Искатели
Шрифт:
В кабинете Андрея висел написанный им от руки плакатик: «Курите дома!», под ним он прибил новый: «Техника = физика + экономика». Но физики не было.
Каждый вечер он прятал свою лиловую папку в стол, так и не успев притронуться к ней. Жизнь воздвигала все новые препятствия между ним и локатором. Все требовало времени. Он дрожал над ним, как скупец, и все же ему пока не удавалось выкроить и часа в день для работы над локатором.
Единственное, в чем он не мог отказать себе, — это в свиданиях с Ритой.
После них он чувствовал в себе неукротимое желание работать (работой он называл локатор, все остальное было подготовкой), и это желание копилось в
Усталый, он валился на кровать, стараясь поскорее заснуть, чтобы избавиться от своих малодушных мыслей.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Солнце забиралось в спальню с утра. Сперва оно захватывало тот край подоконника, где стоял столетник. Потом лучи вспыхивали радугой среди туалетных флаконов, ползли по стене, двигались к картине. В это время Виктор вставал и шел в ванную. Следом за ним бежал Вовка. Лизе было слышно, как они плещутся и шлепают друг друга по спине.
Затем они завтракали, позвякивая ложками. Внизу нетерпеливо сигналил шофер. Виктор на цыпочках входил в спальню и целовал Лизу. Она слабо улыбалась, не открывая глаз. Из детской доносился приглушенный шум — это Клава торопила Наденьку одеваться и уводила в детскую группу. Лиза оставалась одна…
Солнце подступало все ближе к кровати. Косая тень изголовья тянулась через ковер. Мысли скользили мелкие, легкие, но глубоко внутри они всякий раз, как маятник в часах, двигали большое колесо какого-то трудного раздумья.
Лиза ждала, когда солнечный квадрат окна вползет к ней на подушку. Она могла лежать хоть до вечера. Никто не торопил ее, нигде ее не ждали.
После того как Андрей начал бывать у них, налаженный ход ее жизни как-то непонятно нарушился. Временами она, словно посторонний зритель, наблюдала за собой, за мужем, за детьми. Она не оценивала, не сравнивала, ей хотелось представить себе, что мог увидеть в их доме Андрей.
В том мирке, который окружал ее, их семья считалась образцом счастливой семьи. Они с Виктором привыкли взимать, как дань, с окружающих хорошую, уважительную зависть к своему счастью. Андрей не только не отдавал этой дани, но Лиза заметила, что с каждым его посещением в нем росла какая-то неловкость и скука. Именно потому, что это чувство было чем-то знакомо Лизе, она сразу обнаружила его у Андрея.
Когда и как оно выросло, откуда оно поселилось в ней? И почему никак не изгнать его?
С беспощадной придирчивостью оглядывала она свою жизнь. Взяв за руку смешливую девушку с челкой коротко стриженных волос, вздорную и наивную, которую тоже звали Лизой и которая ни за что не узнала бы себя в солидной, красиво одетой, располневшей двадцативосьмилетней женщине, она, как судья, шла за ней через годы, всматривалась в каждый ее шаг, каждый день… Был, был же такой, откуда все началось!
Она вышла замуж сразу после окончания института. Вовка родился в войну, он был хилый, болезненный, и Лизе пришлось бросить учительство, чтобы выходить ребенка.
Раньше она посмеивалась над замужними подругами, а теперь сама почувствовала приятную власть новых обязанностей — жены, матери, хозяйки.
Маленькая комнатка в рабочем общежитии, где они тогда жили, стала «домом», «семейным очагом».
Виктор вышучивал серьезность, которой она окружала эти понятия.
Семья-то три человека, а хлопот — как будто она руководит крупным учреждением. Она не обижалась, — он ничего не понимал, ведь их было не три человека, а семья, действительно
целый коллектив, с его будничными и бесконечно важными делами.Наморщив лоб, она по вечерам раскраивала свой бюджет, и Виктор, безошибочно ворочавший многотысячными сметами у себя на работе, здесь становился в тупик: чем отоварить карточки? Что надо купить раньше — валенки для Вовки или кроватку? Сколько денег можно отложить, чтобы снять дачу?
Он виновато целовал ее в глаза. Щеки у него всегда были колючие. Она видела, как он страдает оттого, что они вынуждены экономить каждый рубль, оттого, что живут в общежитии, и ее трогали эти тайные, милые доказательства его любви. И было легче мыть полы, стирать и чинить свои старые платья. Ей было приятно, когда он порывался помочь ей убрать комнату или почистить картошку. От этого ее скучная работа приобретала особый смысл.
Лиза чувствовала себя соучастницей больших и важных дел Виктора. В войну все жили трудно, и никто и не думал жаловаться.
Когда родилась Наденька, им совсем редко удавалось побыть наедине, вдвоем. Виктор приходил поздно, у Лизы все время отнимали дети. Война давно кончилась, но годы по-прежнему летели, заполненные бесконечными, безостановочными домашними заботами, и Лизе казалось, что настоящая жизнь ее с Виктором впереди; вот выздоровеет Наденька, вот Виктор кончит расчет какого-то аппарата, вот они получат комнату.
Дети подрастали, Лиза подумывала о возвращении в школу. Виктор отнесся к этому равнодушно. «Материально мы не выгадаем, — сказал он. — Придется брать домработницу. А где она будет спать? У нас и так повернуться негде».
Она грустно согласилась.
Он не заметил ее грусти. У него был свой, особый мир неизвестных ей радостей и тревог. Когда, подняв голову от чертежной доски, он смотрел на нее, рассеянно улыбаясь, она понимала: он далеко и не слышит ее. Что же будет, если она поступит на работу, — они станут совсем чужими.
Как-то приехал известный французский дирижер. Лиза достала билеты в Филармонию, предупредив Виктора, чтобы он пораньше освободился. В половине девятого он позвонил и сказал:
— Лизок, ты пойди с кем-нибудь, тут у нас с юга один товарищ, мне интересно узнать, как там у них с грозозащитой.
В другой раз, — это был день его рождения, — она с утра прибирала, пекла, волнуясь, как будто вечером должно было решиться что-то важное. Гости разошлись, они остались вдвоем. Виктор посадил Лизу к себе на колени, она перебирала его черные жесткие волосы, разглаживала морщинки на висках. Ее тянуло рассказать ему про свои обиды — как это он не заметил ее нового платья, и что он больше не делится своими планами, — но она подумала: зачем, сейчас так хорошо, и, наверное, ей это все показалось, ведь это тот же Виктор. Она вспомнила, как неуклюже он объяснялся ей в любви и как через полчаса они впервые поссорились из-за того, что Виктор доказывал, что он любит ее больше, чем она его. Она вспомнила это и притянула его к себе, — от волос его исходил родной горьковатый запах чая.
— Ты еще любишь меня?
Он отстранился и озабоченно посмотрел на нее.
— Что? — переспросил он.
Она не ответила. Сохраняя все то же озабоченно-напряженное выражение, он осторожно снял ее с колен и, подойдя к своему столу, стал что-то быстро рисовать.
Она видела перед собою его спину, и ей показалось, что он уходит от нее. Все равно куда, он уходил от нее. В такую минуту он думал о другом, в такую минуту! Она решила вернуть его, стать нужной, чтобы он не мог обходиться без нее. Ведь у нее не было ничего другого.