Искра

— Почему? — спросила сонная фея, завернутая в зеленые лопухи.

— Потому что они еще больше бояться, — сказал и легонько поцеловал ее в нос, — я не слышал, когда ты прилетела.

За окном шумел ветер, где-то хлопала открытая ставня, а Соня, словно не в состоянии поверить, моргала заспанными глазами.

— Я, — Соня не то смеялась, не то плакала, наконец, осознавая, что это не сон, — не прилетела. Под утро уснула на берегу Ледяного озера. Просто уснула. Я не знала, как добраться до Башни, меня почему-то к озеру принесло.

Сжав маленькие ладошки своими руками, я всматривался в глубину Сониных глаз, чтобы погрузиться и утонуть.

— Помнишь, как я очутилась на пике Великой Вершины?

Огонь, разгоравшийся в сознании, указал. То, что мы искали, было на виду, но мы не обращали внимания.

— Помню, — ответил я, — научишь меня волшебству? — спросил и тихо поцеловал свою принцессу. Я так долго этого ждал.

Мир перевернулся. Я упал в бездну, в которой светились только серые глаза с алыми крапинками. Безумный вихрь закружил нас в своем танце — вечном танце между мужчиной и женщиной, древнем, как старый мир. Губы соединились в поцелуе доверчиво и нежно. Зеленые лопухи и моя одежда стала лишней. Соня смеялась, слегка стесняясь, когда я раскутывал ее. Трепетные и жадные поцелуи, бережные прикосновения, горячие губы, дающие блаженство, упоение и восхищение друг другом. Мы разделили на двоих дыхание и немыслимое удовольствие близости. Ощущение счастья взорвалось в моей голове огненным фейерверком, проникнув в каждую клеточку тела.

А потом Соня уснула, утомленная и расслабленная. Я, как показалось, на миг сомкнул глаза, но тут же очнулся в испуге, что всё исчезнет, и стал снова всматриваться в любимое лицо. Даже во сне я не разомкнул объятий, страшась вновь потерять свою главную драгоценность. Спящая Соня выглядела такой умиротворенной и беззащитной, такой родной. Невесомым движением я осторожно убрал прядку с ее лица, Соня нахмурила брови. Смешная. Наверное, увидела тревожный сон.

Где-то глубоко внутри меня встрепенулась темная волна, не моя. Вгляделся в любимые черты, подул на лоб. Черты лица моей волшебницы разгладились, и волна в груди улеглась.

Соня. Добрая, искренняя, смелая, честная. Я замер, вдыхая запах кожи и волос, впитывая мягкое тепло ее тела, как сухая губка воду, отчаянно благодаря судьбу, подарившую мне чудо.

Соня пошевелилась, заворочалась, я отодвинулся, выскользнул из кровати, подхватил одежду и бесшумно покинул комнату. У меня созрел план, приготовить угощение для моей путешественницы. Она, несомненно, проснется голодной, я преподнесу ей королевский ужин, а потом задам тысячу вопросов о том, где она так долго была, и что с ней случилось.

Насчет королевского, это я, конечно, поторопился. Из нехитрых продуктов, имевшихся в запасе, я смогу приготовить только что-нибудь обыкновенное. Спустившись на второй этаж в зал, где была оборудована кухня, я разжег огонь — живое тепло и повесил над огнём медный чайник.

Немного подумав, плюнул на готовку, вдруг Соня проснется быстрей, чем я накашеварю, поэтому нарезал хлеб, ветчину, сыр и сложил на блюдо. В закипевший чайник бросил ароматных трав и сушеной ягоды. Рванув с подносом и чайником, у самой двери остановился. Соня же любит хлеб с маслом! Я кинулся обратно к столу. Масло лежало в камере охлаждения, достав его, намазав три ломтя толстым слоем, второпях положил хлеб обратно на поднос, но один кусок, красиво перекувыркнувшись, упал на пол. Эх!

— Извини, что разлучил вас, но один страстный поцелуй вам позволил, — хмыкнул я и соскреб остатки масла с пола.

Поднявшись на два этажа, осторожно открыл дверь и вошел в комнату. Один взгляд, и я чуть не уронил поднос. Соня исчезла. Оставалась надежда, что она в купальне, но оттуда не доносилось ни звука. Зачем я ушел? Надо было держать ее за руку, за ногу, привязать веревкой к себе. Я хотел уберечь ее от всего мира, заслонить от любых невзгод и злых людей. Быть рядом, оберегать, лелеять, растворяться в ее глазах, ощущать ее дыхание, чувствовать тепло тела и вкус ее нежных губ. Даже рядом с ней я грезил о ней. Полчаса назад я проснулся рядом с Соней, боясь пошевелиться и разбудить ее, чувствуя трепет каждого ее вздоха, а сейчас стоял раздавленный и несчастный, готовый завыть, как одинокий волк в каменной пустоши.

Я не знал, что влюбиться можно так быстро и просто, но потом платить за это непомерную цену. Соня исчезла в один краткий миг, как упавшая с неба звезда.

Тонкие пальцы закрыли мне глаза, и я вцепился в поднос, ощутив дрожь облегчения, пронзившего всё тело. В последнюю минуту приговоренному к смерти объявили помилование.

Соня

— Что? — я удивленно смотрела на обернувшегося ко мне Эрвина, не понимая, почему поднос трясется в его руках. — Тебе помочь?

Эрвин упрямо затряс головой.

— Завтрак, — выдавил он с трудом, — я думал, ты…

Его отчаяние вперемешку с облегчением сказало больше, чем слова.

— Не исчезла, — я ласково прикоснулась рукой к его щеке, — мне надо было одеться, а вся одежда в моей комнате, — Эрвин поцеловал мою ладонь, его губы были теплыми и мягкими.

— У меня много рубашек, и бутерброд упал, — сказал он, — только не уходи…

В наступившей тишине мы смотрели друг на друга не в силах оторваться, словно не могли насмотреться, желая взглядом проникнуть в глубину души и прорасти в ней. Наши глаза сказали больше, чем слова и прикосновения, они открыли наши сердца и связали наши души.

Слова не нужны.

Звездная песня сердец невидимой мелодией окутала нас, очаровывала, пленяла и утверждала свою магию — признание.

Я моргнула и посмотрела на кулон на шее Эрвина. Сохранил, не потерял. Когда я его сняла? Сколько дней прошло? В шкуре драконицы один день похож на другой, легко заблудиться во времени. Я сняла родовой кулон, когда улетела из Башни Ветров. Тогда еще начиналась гроза. Потом тюрьма. Её из памяти не вытравишь, врезалась, что вмятина в камень, да только память драконицы не человеческая, у нее другая мера.

При мысли о Калитке руки сжались в кулаки и огонь хлестнул по жилам. Нет. Не хочу об этом. Надо сказать главное, пока не растворилось, не ушло, не забылось.

— Эрвин, я переместилась сюда как дверница. Не знаю, как это получилось. Все произошло само собой, — я выдохнула. — Утром, укладываясь спать, я просто думала о тебе, вспоминала твой голос, твои глаза, хотела быть рядом с тобой.

— Я тоже, — хрипло ответил Эрвин, — звал тебя, смотрел на солнечный камень.

Поднос, что до сих пор разделял нас, пошатнулся в руках Эрвина.

— Чай остывает.

Почти не помню, как съела поздний завтрак, выпила кисленький чай, как очутилась на коленях Эрвина, прижалась к нему, и рассказала о том, что случилось со мной и Горынычем.

— Верг приказал нас бить плетьми. Охранники нас… чуть не убили.

Эрвин крепко прижал меня к себе.

— Я чувствовал твою боль и…постарался забрать её.

— Эрвин! — слёзы благодарности выступили у меня на глазах. Я вспомнила этот миг. Тогда мне показалось, что меня спас Горыныч.