Искры на воде (сборник)

— Надо нашего Александра окрестить.

— Надо, так и окрестим. Значит, Александр, Саша. Что ж, хорошее имя. Окрестим, Лиза, как надо, и крестины отметим как положено.

— Чего устраивать гулянки, да и людей знакомых нет.

— А мы по-семейному, тихо. А люди есть, нужные люди придут, познакомить их надо с вами — пригодится в жизни.

Вечером за ужином Мишка спросил:

— Дядя Родион, вот бы мне пристроиться на паровоз работать.

— Чего это он? — переспросил Хрустов.

— Паровоз ему сильно понравился, спрашивает, как бы устроиться на него работать.

— Чего бы доброго? Вот приедешь, постараемся пристроить тебя на паровоз, раз хочется. Коли есть желание, исполни его, чтобы потом не жалеть.

Когда Лиза увела детей спать, Хрустов спросил:

— Надумали перебираться сюда?

— Надумали, — ответил зять. — Все сразу уезжать будем. Приезжали двое из волости, говорили, что есть бумага, чтобы для раскулачивания выбрали кого-нибудь — вот мужики и решились уезжать все разом.

— Есть такая бумага, — согласился Илья Саввич. — По всей стране раскулачивают да отправляют к чёрту на кулички. Возле Тайшета целые деревни из спецпереселенцев собирают: Саранчет, Невельская, Квиток и много других. Там их держат под присмотром — вот такая народная власть. Конечно, всей деревней переезжать неверно, но видно, делать нечего. Все хотят в Тайшет?

— Нет, братья Никитины уезжают к себе на родину, в Томск.

— Дома присмотрены в Тайшете, купить можно в один день, только скажи Евсею, чтобы хоть одним обозом не ехали. Надо перебираться с разницей в несколько дней — всё ж не так приметно. А то народ начнёт говорить разное, привлекать внимание. А тебя… — Хрустов обратился к Мишке, — пристроим на паровоз, ты не сомневайся.

Сашку окрестили, отметили крестины в небольшой компании знакомых хозяина. Мишка сходил в депо, рассмотрел паровозы и ещё больше влюбился в них.

— Дядя Родион, я хочу только здесь работать. Ты представляешь, как это здорово?

— Ага, пыль да копоть, смотри, паровозники все в саже ходят да в масле.

— Ничего ты не понимаешь, а представь, когда такая махина летит по рельсам и ветер лицо полощет, — это же просто здорово.

— А как отец не разрешит?

— Убёгом уйду, — заявил Мишка.

— Поедем в деревню, соберёмся, и тогда уже будешь думать о паровозах.

В конце октября, в течение двух недель, жители деревни Тальники покинули свои дома. Скотину: часть порезали на мясо, часть продали в соседние деревни. Сельский инвентарь тоже распродали, а что осталось, спрятали на подворьях, надеясь при случае забрать. Несколько дней деревня стояла, словно ожидая своих жильцов, но потом пришли снегопады и засыпали все следы покинувших жителей. Уже через неделю снегопада вместо деревни было снежное поле, среди которого стоял десяток домов, по окна занесённых снегом, а вместо построек видны были большие сугробы. Жители соседних деревень не сразу узнали, что случилось. Только когда один мужик из Туманшета поехал в Тальники заказать себе резные наличники, увидел пустую деревню, по округе понеслись разные слухи. В конце концов выяснилось, что люди в Камышлеевке видели, как через их деревню проезжали соседи, только никто не придал этому значения: мало ли кто и куда ездит. Поговорили и затихли: понимали, в чём причина.

Уполномоченные приехали в деревню к Новому году, как и обещали, но доехать до самой деревни не смогли — не было дороги. Услышав от соседей, что деревня брошена, обронили:

— Неужели всю деревню раскулачили и выслали?

— Вот что значит — правильно понимать линию партии и правительства, — добавил другой.

— Мне, кажется, здесь просто перегиб.

— Может, и перегиб, но можно доложить наверх, что в деревне Тальники раскулачено десять семей.

— А кто теперь работать будет?

— Это не наша забота.

Заночевать уполномоченным пришлось в Камышлеевке, где тоже успешно было раскулачено несколько семей, но там было много народу, потери были не очень заметны. На этом раскулачивание не прекратилось, а продолжалось ещё долго, каждый раз перевыполняя решения центра. Руководство заигралось настолько, что к концу тридцатых годов в деревнях работать стало некому, пришлось ехать в центральные районы России и вербовать людей на постоянное жительство в колхозы. В голодные тридцатые годы нашлось много желающих попытать счастье в далёкой Сибири, где голода не знали, хоть и жизнь не была сладкой.

Жители Тальников расселились на разных улицах Тайшета: на Первой и Второй Зелёных, на Базарной, на Волостной. По праздникам приходили друг другу в гости и помогали по возможности. Со временем все, кто пожелал работать на производстве, были устроены в различные места: рабочие руки нужны были везде. Маркел Дронов стал работать в депо, Еремей Трухин и Кирьян Лисицин — в столярных мастерских. Мишка Цыганков устроился помощником кочегара на паровоз, ходил гордый и счастливый. Евсея пристроили дворником на территории товарных складов, там, где работал Кириллыч. Работа была сносная, ходи с метлой да разгоняй листья по территории, только зимой потрудней: кое-где требовалось чистить снег, но выбирать не приходилось. Евсею шёл шестой десяток, побаливала спина и суставы, сказывались походы по тайге да ночёвки у костра зимой. Ульяна сидела дома. Евсей завёл небольшое хозяйство, чтобы и яйцо было свежее всегда, мясо и сало на зиму; выращивали картошку и овощи, благо что участки земли в усадьбе позволяли это делать. Но самое главное счастье — это внуки. Нюшка выскочила замуж три года назад и родила погодков-внуков. Такие сорванцы и горлопаны, что только держись. Нюшка пошла работать, подвернулось хорошее место на железной дороге, вот и водится Ульяна с внуками. И хорошо, а то совсем тошно было бы. Теперь Ванька с Димкой не дают скучать, поднялись с колен и изучают содержимое всех бабушкиных шкафов — приходится дверцы подпирать.

Два года в Тайшете пролетели, как одна неделя. Уже реже стали ходить по гостям сельчане, но не бросали друг друга, при надобности всегда собирались вместе. Устроился в депо и Родион. Поначалу тоже ходил по цеху с метлой, присматривался, но по случаю попал в инструменталку, выдавал инструмент поездным бригадам. Быстро освоившись где и что лежит, выполнял свою работу исправно, не вызывая нареканий. Поставлен был временно работать, да так и остался. Работа нравилась: принял инструмент, посмотрел, чтобы был весь в наличии и поставил в сторонку, если же нет чего, составил акт. Забегал сюда и племянник Мишка.

— Дядя Родион, жениться надумал, что посоветуешь?

— Девка хоть добрая?

— Ничего вроде бы.

— Если ничего, то погоди ещё, когда найдёшь хорошую, тогда и женись.

— Да где их хороших сыскать?

— Ну да, ты у нас такой, что тебе во всей округе пару не подобрать, придётся на поиски ехать.

— Да хорошая девка, хорошая, наша деповская.

— А говоришь — ничего. Если хорошая, тогда и женись, давно на свадьбе погулять хочется.

— Давай инструмент, поедем мы, — сказал довольный Мишка и убежал, словно и не было его.

— Пошустрей Евсея будет, — сказал вслух Родион, — пошустрей. Оженится, и понесутся годы-годочки и для него вскачь, давно ли он пацаном бегал по Тальникам да гонял гусей? Теперь на паровозе служит.

Вдруг вспомнилось Родиону, как он сам сидел за печкой у Хрустовых на кухне, и прибегала к нему Лиза в пышном платьице и с бантами; они вместе грызли пряники или просто горбушку хлеба, запивая молоком. Как давно было это, будто и совсем не было. Вечером по дороге домой, Родион купил большой кулёк пряников. Дома он положил их на стол и громко сказал: