Искры на воде (сборник)
Шрифт:
Тот склонился над Евсеем и пытался привести его в чувство.
— Живой, давай его к нам, Акулина поможет.
— А с этим что делать? Чего-то я не признаю его.
— Давай и его тащи — там разберёмся.
Пока Акулина осматривала Евсея, очухался и злодей. Он сидел на полу в кухне у двери и смотрел шальными глазами на людей.
— Удар прошёл по голове скользом, попало по плечу, гляди, что ключица сломана, или ещё хуже.
— Чего хуже? — спросил Лаврен, не понимая.
— Гляди, что б спину не повредил, будет делов тогда.
Евсей пришёл в себя и посмотрел на всех непонимающим взглядом, ещё не
— Пошевели рукой, — попросила бабка Акулина.
— Евсей попытался, но застонал и опять потерял сознание.
— Ты чего натворил, гад?! — замахнулся на бандита Маркел, но тот только съёжился и прикрыл голову руками. — Молись Богу, чтобы он поправился, а то я и тебя искалечу.
Молодой парнишка, коим оказался разбойник, расплакался навзрыд:
— Дяденька, не бейте, я не хотел его убивать, просто есть очень хотелось. — Парнишка плакал, как ребёнок, всхлипывая.
Лаврен подал ему кусок хлеба:
— Не реви, возьми поешь лучше.
Парнишка жадно стал жевать хлеб, глотая и давясь. Лаврен посмотрел и подал ковшик воды.
Евсей снова очнулся. Его раздели и положили на лавку, а бабка Акулина стала прощупывать место ушиба. Удовлетворённая осмотром, она сказала, что повезло Евсею: переломов нет, хотя ушиб сильный.
— Дай-ка я убивца тоже посмотрю, — сказала она и склонилась над парнишкой. — Ты что ж делаешь, а? Руку на человека поднял, грех-то какой. И как только земля вас таких носит? Худющий-то.
Евсея напарили в бане, и бабка Акулина стала снова ощупывать его кости, тот постанывал, но терпел.
— Хорошо, ладненько, бог миловал, — бормотала она, затем намазала какой-то вонючей снадобью и сказала:
— Лежи и грейся, будет жечь немного — терпи. Слышишь, Лаврен, повезло парню, косточки целые, ушибло маленько — до свадьбы заживёт. С часок ещё погрей его, потом приведёшь домой, а я пойду. — Она накинула на плечи шубейку и удалилась.
— Повезло тебе, парень, Акулина понимает толк в лекарстве, раз сказала заживёт, значит, надейся.
— С пацаном чего порешили?
— Маркел увёл его к приставу, пусть разбираются.
— Родька знает?
— Сообщили, прибегал уже. Ты пока поживи у нас, а потом пойдёшь к себе. Акулина присмотрит ещё, полечит чем-нибудь.
Евсей промолчал. Никогда не приходилось ему быть таким беспомощным: рука плохо слушалась, появилась слабость, с которой справляться не было сил. Сказали, что это пройдёт, всё станет как прежде.
В горнице Лаврена его уже ждал не только Родион, но и Хрустов. Плохие новости быстро летают по селу. Увидев, что Евсей пришёл из бани на своих ногах, Илья Саввич повеселел. Сильно преувеличили трагедию слухи. Родион тоже обрадовался брату, единственному родному человеку на всём белом свете.
— Живой, — говорил Хрустов, — а говорили, что уже хоронить пора. Раз хоронить собрались, значит, жить долго будешь.
— Повезло парню, дрогнула рука у злодея, — сказала бабка.
После бани Евсею стало полегче, его посадили на кровати, подложили подушки для удобства.
— Может, я уже к себе поеду? — спросил он.
— Недельку поживи здесь, посмотрим, как поправишься, лучше будет — и поедешь. Держать никто не будет.
— Хозяйка, скажи, чего надо, я завтра пришлю, вот хотя бы и Родион принесёт, — предложил Хрустов.
— Вроде ничего не надо.
— Ладно, я
сам посмотрю, чего требуется.Весь вечер проговорили, пили чай, вспоминали разные истории. Это было самым хорошим лекарством не только для Евсея, но и для Лаврена.
Утром боль усилилась, рука плохо слушалась. Акулина забеспокоилась. Она знала, что вчерашнее облегчение было временным, нужно подождать хотя бы с неделю.
— Ты бы в церковь сходил, помолишься, свечку поставишь, глядишь — и быстрей на поправку пойдёшь.
Евсей редко посещал церковь, на этот раз у него появилось острое желание побывать в храме. В воскресенье вместе с бабкой Акулиной он пошёл на службу.
— У нас церква хорошая, ты не думай. У нас даже сам царь-батюшка, что ныне на троне, бывал на службе. Денег — аж сто рублёв подал да посуду церковную с гербами подарил. Хорошая церква, молитва благодатная здесь, помогает сразу, — ворковала Акулина.
Евсей слушал её, не перебивая, хотя не верил. Царю более и делать нечего, как в Конторке в церковь по сто рублёв носить. Где царь, а где Конторка. Пусть бабка говорит, раз ей так нравится. Не верил Евсей, а зря, — не было в словах Акулины выдумки.
К храму со всех сторон тянулся народ. Люди шли наряженные, семьями с детьми, шли и по одному, словно малые ручейки в большое озеро текли. Евсей и ранее видел воскресные походы в церковь, да только не приходило на ум самому присоединиться. А сейчас он с полным достоинства видом проследовал до церковных ворот, перекрестился трижды, благо правая рука была здоровая, и вошёл внутрь. Евсей купил свечей и поставил туда, куда указала бабка. Затем прошёл в сторонку и стал смотреть и слушать. Пока не началась служба, люди ходили, ставили свечки, занимали места получше. Вскоре церковь была полна, и началась служба. Монотонно звучала молитва, подпевали дивные голоса, люди в едином порыве крестились. Стоя с краю, Евсей стал смотреть, как ведут себя прихожане, большая часть которых относилась к службе совершенно серьёзно. Старушки смотрели по сторонам и шикали на нерадивых, ребятишки успевали толкнуть рядом стоящих подростков, получить сдачи, подзатыльник от родителя и заработать недовольство старух.
Постепенно служба захватила Евсея, и он ничего не видел, слышал только голос батюшки, вспоминая слова молитв, знакомые с детства. После причастия он вышел на крыльцо, повернулся к дверям, перекрестился и отошёл, чтобы не мешать другим. Бабка Акулина вышла следом.
— Легче стало? — спросила она.
Евсей стал прислушиваться к себе, приподнял больную руку: действительно, стало легче. То ли из-за молитвы, то ли само проходило, но результат чувствовался.
— Да, — сказал Евсей.
— Вот видишь, не забывай ходить в храм, а то все беды от грехов наших.
— Вроде не грешил особо.
— Это гордыня в тебе говорит, не ты. Самый тяжкий грех — это гордыня. Человек грешит всегда: вот покаешься в храме, и легче становится.
Евсей не стал спорить, просто решил, что нужно почаще заходить в храм.
Через неделю Конторку посреди ночи разбудила пальба. В тишине особенно звонко раздались выстрелы. Соседи, сначала остерегаясь, выглядывали за ворота, потом, разглядев человека, который стрелял в небо и орал благим матом, признали в нём местного дебошира Маркела. Собрались было расходиться по домам, да только расслышали, что Маркел орал: