Искатель. 2013. Выпуск №11

— Ты что-то сказала, дорогая?

— Мне просто хорошо с тобой. Я всегда мечтала… чтобы было именно так, как сейчас.

— Чем ты занималась? — он бросил, чтобы что-то сказать.

— Когда?

Он секунду подумал.

— Вчера вечером.

— Я надела платье, помнишь, которое тебе так нравилось, с розовыми стразами, поехала в Миллениум-центр, на представление. Потом зашла в кафе.

— Что ты заказала?

— Подожди, сейчас вспомню. Коричневые устрицы. После принесли мятный суп. Салат с маринованными фигами, цикады. И коктейль.

— Какой?

Он хотел услышать, какой коктейль она выбрала.

— Простой, молочный. С каплей рома.

Анна соблазнительно потянулась, развернулась к нему всем телом.

Поднявшись, Генрих начал одеваться.

— Извини, малышка. У меня сегодня, помнишь… Ты едешь?

Анна провела прохладным пальцем по его плечу. Нежно коснулась затылка.

— У тебя все получится.

Как она умеет всегда сделать и сказать то, что нужно?

Бесшумно падая в лифте с двухсот пятнадцатого этажа, Генрих представлял себе полный зал, вечно озабоченные лица коллег. Конференция посвящалась найденной рукописи да Винчи. Чтобы финансировать дальнейшие исследования, нужен был отчет, его и должен был представить Генрих. Как он и предполагал, вскрыть код шрифта Леонардо не представило большой трудности. Текст был написан двойным зеркальным письмом, на древнем месопотамском наречии, справа налево. Как обычно, Лео писал как бы от второго лица, обращаясь к самому себе на «ты». Генрих быстро пробежался глазами, впитывая каждый иероглиф. Внизу стояла дата. Холодок скользнул по спине, похожий на тот, в катакомбах.

Леонардо написал это ровно за месяц до своей смерти.

В мозгу огоньками вспыхнули буквы, стилизованные под шрифт гения. Завещание?

Генрих снова углубился в текст. Как всегда у да Винчи, в письме было много недосказанностей и намеков. Любое слово могло стать кодом, ключом. А могло оказаться пустышкой, коридором, ведущим в пустоту. Но Генрих ощутил главное — общий тон, настрой, так сказать. Художник будто раскаивался.

«Сожаление пронзает твое сердце, — писал он, по привычке обращаясь к себе, словно к постороннему. — Сожаление по ушедшим годам, потраченным впустую. Признаться, ты шел не по той дороге. Вместо поляны, полной ярких цветов, ягод и птиц, воля и умения привели тебя в темный лес с призраками и обманными пещерами. Ты шел в никуда».

Генрих не поверил собственным глазам. Как мог подобные странные мысли высказывать человек, гений, рождавший одни лишь шедевры, невероятные устройства, механизмы, извлекавший из своей головы решения, одно гениальней другого? Вот же они, преобразованные, воплощенные, воссозданные по его проектам, летающие машины, капсулы для перемещения, другие, мелькающие за окном, наполняющие собой пространство.

У Генриха все перевернулось с ног на голову. Он продолжал вникать в тайные строки гения.

«Ты понял это только теперь, — писал он себе, — когда ледяные крылья касаются твоих рук и груди, когда ты чувствуешь на лице отвратительное дыхание. Ты увидел путь. Поэтому твое сердце переполняет радость, но и печаль. Тебе не сделать и шага. Надежда лишь на того, кто осмелится пройти путь до конца. Ищущий да увидит. Будут глаза смотрящего открыты. Тебя же ждет бездна».

Это были последние слова послания. О чем это он?

Вплотную к записи примыкал чертеж. Механический человек с линзами вместо глаз.

Неожиданно перед глазами Генриха мелькнул маленький замок в соснах. Рядом был пруд, а вдалеке белела эстакада. Он вдруг остановился. Представил душный зал, экспертов, ждущих его с докладом. Он развернулся. Через минуту Генрих уже шел к западной магистрали.

4

Тяжелая дверь скрипнула. Сквозь щели на крыше падали блики солнца. Моток толстой железной проволоки, алюминиевые детали, штук пятнадцать разных линз. Разложив все это добро в подвале небольшого особняка, оборудованного под лабораторию, Генрих ощущал себя владельцем несметных богатств. Протрудившись всю ночь, под утро он еле-еле добрел до кровати. До полудня ему снились недовольные желчные лица ученых, так и не дождавшихся его выступления, грустный профиль профессора Эйхенбаума. Вдруг он увидел нежный лик Анны, сумрак сделал его печальным. Он знал, чувствовал, как она ворочалась всю ночь, одна в постели, а утром принялась обзванивать друзей и знакомых. Не обнаружив даже его следа, истерично, дрожащим голосом прокричала вверх названия больниц и моргов, произнося его имя. Голоса спокойно и методично ответили, что таких к ним не поступало. Никаких Генрихов Каминских. Нет. Всего хорошего и успокойтесь.

Сразу после обеда он вновь направился в местную лавку и прикупил там много чего еще. Когда вечером, поднимаясь по скрипучим ступенькам, Генрих обернулся, на уходящем солнце он увидел половину туловища. Каркас правильной анатомической формы стоял посреди разбросанных деталей, мотков проволоки и шестеренок, сверкал металлическим блеском рядом с рисунком Леонардо.

Ночью Генрих проснулся и, не выдержав, спустился вниз. Он чувствовал вдохновение, ему казалось, что за руку его ведет сам Мастер.

Через три дня, которые Генрих безвылазно провел в подвале, механический человек был почти готов. В грудной клетке вращались шестеренки. Колесики поскрипывали и слегка дрожали. Генрих оглядел творение. Сзади и спереди прутья-ребра железной грудной клетки размыкались, словно приглашая забраться внутрь, в кокон. Да это костюм! Генрих сделал шаг, довольно легко пролез в решетчатую основу. Он понял: видимо, да Винчи рассчитывал конструкцию для себя, а он, как известно, был отнюдь не хрупкого сложения. Ноги легко вместились в искусственные икроножные сплетения, руки попали в «рукава». Генрих осторожно замкнул створы на груди й сделал шаг. Что теперь? Ходить в железном костюме было не так трудно, как казалось. Он снял с себя «доспехи». Теперь дело было за «начинкой».

На разбор леонардовских схем и набросков ушло еще два дня. Макс придирчиво перебирал конструкции, сравнивал линзы, примерял крохотные зеркала, располагая их как на рисунке, под углом в 45 градусов. Всю следующую неделю он обзванивал торговые центры, научные базы и лаборатории. Без передышки искал, заказывал химические соединения и редкие металлы, минералы, специальные матовые дымчатые пластины, определенной величины стеклянный шар.

Последняя посылка пришла в субботу. А уже в понедельник конечная линза — и вслед за ней мерцающий неровными гранями кристалл — встали на свое законное место. Туда, где в проеме металлического шлема зиял провал, в углубление для глаз смотрящего. Генрих поправил и слегка развернул рычаг управления возле бедра, услышав механический хруст шестеренок. Странный аппарат, витрувианский человек из железа и стекла, готов был сделать первый шаг или что-то еще, что ему полагалось.

Макс последний раз взглянул в чертеж. Да, он все сделал как надо. Не пропустил ни одного пункта, чертежа или инструкции, зашифрованной старинной арабской вязью, ни одной линии, пропорции или фигуры.

Ищущий да увидит. Будут глаза смотрящего открыты.

Но Генрих до сих пор не понимал значения этих слов и самого устройства. Этот выступ, похожий на рычаг, зачем, для чего? Странные окуляры впереди, каково их предназначение?

В зеленой долине белели крохотные крыши, кузнечики прыгали в траве. Сидя на крыльце, рядом с чертежом да Винчи, потрепанным, дрожащим на ветру, Генрих вдруг подумал об Анне.

Он совсем забыл про свою девочку. Она там, наверное, сошла с ума от горя, разыскивая его. А другие? Коллеги, профессор Эйхенбаум? Генриха охватили раскаяние и стыд. Войдя, он не спеша собрал вещи. Еще раз кинул взгляд на железный «костюм». Сверкающий миллионами граней, медным, железным сиянием, блеском минералов и полудрагоценных камней, зеркальными бликами, он казался настоящим произведением искусства. Замер в позе ожидания, готовый сделать шаг, поднять металлическую мускулистую руку. Сотворенный по чертежам да Винчи, он был прекрасен.