Искра жизни. Последняя остановка.
Шрифт:
В три часа появился новый староста барака. Он был с красной нашивкой, не с зеленой. — Не из наших, — заметил разочарованно Вернер.
— Почему нет? — спросил Пятьсот девятый. — Он один из нас. Политический. Не уголовник. Или что ты имеешь в виду «из наших»?
— Ты же знаешь. Зачем спрашивать?
Они сидели в бараке. Вернер хотел дождаться отбоя, чтобы вернуться в трудовой лагерь. Пятьсот девятый спрятался, чтобы незаметно понаблюдать со стороны за новым старостой блока. Рядом с ними хрипел умирающий от воспаления легких человек с грязными седыми волосами.
— «Один из наших» —
— Нет, — возразил Пятьсот девятый. — Это меня не интересует. Ты тоже имеешь в виде другое.
— В данный момент я имею в виде именно это.
— Да. Пока здесь есть потребность в обществе взаимопомощи. А потом?
— Потом, — сказал Вернер, удивленный такой неосведомленность, — потом естественно должна быть партия, которая возьмет власть. Сплоченная партия, а не кучка наскоро собранных людей.
— Значит, твоя партия. Коммунисты.
— А кто же еще?
— Любая другая, — возразил Пятьсот девятый. — Только чтобы снова не тоталитарная.
Вернер рассмеялся.
— Дурачек, ты! Никакая другая, только тоталитарная. Ты что, не видишь знаки на стене? Все промежуточные партии раздавлены. Коммунизм сохранил свою мощь. Война закончится. Россия оккупирует значительную часть Германии. Это самая влиятельная сила в Европе. Время коалиций прошло. Эта была последней. Союзники помогли коммунизму и облабили самих себя, вот дураки. Мир на земле будет зависеть от…
— Я знаю, — прервал его Пятьсот девятый. — Мне знакома эта песня. Скажи лучше, что случилось бы с теми, кто против вас, если бы вы победили и получили власть? Или с теми, кто не с вами?
— Вернер на мгновение замолчал.
— Здесь много разных путей, — проговорил он затем.
— Кой-какие мне известны. Тебе тоже. Убийства, пытки, концентрационные лагеря — ты их имеешь в виду?
— В том числе. В зависимости от обстоятельств.
— Это уже прогресс. Цена пребывания здесь!
— Это — прогресс, — произнес Вернер с внутренней убежденностью. — Процесс в цели. Да и в методе. Мы ничего не делаем, руководствуясь жестокостью. Только необходимостью.
— Это я уже слышал довольно часто. Вебер тоже объяснял мне это, когда загонял мне под ногти спички, а потом зажигал их. Это было необходимо для получения информации.
Дыхание седоволосого человека перешло в напряженный предсмертный хрип, так хорошо известный всем сидевшим в лагере. Иногда хрип прекращался, и тогда в тишине с линии горизонта доносился едва слышный гул. Это было, как причитание, — последнее дыхание умирающего и реакция на него издалека. Вернер посмотрел на Пятьсот девятого. Он знал, что Вебер пытал его не одну неделю в надежде услышать имена и адреса. В том числе и адрес Вернера. Но Пятьсот девятый молчал. Впоследствии Вернера предал один слабовольный товарищ по партии.
— Почему ты не хочешь быть с нами, Коллер? — спросил он. — Ты бы нам очень пригодился.
— Об этом мы с тобой дискутировали еще двадцать лет назад. И Левинский меня тоже спрашивал об этом.
Вернер улыбнулся. Это была добрая обезоруживающая улыбка.
— Было дело. И не раз. Тем не менее я снова задаю себе этот вопрос. Время индивидуализма
прошло. В одиночку больше нельзя. А будущее принадлежит нам. Не продажной середине.Пятьсот девятый посмотрел на этого аскета.
— Когда все это здесь кончится, — произнес он нетерпеливо, — интересно, сколько потребуется времени, чтобы ты стал таким же моим врагом, как сейчас вот эти на сторожевых башнях.
— Не много. Здесь у нас было общество взаимопомощи в борьбе с нацистами. С окончанием войны оно отомрет само по себе.
Пятьсот девятый кивнул.
— Интересно было бы еще знать, когда после прихода к власти ты засадил бы меня за решетку?
— Скоро. Дело в том, что ты все еще опасен. Но пытать тебя мы не стали бы.
Пятьсот девятый пожал плечами.
— Мы посадили бы тебя в тюрьму и заставили работать. Или поставили бы к стенке.
— Это утешительно. Именно так я всегда представлял себе ваш золотой век.
— Зря иронизируешь. Ты же знаешь, что без принуждения никак нельзя. Поначалу принуждение — это оборона. Позже необходимость в нем отпадет.
— Не думаю, — возразил Пятьсот девятый. — В нем нуждается любая тирания. И с каждым годом все больше, не меньше. Такова ее судьба. И неизменный крах. Вот тебе наглядный пример.
— Нет. Нацисты совершили принципиальную ошибку, начав войну, которая им оказалась не по зубам.
— Это не было ошибкой. Это было необходимостью. Они просто не могли по-другому. Если бы им пришлось разоружаться и не нарушать мир, они бы обанкротились. И вас постигнет такая же судьба.
— Свои войны мы не проиграем. Мы их ведем по-другому. Изнутри.
— Да, изнутри и вовнутрь. Тогда вы сразу же можете сохранить эти лагеря. Да еще и пополнить их.
— Это мы можем, — ответил Вернер вполне серьезно. — Почему ты не хочешь быть с нами?
— Именно поэтому. Если после всего этого ты придешь к власти, то постараешься меня ликвидировать. А я тебя нет. Вот в чем суть.
Предсмертный храп седоволосого узника раздавался теперь с большими паузами. Вошел Зульцбахер.
— Говорят, что завтра утром немецкие летчики будут бомбить лагерь. И все разрушат.
— А слухам все нет конца, — заметил Вернер — Поскорее бы стемнело. Мне уже пора туда.
Бухер окинул взглядом белый домик на холме напротив лагеря. Он стоял между деревьями под косыми лучами солнца и, казалось, нисколько не пострадал. Деревья в саду светились ярким светом, будто тронутые первым бело-розовым вишневым цветом.
— Теперь ты, наконец, веришь? — спросил он. — Уже слышно их орудия. Они приближаются с каждым часом. Мы выйдем отсюда.
Бухер снова посмотрел на белый домик. Он был суеверен: пока домик цел и невредим — и с ними ничего не случится. Он и Рут останутся живыми и спасутся.
— Да, — Рут присела на корточки рядом с колючей проволокой.
— А куда мы пойдем? — спросила она..
— Прочь отсюда. Как можно дальше.
— Куда?
— Куда-нибудь. Может еще жив мой отец.
Бухер в это не верил; но он не знал точно, умер его отец или нет. Об этом знал Пятьсот девятый, но никогда не говорил.
— А у меня никого больше не осталось, — проговорила Рут. — Я своими глазами видела, как их тащили в газовые камеры.