Искупление

– Глупый шаг, Моретти, – сказал офицер, когда его поместили в одиночную камеру, ярко освещенную мерцающей флуоресцентной лампой. – Тебе повезет, если ты не получишь в придачу обвинение в нападении.

Коррадо сухо рассмеялся. Прокурор даже не станет тратить на это время. Ему удалось избавиться от четырех сфабрикованных обвинений в убийствах, от семи обвинений в нападениях, от трех обвинений о вымогательстве и от десятка обвинений о ношении и использовании оружия. Дело о драке ничего не даст, толку от него не больше, чем от штрафа за превышение скорости.

Офицер покачал головой, снимая с Коррадо наручники и ограничители. Отсутствие реакции с его стороны заметно рассердило офицера.

– Ты не так уж и хорошо все продумал, как тебе кажется. Ведь в противном случае ты не оказался бы в тюрьме.

– Это временно, – ответил Коррадо, потирая руку. От силы удара у него начали опухать костяшки.

– Пожалуй, так и будет, – пробормотал офицер. – Уму не постижимо.

– Я не удивлен, – усмехнулся Коррадо. – Кажется, понимание – не самая сильная Ваша сторона.

Проигнорировав колкость, офицер запер камеру и удалился. Оказавшись, наконец, в одиночестве, Коррадо лег на твердый, тонкий матрас и вновь прикрыл глаза рукой. Окружавшая его тишина успокоила его, позволяя заснуть.

Проснувшись, он отметил, что стук в висках практически прекратился. Сев на койке, он посмотрел на дверь и заметил открывшееся окошко, через которое до него донесся голос офицера.

– Почта.

Офицер закинул в камеру два уже вскрытых конверта, которые приземлились на пол. Коррадо это нисколько не удивило. Его почта регулярно проверялась, задерживаясь на несколько дней, в течение которых сторона обвинения бесчисленное количество раз пыталась отыскать скрытое сообщение, обнаружить которое им никогда не удалось бы.

Дело было не в том, что его не существовало, а в том, что им было не под силу расшифровать их код.

– Слышал, у тебя День рождения, – сказал офицер. – Это правда?

– Да.

Офицер рассмеялся.

– Одиночная камера – чертовски отличный подарок.

Поднявшись, Коррадо забрал письма, когда офицер закрыл окно. В первом конверте находилась простая поздравительная открытка синего цвета от его жены, лишенная какой бы то ни было сентиментальности. С любопытством изучив второй конверт, Коррадо достал лист бумаги. Короткое послание было написано обычной шариковой ручкой:

Розы – алые,

Фиалки – синие,

Я приступил к делу,

А Вы?

P.S.: Мне всегда казалось, что фиалки сиреневые, а не синие. Я крайне удивлен. Думаю, мне нужно набраться опыта – практическим путем.

Коррадо перечитал послание дважды, удивленный тем, что это письмо дошло до него. Оно не было подписано, обратный адрес был прописан неразборчиво, однако он прекрасно знал адресанта.

У Коррадо не было ни ручки, ни бумаги, поэтому он не мог ответить, но он точно знал, что сказал бы, будь у него такая возможность:

Цветы могут быть всевозможных цветов,

однако некоторые из них срывать не нужно.

Любуйся, но не пытайся пустить корни в моем саду.

Мне бы очень не хотелось засыпать тебя с головой удобрениями.

Глава 31

В первый день весны, 20 марта [8] , грузовые автомобили и фургоны наводнили улицы, окружавшие федеральное здание Дирксена в центре Чикаго, в котором располагался окружной суд. Ярко светившее солнце согревало своим теплом покрывшиеся пышной листвой деревья и распустившиеся цветы. Несмотря на это, царившая на двенадцатом этаже здания атмосфера была отнюдь не солнечной.

Коррадо сидел в тускло освещенном зале суда за длинным столом для обвиняемых, сложив перед собой руки. Галстук свободно свисал с его шеи, поскольку Селии не было рядом для того, чтобы его поправить. Одевался Коррадо в комнате, располагавшейся неподалеку от того места, где он теперь сидел. В зале суда было очень холодно – и буквально, и фигурально. Живя в Чикаго уже много десятков лет, Коррадо так и не смог привыкнуть к холоду.

8

В западных странах первым днем весны считается день весеннего равноденствия

Однако он не позволял себе дрожать. Он не мог дать какой бы то ни было слабины.

Соединенные штаты Америки против Коррадо Моретти.

День первый.

Зал суда был переполнен, все места были заняты. Когда Коррадо привели в зал, он обвел взглядом собравшихся, заметив на задних рядах Селию, которая сидела вместе со своим племянником Домиником. Помимо них, в зале практически не было дружелюбно настроенных людей. Ни родственников, ни друзей, ни членов La Cosa Nostra… большую часть собравшихся в промозглом зале суда составляли жертвы и их близкие, которые, казалось, поглощали весь кислород.

Коррадо буквально кожей ощущал их враждебность.

Однако его нисколько не волновало то, что они о нем думали. Единственно важным было мнение двенадцати присяжных, занявших свои места на специально отведенной для них трибуне. На время судебного процесса восьмерых мужчин и четырех женщин разместили в дешевом отеле и обеспечили двадцатичетырехчасовой охраной.

Коррадо впервые имел дело с изоляцией присяжных. Судья опасался того, что ему удастся их подкупить или попросту расквитаться с ними. Если бы Коррадо так сильно не раздражало то, что его вынудили полагаться на честный приговор суда присяжных, то подобные опасения со стороны суда польстили бы ему.

Облокотившись на спинку стула, Коррадо наклонился к своему адвокату.

– Разве факт того, что они изолировали присяжных и приставили к ним вооруженную охрану, не делает их предвзятыми по отношению ко мне?

– Не больше, чем до этого, – ответил адвокат. – Соглашаясь выступить в качестве присяжных, они уже были убеждены в том, что Вы – монстр. Наша задача – очеловечить Вас.

– И как Вы это сделаете?

– Смотрите и увидите.

Поднявшись, мистер Борза поправил свой галстук и направился к присяжным.

– Дамы и господа, в течение грядущих нескольких недель вы услышите ужаснейшие истории, настолько страшные, что от них может воротить. Будьте в этом уверены. В ходе изложения дела сторона обвинения нарисует вам портрет жестокого человека, лишенного моральных принципов и совести, который изо дня в день сеет хаос в этом славном городе. Если этот человек действительно существует, то я сразу же хочу заявить о том, что я никогда его не встречал и определенно не стал бы представлять его интересы в суде.