«Исконно русская» земля Сибирь
Шрифт:
В первый раз только что приведенная статья была напечатана гном Фирсовым в его сочинении (диссертации) «Положение инородцев северо-восточной России в Московском Государстве» [3] . В этом сочинении, в отделе, посвященном обзору жизни инородцев перед временем вступления их в состав Московского Государства, в разделе, озаглавленном: «Инородцы на севере Европейской России и в Западной Сибири», автор, между прочим, говорит: «Обо всех, впрочем, народностях, как к северу Великой Перми и Югорской земли, так и к востоку и югу русские почти ничего не знали ранее XVI и XVII столетий. Югорская земля была крайним пределом, до которого простирались более или менее положительные географические сведения. Походы русских в эту страну во второй половине XV столетия, как кажется, не совсем рассеяли те баснословные толки, предметом которых долгое время был Югорский край, и которые, представляя его землею мрака и обитателей немыми существами, умиравшими на зиму, возникли и разнообразились, вероятно, вследствие хвастовства людей, бывавших там, и легковерия общества. По крайней мере, во времена Герберштейна не переставали ходить в Москве подобные толки относительно Югорской земли. Тем крепче они могли держаться в публике, что земля вогулов, после опустошительного похода на нее в 1499 году князя Семена Курбского, не была окончательно покорена властью Московской и, как кажется, господство последней над ней, в течение XVI века, было более номинальным, чем действительным. Что же касается до других стран и народов, лежавших к северу и, востоку от этой земли, то о них рассказывались часто сказочные вещи, и этим рассказам, как видно, верили до тех пор, пока русские
3
«Известия и ученые записки Казанского университета», 1866.
Следует заметить, однако, что, несмотря на крупный и отчетливый почерк копии, сделанной А. С. Павловым, в печатный текст сказания (у Фирсова) вкрались многие ошибки или опечатки; так, например, вместо «Молгонзеи» стоит «Монгонзеи», вместо «рукавицы» — «рукиводы» и т. п. В дальнейшем изложении у Фирсова ничего более об означенной статье не говорится. В течение двадцати лет после того никто, кажется, также не обратил на нее внимания. О ней упоминает, правда, профессор Е.Е. Замысловский в своем сочинении о Герберштейне, но лишь мимоходом, в примечаниях, хотя некоторые баснословные известия, записанные имперским послом о далеком севере и давали повод сопоставить с ними в подробностях Новгородское сказание, тем более что Герберштейн ссылается на какой-то «дорожник», из которого он, по его словам, заимствовал приведенные им сведения. Не приводит эту статью и А. Н. Попов в своем сочинении о Хронографах и в составляющем прибавление к нему «Изборнике», в котором сопоставлены многие «старинные русские известия о Сибири и о тамошних «зверообразных людях». Лишь мимоходом, и иногда даже не указывая источника, заимствовали из нее некоторые данные гг. Аристов, Поляков, Костомаров. Единственный исследователь, остановивший в большей степени свое внимание на упомянутом сказании, был Оксенов. В своем этюде «Слухи и вести о Сибири до Ермака», помещенном в «Сибирском сборнике» 1887 года (Приложение к «Восточному Обозрению», 1888, Кн. IV, 1887), г-н Оксенов между прочим говорит: «Несмотря на то что северо-западная Азия посещалась русскими с древнейших времен, однако до времени покорения Сибирского царства русские люди не обладали положительными сведениями об этой стране. Без сомнения, находились немногие отдельные лица, знавшие, до известной степени, Зауральский край, но их географические и этнографические сведения об этой стране оставались их личным умственным достоянием и не входили в общее сознание. Для массы русских людей северо-западная Азия до эпохи Ермака была вполне terra incognita, преисполненная разных ужасов и невероятных вещей». Автор приводит затем предания о полунощных народах, записанные в летописях— Никоновская, под 1006 годом; Ипатьевская, под 6622 (1115. —Авт.) годом, говорит о Новгородских походах в Югорскую землю, о походе Московской рати за Урал в 1483 году и, несколько противореча сказанному им ранее, заключает: «Можно сказать, что во второй половине XIV века и в первой половине XV русские не лишены были хотя небольших положительных сведений о реках и странах северо-западной Азии, а во второй половине XV века, кроме того, знали довольно хорошо путь, по которому можно было перейти из древней России за Уральские горы, в землю Сибирскую и Югорскую. Но эти немногие положительные сведения не мешали распространению баснословных рассказов…
Сказав после того несколько слов о походе 1499 года на вогулов и в Югру и о сношениях во второй половине XVI столетия с татарскими владетелями в Сибири, г-н Оксенов замечает, что русские того времени знали довольно хорошо только дорогу в Сибирь (Искер), а о стране к северу от нее имели лишь смутные понятия. «Заметим вообще, — говорит он, — что все до эпохи Ермака полученные русскими сведения о землях и народах северо-запада Азии носят характер отрывочности, случайности и во многих отношениях преувеличения и даже баснословности. Люди, побывавшие в это время за Уральскими горами, не довольствовались одним простым описанием виденного ими, но в большинстве случаев склонны были, по разным мотивам, к преувеличениям в своих рассказах или вообще к неверной передаче сведений. Одни, как, например, люди торговые, старались насказать побольше разных ужасов о Зауральских землях, чтобы устранить других от торговли и промысла пушным товаром и чтобы всецело оставить за собой выгоды от этих промышленных предприятий. Другие, как, например, люди воинские, любили похвастать тем, что им приходилось во время походов в северо-западную Азию совершать невероятные подвиги в борьбе с тамошней суровой природою и дикими обитателями, причем как природу, так и обитателей этой части Азии они старались наделять разными чудовищными атрибутами. Третьи, по разным случаям побывавшие за Уралом и не обладавшие способностью отнестись критически к разным слухам и понимать виденное ими, также передавали многое в извращенном виде». В доказательство автор приводит известную уже нам статью, «рисующую, как он выражается, довольно хорошо, какие невероятные слухи о северной Азии и ее обитателях, рядом с немногими положительными сведениями о Зауральской стороне, ходили между Русскими еще в XVI столетии», заимствуя ее из упомянутого сочинения Фирсова, с теми же, как и там, ошибками. Приведя статью целиком, автор делает такое о ней заключение: «Это фантастическое описание, трактующее о так называемой «самоеди», очевидно, имело в виду, во-первых, северные пределы земли Югорской, на что может указывать упоминаемое тут название народа «Каменская самоядь». Здесь идет речь о самоедах, живших при Обской губе и по склонам северного Урала, который в древние времена назывался просто Камнем, отчего и Самоеды, тут обитавшие, могли называться «каменскими». Затем, находящееся в приведенном отрывке название «монгонзеи» и «самоедь» относится, как можно догадываться, к народу, обитавшему по реке Тазу. Самоеды, занявшие места по реке Тазу, по мнению одних, назывались в древние времена «мокасе», что, под влиянием русской этимологии, могло обратиться в «монгонзеи». По мнению других, эти самоеды получили название от имени одного своего князя Маказея. Наконец, в вышеприведенном отрывке идет речь о каком-то народе, жившем по верхнему течению реки Оби. Одним словом, в баснословных рассказах о «самоеди» описываются отдаленные народы северной Азии, о которых русские до эпохи Ермака знали только по доходившим до них самым извращенным слухам».
Этим и ограничиваются, насколько нам известно, все комментарии к разбираемому нами Новгородскому сказанию, имеющиеся в литературе. Его не коснулся и А. Н. Пыпин в своих статьях о Сибири («Сибирь и исследования ее»), помещенных в «Вестнике Европы» за 1888 год, а равно и г. Адрианов в своей «Истории Сибири».
Пробегая приведенное нами Новгородское сказание, мы можем различить в нем известия о девяти родах людей (племенах или народностях), которые все вообще называются «самоедью», хотя относительно двух из них этого обозначения и не употреблено. Эти девять племен называются или определяются так:
1) самоедь — молгонзеи, людоеды;
2) линная самоедь;
3) самоедь — «по пуп мохнатая до долу»;
4) самоедь со ртом на темени;
5) самоедь умирающая (замерзающая) на зиму или на два месяца;
6) люди вверху Оби, живущие в земле;
7) безголовая самоедь — со ртом между плечами и с глазами в груди, стреляющая из железных трубок;
8) люди, ходящие «по-под землею» около озера, на котором есть мертвый город, где происходит немой торг;
9) каменская самоедь, которая «облежит около Югорские земли».
Относительно всех этих народов рассказываются довольно невероятные вещи, тем не менее некоторые из них характеризуются все-таки возможными чертами; таковы: молгонзеи, люди, живущие в земле; каменская самоедь; другие же — явно баснословными: «линная» самоедь; люди со ртом на темени; умирающие на зиму; безголовые. Было бы, однако, нерациональным отбросить сразу все эти невероятные рассказы как баснословные и признать их просто досужими выдумками какого-то проходимца-торговца. Такое обвинение в сознательном измышлении совершенно несуществующих вещей можно сделать только после обстоятельного
разбора сказания.Известно, что многие рассказы древних писателей, например Геродота, долго считались совершенно баснословными, покуда последующие открытия и более обстоятельная критика не доказали верности сведений, сообщаемых «отцом истории», или не убедили, по крайней мере, в том, что в основании многих из них лежало нечто достоверное. Всякое описание, если оно сделано не очевидцем и основано на расспросах и рассказах, почти неизбежно должно заключать в себе неточности, искажения или преувеличения, которые могут особенно увеличиться, если рассказ дошел до записавшего его из вторых и третьих уст, если и первый рассказчик имел, может быть, не вполне точные сведения или если слышавший рассказ не умел надлежащим образом его понять. Тогда путем искажений, смешений и преувеличений действительных фактов могут возникать совершенно невероятные представления, в которых иногда весьма трудно (и даже положительно невозможно) добраться до скрытого в них зерна истины. История многих средневековых географических и этнографических мифов может служить наглядной тому иллюстрацией; в ней можно найти немало примеров тому, как известный действительный факт, неверно понятый или бессознательно преувеличенный, давал повод к возникновению самых фантастических и баснословных рассказов, державшихся в обращении целые века.
С другой стороны, можно допустить предположение, что составитель рассматриваемого нами сказания ограничился не только тем, что ему было известно в действительности или что он слышал от людей бывалых, но включил также кое-что и из того, что он вычитал из книг или узнал от людей более начитанных. В сказании упоминается, между прочим, о людях безо рта, людях безголовых, людях временно умирающих, о немом торге и т. п. — рассказы, подобные которым мы встречаем и в других древних источниках, как русских, так и иностранных. Можно поэтому задать вопрос, не воспользовался ли составитель сказания какими-нибудь литературными сведениями, только приурочив их к описываемым им странам. Вопрос этот существенно важен для определения степени оригинальности сказания, а потому на нем следует остановиться.
Рассказы о баснословных народах или, как их называли старые русские книжники, «дивьих людях», «дивовищах» встречаются в литературах почти всех культурных народов на известных стадиях их развития. Особенно процветали они, по-видимому, на Востоке, у индусов, персов, арабов, но немногим уступали им и те, которые ходили в Европе в течение более 2500 лет. У Гомера мы находим упоминание о пигмеях, живущих где-то в Ливии и сражающихся там с журавлями; о людоедах-лестригонах, об одноглазом великане Полифеме. С течением времени цикл таких рассказов-мифов не уменьшался, а увеличивался по мере того, как расширялись границы известного тогда мира. Ряд подобных известий о баснословных народах мы находим у Геродота; припомним его рассказы о макробиях, неврах, счастливых гипербореях, одноглазых аримаспах, плешивых агриппеях и т. д. Немалое число их было внесено также в греческую литературу Ктезием, врачом, жившим в V—IV веках до н. э. при Персидском дворе и собравшим там многие баснословные сведения об Индии. Ему мы обязаны, между прочим, рассказами о звере Мартихоре величиною со льва с человеческим лицом и ушами с тремя рядами зубов и с хвостом, как у скорпиона; о людях-пигмеях; о псоглавцах-кинокефалах, живущих охотой, но имеющих также стада овец, коз и ослов; о кинамолгах, держащих громадных охотничьих собак; об индусах, живущих по 130—200 лет и т. п. Вероятность этих рассказов отрицалась впоследствии Аристотелем, Страбоном и др., но они продолжали ходить в обществе, и любопытно, что даже ближайшее ознакомление с Индией благодаря походу Александра Македонского не было в состоянии их рассеять. Элиан, Деимах, Мегасфен (посол Селевка к Чандрагупте, живший долгое время в столице индийского царя Палимботре) повторяют многие из баснословных известий Ктезия или заменяют их другими, не более достоверными. В эпоху Римской империи все подобные рассказы о чудовищных зверях и людях возбуждали, правда, только улыбки философов, но они продолжали обращаться в обществе и были унаследованы средними веками. Отцы церкви не только верили в библейского Гога и Маго-га, но и допускали существование почти всех «дивьих людей», принимавшихся классическою древностью. По словам Маринелли, «древние представления о кентаврах, циклопах, кинокефалах, амазонках, астомах, трехруких, гетероморфах, лемнах (без голов, с глазами на груди), скиоподах, великанах в 12 футов ростом — снова возродились к жизни в эпоху патристики рядом с тысячами образов беса, которыми занималось новое богословское учение. Лишь немногие из отцов церкви не приняли никакого участия в возрождении этих созданий древней фантазии [4] .
4
Отцы церкви восстали только решительно против антиподов, существование которых было, однако, несомненно, хотя понятие о них извратилось вследствие тогдашнего невежества и превратилось в представление о людях с обращенными взад ступнями и с восемью пальцами на каждой руке.
Первоначально под антиподами подразумевали людей, живущих по ту сторону экватора, позже — на обратной стороне Земли. Так как Библия ничего не сообщала о жителях обратной стороны Земли, то признать их было невозможно. Да к тому же если бы на обратной стороне Земли (снизу) кто-либо оказался, то ясно, что он немедленно упал бы вниз. Поэтому обратная сторона Земли необитаема, как считали монахи.
Известия о таких баснословных народах вошли в средневековые энциклопедии Исидора Севильского, Викентия де Бовэ (Vicentius Bellovacensis) и др., в повести об Александре Македонском псевдо-Каллисфе-на, в Сказание или Послание пресвитера Иоанна об Индийском царстве (Epistola de mibilibus Indias), в специальные «Книги чудес» («Livre de Merveilles», рукопись Парижской библиотеки) и трактаты о чудовищах («De Monstris et Belluis», рукопись, как полагают, VI века), в разные апокрифические сочинения (например, в слово псевдо-Мефодия Патарского «о царствии язык последних времен») и др. Немногие образованные путешественники того времени, проникавшие в отдаленные страны (как, например, Плано Карпини, Марко Поло, некоторые арабы и др.), приносили из своих странствий новые рассказы в том же роде, которые стали еще более возрастать в числе по мере того, как открытия португальцев, испанцев и голландцев проложили путь для заморской торговли с отдаленными странами. Новые сведения, перемешанные со старыми, нашли себе место в Луцидариях, «Книгах Природы» и космографиях (например, Себастьяна Мюнстера). Некоторые путешественники в Египет, Индию и другие тропические и субтропические страны особенно отличились собиранием всевозможных сведений о баснословных народах; в ряду их едва ли не первое место занимает Мандевилль, французский путешественник XV века. Многие из подобных рассказов пользовались кредитом весьма долгое время, и мы встречаем их (или подобные им) даже у образованных писателей XVIII века, например у Де Майллье, de Paw и др. Сам Линней верил в существование хвостатых людей, принимал «ночного человека» (что-то среднее между человекоподобной обезьяной и человеком-альбиносом) и не сомневался в существовании «диких» людей, волосатых, ходящих на четвереньках и открываемых по временам в лесах. Даже в XIX столетии появлялись еще известия об открытии людей с хвостами в тропических странах, именно в Африке и в Юго-Восточной Азии.
Не подлежит сомнению, что некоторые из этих известий, разбросанных в древней, средневековой и позднейшей литературе Запада, проникали с довольно отдаленного времени и в русскую литературу. Более образованные люди из нашего духовенства знакомились с произведениями отцов церкви и с разными апокрифическими сочинениями, а через посредство их могли получить сведения и о разных дивных людях. В допетровскую эпоху у нас были в ходу и переводы «Александрии», и «Сказание об Индии богатой», и «Луцидарии», и, наконец, «Космографии». Во всех этих сочинениях, так же как в Азбуковниках и в собранной из них статье «о людях дивных», русские люди знакомились и с пигмеями, и с монокулами (одноглазыми), и с сатирами, и с псоглавцами и со многими другими подобными баснословными людьми-чудовищами. Но, во-первых, большая часть этих переводных сочинений стала распространяться у нас сравнительно поздно, не ранее, надо полагать, XVI века, а с другой стороны, сопоставляя данные их с известиями рассматриваемого нами Новгородского сказания, нельзя заметить никаких следов явственного влияния первых на второе. Все, что говорится о молгонзеях, о линной самоеди, о людях мохнатых от пупа до долу, о людях живущих в земле, о людях ходящих под землею с огнем, о каменской самоеди, — все это совершенно оригинально; если же в других известиях и встречается нечто напоминающее рассказы в древних и западных литературах, например, о людях без голов, о немом торге, то и это немногое обставлено настолько оригинальными подробностями, что заставляет предполагать скорее совпадение или сходство, чем какое бы то ни было заимствование.