Искры

Куда еще итти? Чем жить?

Эти вопросы неотступно стояли перед ним, и сердце его наполнялось ненавистью.

Он шел медленно, еле волоча ноги и держа в одной руке небольшой сундучок с пожитками, а в другой — гармошку, и сам не знал, куда и зачем он идет.

С дороги, зашумев крыльями, вспорхнула стая диких голубей и полетела куда-то над бескрайной ковыльной степью.

Леон поставил сундучок на землю, сел на него и задумчиво опустил голову.

Итти было некуда. Жить было нечем. А надо было жить.

Вдали, в ложбине, отгородясь деревьями, блестели на солнце железные крыши городских особняков, сверкали золотые главы собора. Леон смотрел на город, на особняки под белоснежными крышами, и у него, сами собой сжимались кулаки.

Там была чужая жизнь, чужое счастье.

Леон вздохнул и сказал:

— Ну, ничего. Переживем и это. Но вы, — кинул он злобный взгляд на дома богачей, — вы за это ответите! «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма!»

Со стороны шахты к нему бежала девушка в белом, и он радостно замахал ей фуражкой.

Часть третья

Глава первая

1

По степи, по мягкой, как бархат, траве, на золотисторыжем коне рысью ехал всадник в черном. Обветренное темное лицо его было сурово, картуз с лакированным козырьком был надвинут на глаза, из-под жилета виднелась наглухо застегнутая косоворотка. Изредка останавливая коня, он слегка приподымался на стременах, острым взглядом впивался в дымчатые степные дали и, немного подумав и что-то записав в книжечку, опять садился в седло — плотно, уверенно — и толчком каблуков трогал коня.

Кругом раскинулась необозримая целина. К синим горизонтам волнами катились по ней ковыли, в ясном небе парили и кружились степные хищники.

Смотрел Яшка на эти немые земли, на вековые курганы, на молчаливых хищников и только качал головой. Видел он: много тут надо положить труда и капитала, чтобы пробудились эти угрюмые, пустынные степи, и наполнились жизнью. Хватит ли у него сил, денег, уменья сделать это? Не рано ли он взялся за такое большое дело? Но не любил Яшка поворачивать вспять и мысленно подбадривал себя: «Ничего-о. Хватит всего. Где силой возымем, где — хитростью».

Он появился в этих местах полтора года назад. Заарендовав, с помощью полковника Суховерова, две тысячи десятин войсковой земли, он выправил нужные бумаги и приехал сюда, на границу Воронежской губернии, с десятью тысячами рублей отцовских денег, с землемерами и кипой книг и журналов. Землемеры, сделав свое дело, получили хорошую мзду и уехали, а Яшка нанял людей из ближней слободы, поручил им делать навесы, кузницу, землянку в степи за слободой возле речки, сам же поехал к знакомым купцам продавать будущий хлеб и будущую шерсть. Купцы знали хозяйство Нефеда Мироныча и без риска выдали Яшке векселя. Он тотчас же заложил их, получил в банке крупный кредит и тогда еще более энергично стал разворачивать дело. По хуторам он покупал скот, из Харькова выписал сельскохозяйственные орудия и инвентарь, в городах купил лесу, кирпича, и вскоре на пустыре за большой слободой стало, как на ярмарке. Сюда сгоняли скот, лошадей, свозили сотни мешков с хлебом, сеялки, плуги, дроги, всякое хозяйственное добро, от утра до вечера здесь хлопотали люди, стучали топоры, визжали пилы.

На подготовку ушли осень и зима, и Яшке некогда было как следует прочитать даже книги по агрономии, а не только роман какой-нибудь из тех, что рекомендовала ему Оксана. А весной, лишь только земля очистилась от снега и засияло теплое солнце, Яшка нанял голодных мужиков-отходников из России и начал полевые работы сразу на тысяче десятин.

Теперь в степи возле речки строился дом, дальше за ним распахивались нетронутые земли, а у самого горизонта, на целине, паслись первые племенные лошади и две отары овец…

Подъехав к месту постройки дома, Яшка влез на сруб и стал смотреть вдаль.

Там, на пахоте, пестрели красные быки, поблескивали лаком сеялки, сверкали лемеха плугов, слышался бойкий свист погонычей. И от этого волнующего весеннего шума, от доносимого ветром запаха свежевспаханкой земли грудь Яшки наполнялась неиспытанной гордостью. Нет, не рано он взялся за такое большое дело. Есть у него и силы и сметка, будет и власть над землей! Пробудит и оживит он эти угрюмые, молчаливые степи, и они наполнятся суетными шумами, и песнями, и звонкими человеческими голосами. Пробудятся по воле его, Якова Загорулькина.

Плотник Евсей мельком взглянул на него, стройного, сильного, задержал взгляд на костяной рукоятке ножа, торчавшей из-за голенища его сапога, и подумал: «У самого молоко на губах не обсохло, а уже какое дело раздул. Страсть, какая силища!» Подойдя к хозяину, он хотел поговорить о сыне Андрее, но Яшка сам заговорил о нем.

— Нравится мне Андрей твой, — серьезный, работящий. Как думаешь, дядя Евсей, выйдет из него толк, если я, к примеру, себе в помощники его приспособлю? Уморился я, все сам и сам.

— Я думал, от скупости это — один всем управляешь.

— Задарма не люблю деньги кидать, это верно. А тут просто не было на примете подходящего человека.

Старый плотник в душе был польщен предложением хозяина, но виду не подал.

— А это ты с ним говори. Для меня он, может, и хорош, а тебе — не знаю, — с хитрецой ответил он. — К какому делу приставишь-то?

— Там видно будет, — неопределенно ответил Яшка и, велев Евсею прислать сына вечером, спустился вниз и отправился осматривать поля.

Подъехав к первому участку, он остановил лошадь и недовольно окликнул старшего рабочего:

— Спиридон!

К нему подошел высокий рябоватый крестьянин с трубкой в зубах, здороваясь, приподнял картуз.

— Что ж это ты, брат? Я тебе пшеницу велел тут сеять, а ты боронишь ячмень.

Спиридон кивнул головой в сторону, вынув изо рта трубку, спокойно ответил:

— Маленько ошибся, хозяин. Те пятьдесят десятин уже кончили и засеяли, в аккурат как ты приказал.

Яшка посмотрел в записную книжку, где был распланирован участок. Действительно, перед ним была делянка, предназначенная для посева ячменя.

— Выходит, ошибся. Ну, извиняй, — негромко проговорил он, пряча книжечку в карман. — Молодцом работаете. Когда управитесь?

— Через недельку, бог даст. Табачку не будет, хозяин? — попросил Спиридон.

Яшка дал ему папиросу и двинулся дальше. Крупно шагая по пахоте, он останавливал быков, осматривал холки и наказывал работникам беречь скотину, разгребал землю, карандашом измерял глубину заделки зерна, определял густоту посева. И все, кто был возле него или проходил мимо, с тревогой ждали, что он скажет. Но Яшка ничего плохого не говорил.