоидин есть не что иное, как истолченная Amanita phalloides — бледная поганка, в переводе с латыни.

— Поганка? Бледная? — содрогнулся Костромиров. — Как же, знаю. Насколько мне известно, противоядия от нее нет?

— Именно! — обрадовался Бунтиков. — Исключительность же ее состоит в том, что, попав в организм, токсины грибочка этого немедленно вызывают необратимые изменения внутренних органов: некроз печени, почек, полное перерождение тканей селезенки и сердечной мышцы. То есть спасти человека уже невозможно — смертельный исход неминуем! А? Каково?! Да-а… сколько живу, а все не перестаю удивляться чудесам природы.

— Спасибо за лекцию, — сдержанно поблагодарил Горислав Игоревич. — Однако я все-таки не совсем понимаю… Или вы что же, полагаете… думаете, что это я накормил Щербинского-младшего бледными поганками?!

— Вот именно! — следователь ажно затрепетал в пароксизме радости. — Накормили! Поганками! Бледными! Полагаем!

— Ну, это вы бросьте! — решительно заявил Костромиров. — У меня нет привычки солить или мариновать грибы, опасные для здоровья. А тем паче после того — их есть.

— А вот это мы посмо-отрим! — буквально запел Бунтиков, а потом взвизгнул: — Понятые! Сюда!

Две бесцветные личности неопределенного пола в капюшонах разом возникли и закачались, словно «дементоры», на пороге кабинета. Следователь сорвался с места и кинулся на кухню.