Искры
Шрифт:
Нефед Мироныч сел на стул, наклонил голову и, положив руки на колени, так остался сидеть. Хорошо, очень хорошо понял он своего сына…
Вечером Яшка и Алена пошли к Дороховым. Вошли в хату и остановились на пороге в нерешительности: возле печки на скамейке, задумавшись, сидел с потухшей цыгаркой в руке Игнат Сысоич, а Марья с Настей сидели у стола и плакали.
Алена поняла: что-то случилось с Леоном. В висках у нее застучало. Она сбросила с себя белый в розочку шерстяной полушалок и, забыв поздороваться, с тревогой спросила:
— Что
Яшка подошел к печке, сел на скамейку рядом с Игнатом Сысоичем и тоже спросил:
— С Левкой что-нибудь?
— Со всеми. С Левкой, с Илюшей-зятем. Рассчитали их с работы.
— Где Леон?
— В том-то и дело, что неизвестно где. Может, он уже и в полиции. Бунт, видишь, там вышел, многих шахтеров арестовали.
Яшка покраснел. Вспомнился пожар в хуторе, бунт мужиков на току у отца. Он не обвинял Леона. На его месте он поступил бы точно так же. Но тут был замешан Чургин, и Яшка с неприязнью подумал: «Доведет его до тюрьмы этот шахтер!»
— Эх, дядя Игнат! — сожалеюще проговорил он. — Толковал же я Леону тогда: мол, идем со мной дело ставить. Не пошел. А плохо ли ему было бы у меня?
— Как бы ж оно знать, Яша, где упадешь, так и соломки можно бы подложить, — ответил Игнат Сысоич. — Да к тебе пристать никогда не поздно, узнать бы только, куда он подался.
Марью сейчас совсем не интересовало, где будет работать Леон, лишь бы он оставался цел и невредим. А Игнат Сысоич мысленно уже видел Леона рядом с Яшкой — разодетого, сытого, с деньгами в кармане. И он даже повеселел.
— А ты звал его? — спросил он, чтобы удостовериться, не ослышался ли.
— Звал, и еще чуть не поругались. Вроде ему не с руки работать у меня, будто я его в батраки звал. Это зятя-то своего! Дурак.
— Да вот же… Ах, голова стоеросовая. А? Отказался! Ну, рази я не узнаю, где он, а то кнутом к тебе погоню, накажи бог. И ты место для него держи, непременно держи, сынок.
— Его место никто занять не может, дядя Игнат, — многозначительно проговорил Яшка и зашептал Игнату Сысоичу: — Мы их с Аленкой могли бы поженить хоть сейчас. С отцом я теперь столкуюсь в два счета.
— Ну? Столкуешься? — не веря своим ушам, обрадованно спросил Игнат Сысоич.
Алена молчала. Теперь ничто не могло помешать их свадьбе, и вот с Леоном что-то случилось. «Проклятая судьба! Ну, ни одной радости, а все горе и горе посылаешь ты мне», — думала она и спросила, вздохнув:
— А, может, он к Оксане уехал? Не было разговору между вами, дядя Игнат?
— Куда там до разговоров, дочка! Как ветер полетел по степи. Может, на какой ближний завод подался, бог его знает.
Заметив, что Марья с Настей что-то готовят на столе, Яшка сказал:
— Тетя Марья, вы не беспокойтесь насчет угощения, а давайте лучше поговорим про наши дела.
Алена выжидающе посмотрела на него, а он продолжал:
— У нас с Аленкой отношения с отцом наладились, и я хочу вам такой совет дать: найдете Левку — немедленно засылайте сватов.
— Яшка, ты совсем совесть потерял, — недовольно проговорила Алена.
— Твое дело молчать. А то попадет шлея под хвост нашему батьке — и не договоритесь. Если вы
согласны, дядя Игнат и тетя Марья, я с отцом нынче же переговорю и все улажу.— Яшка! — воскликнула Алена.
— Ну, что «Яшка»? Надо решать, пока есть случай.
— Правда, правда, сынок, — поддержал его Игнат Сысоич.
Марья тоже сказала:
— А чего ж крыться? Мы все знаем. Весь хутор знает, как убегала и как он порол тебя. Пора кончать дело.
Однако Игнат Сысоич, немного подумав, решил иначе:
— Нет, Яша, не так надо делать. Ты лучше забери ее от греха к себе. Там оно вольней будет решать, когда пора придет.
… На следующий день Яшка с отцом и Аленой уехали из хутора. В карманах у Нефеда Мироныча лежали приготовленные для сына десять тысяч рублей.
Вместе с ними поехал разыскивать сына Игнат Сысоич.
И по хутору пошел слух: Нефед посватался к Дороховым.
Глава третья
Против Чургина улик не было, но власти подозревали, что шахта забастовала не без его участия, и посоветовали рассчитать его. Шухов вызвал Чургина для объяснения.
— Господин Чургин, — вежливо заговорил он, — мне кажется, вы могли бы предотвратить стачку, пользуясь своей исключительной популярностью у шахтеров. Почему вы не сделали этого?
— Потому, что шахтеры считают меня вашим доверенным лицом, Василий Васильевич, и смешно было рассчитывать на доверие ко мне с их стороны, — ответил Чургин.
— Да, но, во всяком случае, вы могли бы предупредить Николая Емельяновича.
— Нельзя предупредить то, что возникает стихийно.
— Гм… — задумчиво произнес Шухов, пощипывая бородку. — Вы отвечаете с поразительной скупостью. Ни одного лишнего слова. А знаете, Илья Гаврилович, — Шухов прищурил правый глаз, — я вам не верю. Вы не могли не видеть, что назревает бунт. Умный вы человек и опытный в нашем горном деле. Но, по-моему, и в своем деле вы не менее опытный. Я не могу этого доказать, и никто не может, но кажется мне, что я прав.
Он встал, сделал несколько шагов по кабинету. «Черт его знает, я прав или он прав. Кажется, каждый из нас по-своему прав», — думал он.
Чургин бросил на Шухова холодный взгляд, посмотрел на стоявшего у окна Стародуба и с легкой усмешкой сказал:
— Что ж. Вы хозяин, я же всего только ваш работник. И если у вас сложилось такое мнение…
— Да это не только мое мнение, — перебил его Шухов. — Я верю властям, господин Чургин. И как мне ни жалко расстаться с вами, я вынужден вас уволить.
Ни одним движением Чургин не выдал вдруг охватившего его волнения, и лишь на бледном, спокойном лице его проступил легкий румянец.
— Благодарю за откровенный разговор, Василий Васильич. Смею вас уверить, что от этого в убытке буду не я, — отчетливо произнес он, поднимаясь со стула. — Прощайте.
Он вышел из кабинета, крупный, неторопливый, и тихо прикрыл за собой дверь, а Шухов сказал Стародубу:
— Удивительный человек! Ни одного лишнего слова. Ни звука, что-де это недоразумение. А ведь его никто теперь не возьмет, черт возьми!