Искры

— Ничего, латаные, да не краденые, — отговаривался Игнат Сысоич, сбавив тон. — Дурная, может, счастье само в руки дается? А шутка ли — лавку свою заиметь?

— И я ж говорю: дай бог нашему теляти волка поймати.

Приехав домой, Игнат Сысоич порадовал барышом своего компаньона, Загорулькиного батрака Семена, о купце рассказал.

Семен, наклонясь над сапогом, спросил, каково мнение Чургина и Леона об их деле, и Игнат Сысоич растерялся было, да быстро вывернулся:

— Говорят: мол, хорошее дело, да только мало вас и капитал трудно завести для большого дела.

— А Леон не хочет приставать в нашу компанию? Тут еще один приблудился, Пантюшка-безродный, бросил свечки тушить в церкви. Он умел когда-то чеботарить и божится: мол, вспомню живо.

Это известие ободрило Игната Сысоича, и он так воспрянул духом, что позабыл и неприятную беседу с Леоном и разговор с женой. Вот теперь-то они дело раздуют!

После обеда он отправился на улицу похвалиться своими барышами и предложением Колюжного.

Ему встретился дед Муха. В старых, прохудившихся валенках, в разорванной на плече шубенке, он возвращался с речки, держа в руке неизменное свое рыбацкое ведерко. Лицо деда посинело, бороденка взлохматилась, и весь он так съежился, что на него жалко было смотреть. В ведерке у него лежали три мерзлых окуня и щука.

— Рыбачим все? Здорово дневали! — разминулся было с ним Игнат Сысоич.

— Слава богу! Да вот провианту бабке наловил, а сам, кажись, заболел с рыболовством таким. Куда это ты направился?

— Да так, с мужиками постоять.

— Они вон около Нефадеева магазина гутарют. — Дед Муха оглянулся по сторонам, тихо проговорил: — Загорульку-то и огонь не берет, прости бог. Спалили добра столько, а он страховку получил да, вишь, мельницу ставит на речке. Вот же везет человеку!

Было пасмурно, но морозно. Над хутором кружились галки, и старики предсказывали, что надо ожидать метели. За речкой дети катались на санках, возле колодцев ребята поили скотину, звенели цыбарками. От воды, от дыхания животных у колодцев дымился пар, в воздухе стоял запах молока, бычачьей шерсти, навоза.

Возле лавки Загорулькина толпилась группа казаков, слышался хохот.

Игнат Сысоич поздоровался со всеми общим поклоном и подошел к Степану Вострокнутову.

— Про Егора слыхал? — встретил его Степан вопросом. — Суд был. Даже окружного атамана Нефед не послушал и миром не схотел кончить. Вот до чего жадный и сильный. Присудили Егору вернуть убыток — сорок пять рублей двадцать копеек. Пошло теперь Егорово хозяйство за водой. Зверем ходит.

Подошел Фома Максимов, бойко спросил:

— Ну, сапожный мастер, как тебя там, в городе, встречали?

— Встречали ничего. Обиделись, что ты не прибыл: косилки там делили новые, а о тебе пожалковали только, — насмешливо ответил Игнат Сысоич.

Казаки дружно засмеялись, а Пахом съязвил:

— Так-таки и не оставили ему? Какая неправильность!

— Ну-ну. Тебе дай укусить только, — отшучивался Фома, подтягивая короткие валенки, как будто они спадали с ног. — Нет, по правде, ладно торговал?

Игнат Сысоич похвалился Степану и Максимову, как его принял купец, для важности приукрасил немного и сказал о ряде на пошивку сапог.

— Ну, я отказывался. Думаю, надо с Семеном посоветоваться.

— А барыш есть какой, аль убыток? — допытывался Максимов.

— Да, считай, тридцать целковых чистоганом.

Стоявшие подле казаки умолкли, недоверчиво обернувшись к Игнату Сысоичу.

Из лавки вышел Нефед Мироныч. Услышав последние слова Игната Сысоича, он язвительно заметил:

— Моя баба и то больше на базаре наторгует.

— Как есть чем, — бросил ему Фома Максимов.

— У хорошего хозяина всегда есть.

— Ты отдай свой и чужие паи Дорохову, тогда мы поглядим, как оно у тебя всегда будет, — вызывающе бросил Степан. — А так и дурак будет хозяином.

Нефед Мироныч, скривив лицо, брезгливо взглянул на Степана:

— Ты в аблакаты мужицкие записался никак? Жалко, не я давал тебе грамоту на смотре. Я б тебе дал… — выругался он.

Степан прыгнул на крыльцо лавки, схватил за руку Нефеда Мироныча. Тот едва не упал, поскользнувшись.

— Я казак и заработал грамоту своими руками! А вот если ты будешь трепать своим гадючьим жалом, как беспутная жалмерка подолом, вы-ыр-ву! Я тебя научу с людьми по-человечески разговаривать! — гневно сказал Степан и, оттолкнув Нефеда, ушел.

Все случилось так неожиданно, что Нефед Мироныч растерялся. Он по-бычьему повел вокруг глазами, тронул рукав добротной синей поддевки, точно на ней остался отпечаток руки Степана, и угрожающе крикнул:

— Ну, ладно, это тебе вспомнится!

Толпа казаков медленно разошлась.

— Вот тебе и казак! Видал, как за мужиков пошел? — вполголоса сказал Фома Максимов Игнату Сысоичу.

Игнат Сысоич хотел ответить: «Только не за тебя», но умолчал, не желая обижать старого богатеющего друга.

— Отыми у тебя землю, так и ты волком завоешь, — только и молвил он.

Не прошло и недели, как сам Колюжный пожаловал в гости к Игнату Сысоичу.

Просторные, расписанные зеленым и желтым лаком сани лихо прокатили мимо богатого дома Загорулькиных, остановились на минуту около хуторского правления, затем рысаки понесли их на нижнюю улицу.

В окна правления удивленно выглядывали казаки, определяя, какой породы были незнакомые лихие рысаки и кто их хозяин.

Колюжный приехал к Игнату Сысоичу переговорить о пошивке сапог, а заодно привез с собой и разного товара — кожи, дратвы, колодок городских фасонов, шпилек — всего, что требовалось в сапожном деле.

Игнат Сысоич не ожидал, чтобы к нему самолично пожаловало такое лицо. Он радушно, с почетом принял гостя, шепнул Марье.

— Может, это сам господь нам счастье посылает? Ты ж гляди, чтоб все как следует было.

Купец трижды размашисто перекрестился на образа, снял доху и, ладонями расправив расчесанные надвое желтые волосы, начал знакомиться. Он придирчиво, но похвально оценил работу Семена, деловитым взглядом окинул превращенную в мастерскую переднюю половину хаты Дороховых, посочувствовал Марье, что мастера доставляют ей так много хлопот, и бросил на нее несколько ласковых взглядов.

Войдя в другую половину хаты, он знаком пригласил за собой Игната Сысоича и, когда тот вошел, прикрыл дверь.

В прихожей приказчик Колюжного, молодой, франтоватый человек с рыжими, закрученными кверху усиками, с гордостью рассказывал о славе и богатстве своего хозяина.

— Весь город его знает, от мала до велика! Тысячами ворочает! Свою фабрику скоро откроет. А добряк, хоть и богатый купчина. Никогда людей своих в обиду не даст.

Семен полюбопытствовал:

— А сюда за чем хорошим пожаловал?