Искра жизни. Последняя остановка.

Они приблизились к рыночной площади. Здание ратуши было полностью разрушено. Для уборки мусора им раздали кирки и лопаты. И вот они приступили к работе. Пахло пожарищем, но под ним они снова улавливали другой запах, который им был знаком лучше чем другим — сладковатый, гнилой, давящий на желудок запах разложения. В теплые апрельские дни в городе смердило трупами, все еще оставшимися под руинами.

Через два часа они обнаружили под грудами мусора первого мертвеца. Сначала показались его сапоги. Это был гауптшарфюрер СС.

— Обстоятельства переменились, — прошептал Мюнцер. — Наконец-то мы поменялись ролями! Теперь мы выкапываем их мертвецов. Их мертвецов — Он продолжал работать с новой силой. — Осторожно! — буркнул подошедший охранник. — Здесь человек, не видишь, что ли?

Они стали активно разбрасывать мусор. Сначала обнажились плечи, потом голова. Они вытащили труп и отнесли его в сторону.

— Продолжайте копать! — Эсэсовец нервничал. Он уставился на труп — Осторожно!

Скоро они откопали одного за другим еще троих и положили их рядом с первым. Они оттащили их, держа за сапоги и руки. Для заключенных это было неслыханное ощущение; до сих пор они, избитые и грязные, вытаскивали только своих умирающих или мертвых товарищей из бункеров и застенков, а в последние дни и гражданских. Теперь же впервые они так оттаскивали своих врагов. Обливаясь потом, они старались откопать побольше трупов. Сами не веря, что в них дремали такие силы, они оттаскивали в сторону балки и железные брусья и, переполняясь ненавистью и внутренним удовлетворением, словно добытчики золота, откапывали мертвецов.

Еще через час они уткнулись в Дитца. Он был с переломанной шеей. Голова полностью вошла в грудную клетку, будто он хотел сам себе прокусить горло. Вначале они не стали к нему прикасаться. Лопатой полностью освободили его от налипшего мусора. Обе руки были переломаны. Они лежали таким образом, будто один сустав был лишний.

— И все же Бог есть, — ни на кого не глядя, прошептал человек, оказавшийся рядом с Мюнцером. — Ведь есть Бог! Есть бог.

— Заткнись! — заорал эсэсовец. — Чего ты там бормочешь?

Он ткнул человека в колени.

— Чего ты тут сказал? Я слышал, ты что-то говорил.

Человек выпрямился и споткнулся о Дитца.

— Я сказал, что надо сделать носилки для господина обергруппенфюрера, — ответил он с каменным лицом — Мы не можем нести его так, как других.

— Это не твое дело! Здесь пока еще командуем мы! Понятно? Понятно?

— Так точно.

«Пока еще», — долетело до слуха Левинского. «Пока еще командуем! Значит, понимают», — подумал он и поднял свою лопату.

Эсэсовец посмотрел на Дитца. Он невольно вытянулся по стойке «смирно». Это спасло узника, снова уверовавшего в Бога. Эсэсовец пошел за старшим колонны. Тот принял почти такую же стойку.

— Носилок еще нет, — сказал эсэсовец. Ответ человека, снова уверовавшего в Бога, произвел на него впечатление. Такого высокого офицера СС действительно нельзя было тащить за руки и ноги.

Старший колонны оглянулся. Недалеко под грудой мусора заметил дверь. — Выкопайте ее. Пока ограничимся этим. — Он отдал приветствие Дитцу.

— Осторожно положите господина обергруппенфюрера на дверь.

Мюнцер, Левинский и еще двое других притащили дверь. Это была резная работа шестнадцатого века с изображением того, как нашли Моисея. Дверь лопнула и немного облупилась. Они взяли Дитца за плечи и ноги и положили на дверь. Руки у покойника болтались, а голова отпала далеко назад.

— Осторожно! Вы, мерзавцы! — орал старший колонны.

Покойник возлежал на широкой двери. Под его правой рукой из своей тростниковой корзинки улыбался младенец Моисей. Мюнцер это видел. «Они забыли прихватить ее из ратуши, — подумал он. — Моисей. Иудей. Все это уже было. Фараон. Угнетение. Красное море. Спасение».

— А ну, взяли! Восемь человек!

Двенадцать узников подскочили с невиданным проворством. Старший колонны огляделся. Напротив была разрушенная церковь девы Марии. Он на мгновение задумался, но сразу же отбросил эту мысль. Тело Дитца ни за что нельзя было отнести в католический храм. Он охотно позволил бы, чтобы получить инструкции, как быть. Но телефонная связь была прервана. Поэтому пришлось делать то, что он больше всего ненавидел и боялся: действовать самостоятельно.

Мюнцер бросил какую-то фразу. Это уловил старший колонны.

— Что? Что ты сказал? Шаг вперед, негодяй вонючий!

«Вонючий негодяй» было, наверно, его любимым выражением. Мюнцер вышел вперед и вытянулся по стойке «смирно». — Я сказал, что вероятно, было бы не совсем корректно, если обергруппенфюрера понесут заключенные.

Он неотрывно и почтительно смотрел на старшего колонны.

— Что? — заорал тот. — Что, вонючий негодяй? Какое тебе до этого дело? Кому еще его нести? Мы…

Он умолк. Судя по всему, возражение Мюнцера имело под собой основание. В общем-то мертвеца должны были тащить эсэсовцы; но этим могли воспользоваться заключенные и сбежать.

— Чего вы тут уставились? — кричал он. — Впе-ред! — Вдруг его осенило, куда нести Дитца. — В госпиталь!

Никто не мог понять, зачем мертвеца тащить в госпиталь. Просто это показалось подходящим нейтральным местом.

— Прямо! — Старший колонны шагал впереди. Это тоже казалось ему необходимым.

На краю рыночной площади неожиданно появился автомобиль. Это был низкорамный «мерседес» с компрессорной установкой. Неторопливо приблизившись, автомобиль словно нащупывал свой путь среди развалин. На фоне всех разрушений его яркая элегантность казалась прямо-таки вызывающей. Старший колонны стоял навытяжку. «Мерседес» с компрессорной установкой официально предоставлялся крупным бонзам. В салоне сидели два высших офицера СС; еще один устроился рядом с шофером. Из багажника торчали чемоданы, еще несколько чемоданов поменьше лежал и в машине. У офицеров был рассержено недоступный вид. Шоферу пришлось медленно пробираться сквозь развалины. Они проехали совсем рядом с заключенными, которые тащили труп Дитца на двери. И даже не удостоили их взгляда.

— Вперед! — сказал сидевший спереди шоферу — Быстрее!

Заключенные остановились. Левинский держал дверь за самый задний правый угол. Он видел проломанную голову Дитца и улыбающуюся резную голову спасенного младенца Моисея, он видел «мерседес», чемоданы и обратившихся в бегство офицеров и глубоко вздохнул.

Машина проползла мимо.

— Дерьмо, да и только! — проговорил вдруг один из эсэсовцев, огромного роста палач с боксерским носом. — Дерьмо. Дерьмо проклятое! — Он имел в виде не заключенных.

Левинский прислушался. Далекий гул на миг потонул в гудении мотора «мерседеса"; потом снова донесся, приглушенно, но неотступно. Подземный барабанный бой для марша мертвецов.

— Быстрей! — орал раздраженно старший колонны. — Быстрей! Быстрей!

Незаметно наступил полдень. Лагерь полнился слухами. Они проносились по баракам, с каждым часом рождаясь заново. Говорили, что эсэсовцы покинули лагерь; потом пришел кто-то и сказал, что их, наоборот, прибавилось. То пошла гулять весть, мол, американские танки уже в предместьях города; то заговорили о том, что защищать город будут немецкие войска.