Искры на воде (сборник)

— Ты, девонька, не обижай людей, они от чистого сердца дают, что могут, потому как Илья Саввич помог им в жизни немало. Люди ведь не по принуждению идут, по своей воле, значит, стоит это того.

После его слов Лиза просто брала конвертики и складывала их в ящик комода. Из бывших жителей Тальников пришли все вместе с детьми и внуками. Кто-то стоял в сторонке, кто-то помогал. На кладбище провожать Илью Саввича пошли немногие. Попробуй потом объяснить, почему ты ходил хоронить бывшего лавочника, поэтому люди и шли, будто мимоходом. Даже в последний путь проводить человека и то надо опасаться — такие времена.

После похорон на поминки пришли родные и все деревенские, кому не перед кем было держать ответ. Посидели за столом, выпили, как полагается, да вспомнили добрым словом человека, принявшего участие в их жизни.

— Так и не зашёл, — сокрушался Маркел. — Думалось на днях да завтра, а оно видишь как?

Каждый вспоминал своё, личное, к чему прикоснулся Илья Саввич, дал путёвку в жизнь. Пусть люди не стали слишком богатыми, но и не хлебали горюшко лаптем, всегда был случай, чтобы заработать копейку, да так, чтобы и на чёрный день оставить. И все эти случаи связаны с Хрустовым, никогда не нарушавшим своего слова и не пытавшимся обмануть.

За разговорами засиделись до вечера: женщины помогли собрать столы и перемыть посуду, мужики всё лишнее вынесли во двор. Там, во дворе, в уголочке под навесом сидели Настенька с Машей и пятилетний брат Сашка. Дети растерянными глазами смотрели за происходящим. О них словно забыли на некоторое время в этой суматохе.

— Пойдёмте домой, — позвала Лиза. — Давайте помянем дедушку.

Она заставила расстроенных детей хоть немного перекусить.

Через три года Тайшет стал городом. Теперь в округе люди стали делиться на деревенских и городских. Знакомые встречались на рынке и говорили:

— Что, городским заделался?

— Да уж, не хлебаем щи лаптями.

И смеялись над собой, потому, как ни назови чугунок, а суть его остаётся прежней, и люди по-другому жить не стали. Чего-чего, а посмеяться русский человек умеет и над собой, и над другими.

В последнее время всё больше приходило эшелонов со спецпереселенцами, их определяли в разные населённые пункты, а потом и вовсе народу потребовалось больше: затеяли руководители страны строительство железной дороги на Север, вокруг Байкала. Вместе со строительством дороги появились и лагеря с заключёнными, строившими эту дорогу. В конце тридцатых годов в Тайшете было уже два лагеря: «Южлаг» и «Тайшетлаг». Они успешно пополнялись репрессированными из западных районов страны. Что творилось на стройке и в лагерях, местное население знало только по слухам, а за разговоры можно было и присоединиться к строителям великой стройки. Жители Тайшета делали вид, что ничего не происходит, и продолжали жить своими заботами.

Дочери Родиона выросли. Настенька, ей исполнился уже двадцать один год, работала на станции, в товарном отделе, окончив специальные курсы. Бойкая, весёлая красавица многих сводила с ума, да только сама не приглянула себе ещё никого. Машенька, такая же красивая, только скромная и спокойная, работала на почте. Сёстры были настолько похожи внешне, что их считали за близняшек, только характерами они были как небо и земля. Вокруг Насти всё бурлит и вертится, а Маша сидит в сторонке, смотрит да помалкивает. Сашка — брат, которому уже исполнилось десять лет, сильнее любил Машу: она больше уделяла внимания брату, а Настя только подсмеивалась. А слушаются ребятишки больше мать, она своим словом ставит на место сразу и без разговоров, а то так посмотрит, что лучше бы подзатыльником одарила. Отец души не чает в детях, балует их, уж тут не до строгости.

Мишка, старший сын Евсея, добился своего: стал-таки машинистом паровоза, одним из самых молодых машинистов. Должность большая, а важности никакой, как был мальчишка, так и остался, хотя ему уже и за тридцать. Зайдёт к Родиону на работу да посмеивается:

— Как там мои сеструшки-хохотушки? Замуж не вышли?

— Подыскал бы женихов, — отшучивался Родион.

— Им не угодишь, останутся старыми девами.

— Глазом моргнуть не успеешь, как разберут, хорошо, если потом внуков дадут, а то и этого не увидишь.

— Сашка не желает ещё прокатиться на паровозе? — поинтересовался Мишка. (Он один раз брал его с собой.)

— Сашка только и говорит, что про паровозы.

— Надо ещё взять, пусть привыкает — работа хорошая, достойная.

— Мал он ещё работать.

— Вырастит.

В очередную субботу, как обычно, Родион затеял топить баню. Любил попариться добрыми вениками да разогнать кровь по жилам. В свои пятьдесят он чувствовал себя ещё совсем неплохо, но быстрее стал уставать от работы. Да спина иногда прихватывала, тогда только баня и спасала. Попарится, а потом отлежится денёк — глядишь, и ушла хвороба.

Спина ныла уже несколько дней, а сегодня особенно, Родион даже позвал сына в помощь.

— Сынок, давай-ка баню истопим: суббота сегодня. Помоги мне натаскать воды и дров.

Сашка, довольный тем, что его попросили, как взрослого, быстро натаскал бочку дождевой воды да сухих сосновых дров.

— Тятя, если чего надо, ты скажи, я мигом сделаю.

— Скажу, сынок, скажу, а то что-то спина покою не даёт.

— Я во дворе буду, — сказал Сашка и подался в сарай, где занимался своими делами.

Настасья помогала убираться матери в доме, Маша была на работе. Ей выпало работать и в субботу. Настасье работать в воскресенье на железной дороге тоже приходится, когда выпадет по графику.

Когда баня была готова, Родион сказал жене:

— Пойдём со мной, а то спина болит, боюсь — завалюсь, что тогда делать?

Лиза приготовила баню, собрала бельё и повела мужа. Родион кое- как забрался на полок.

— Кряхтишь, как старичок, — сказала она мужу.

— Сам себе удивляюсь, — ответил он. — Вроде и не хочу, а выходит так.

— Старенький стал.

— Выгнать хочешь?

— Куда же я тебя выгоню?

Лиза могла строго разговаривать с другими людьми, детей могла приструнить, но так и не научилась говорить на повышенных тонах с мужем. Не получалось. Посмотрит на него, и все неурядицы улетучивались. Многие люди говорят, что женщина любит ушами, может, кто и любит, да только не в словах дело. Лиза за всю семейную жизнь не слышала ласковых слов, но счастья у неё было поболее, чем у других. Только глянет Родион на неё, а внутри всё уже затаилось, а если за руку возьмёт да обнимет — голова кругом, сердце выпрыгивает из груди и без всяких слов. Так и прожили все эти годы.

— Чего это ты разболелся? — спросила она, поддавая настоем трав на каменку. — Я уже не могу парить тебя, как прежде, сердце заходится.

— А ты и не шибко старайся. Через силу не надо.

— Я пойду, отдохну, голова кружится уже.

Родион полежал ещё на полке, попытался встать. Боль ушла, видно, хватило и того тепла, что дала баня. Он ещё плеснул воды на каменку и сам взялся за веник. Напарившись, он медленно, стараясь не дёргаться, слез с полка и пошёл в предбанник. Лиза сидела, попивая квас