Искушение чародея (сборник)
Шрифт:
Где-то вдалеке, в нашей квартире, совсем в другом мире, раздался трезвон телефона. И мы побежали домой.
Андрей Марченко. Примеси
Мысли и чувства — самое ценное в Галактике. Эта добыча получше всего золота мира…
…Вроде бы саквояж должен быть добрым, толстым и надежным… А этот саквояж мне не понравился.
— Кхе-кхе, — прокашлял
Я взглянул в окно: ласточки хоть и не парили в высоте, но к земле тоже не жались. Да и вчера в вечернем прогнозе погоды обещали переменную облачность — не более.
Об этом я сообщил Дню-Доброму. Тот отмахнулся:
— Много синоптики понимают! — обиделся День-Добрый. — И с ласточками что-то не то!
— Можно еще сходить в судомодельную секцию — у них там настоящий морской барометр висит.
— Да на кой мне барометр, Бабкин! У меня артрит — точней любого барометра. Сегодня прямо в троллейбусе скрутило, чуть не упал. Хорошо, что Митяев со мной ехал, место мне уступил…
Он достал из кармана пенал с таблетками, извлек оттуда одну пилюлю и бросил в рот:
— Совсем артрит замучил, если бы не лекарство замечательное — не знаю, чтоб делал. Мне его сам министр подарил.
— Как называется? — спросил я скорей из вежливости.
— Аураномалат. Это натриево-золотая соль яблочной кислоты… Но я к тебе по делу… Ты не мог бы пригласить завтра к двенадцати Сорокалета? Очень бы хотелось его увидеть — я буду проводить испытания своего прибора. И я уверен — успех будет полным.
Я задумчиво кивнул. Сорокалет — изобретатель с мировым именем, мой друг и учитель, работой Дня-Доброго интересовался.
И, поблагодарив, День-Добрый поднялся, но, прежде чем уйти, сказал:
— Ты тоже, конечно, приходи. И Стасика позови.
Стасик — это руководитель нашей секции изобретателей и рационализаторов в Доме Пионеров. А у Дня-Доброго была своя крошечная секция в подвале, в которую, правда, мало кто записывается. День-Добрый называет себя нутрономом. А кому хочется стать юным нутрононом? То ли дело — астрономом! Сиди себе в куполе, что в башенке над Домом Пионеров, гляди на звезды.
А нутрономы обитают поближе к земле. А еще лучше, чтоб ничего аппаратуру не расстраивало — в подвале или пещере. Как не заработать в таких местах артрит, ревматизм и прочие подобные болезни? И ведь если подумать, нутрономия нужна для народного хозяйства. Это серьезная задача — рассмотреть в толще земли все аномалии. Пока у Дня-Доброго получается не всегда и не все. Зато когда все заработает — все клады будут найдены, все залежи угля, нефти, золота или алмазов — на здоровье. Все пещеры, все подземные ходы будут как на ладони, и останется только нанести их на атлас.
Пока через прибор Дня-Доброго мы как-то увидели берег моря, которое лежит глубоко под Москвой, и даже рассмотрели скелет какого-то древнего ящера, находящийся прямо под Домом Пионеров на глубине полукилометра. Жаль, что затем прибор задымился и вышел из строя.
Сейчас День-Добрый мастерил новый аппарат, который занимал чуть не половину его секции. На новый нутроскоп уходил почти весь припой, выделяемый для Дома Пионеров, а микросхемы так и вовсе добывались
всеми правдами и неправдами.Проводив посетителя, я зашел в секцию судомоделизма — мне там была обещана модель корабля для демонстрации изобретения. Там вкусно пахло деревом, Федька Митяев колдовал над клипером «Город Аделаида».
— Чудак-человек, — сказал я. — Ведь ты его уже год делаешь. Настоящий, поди, и то быстрей построили. А толку с того? Его даже на воду спустить нельзя!
— Не скажи, — обиделся Федька. — Вот есть в твоей секции братья Симоны, от их работы какой толк?..
Мне пришлось согласиться: братья Симоны сейчас строили уже двенадцатую модель вечного двигателя. Парусник, по крайней мере, был красив.
Уходя, я посмотрел на надежный морской барометр, некогда подаренный секции одним капитаном дальнего плаванья. Прибор сейчас вполне отчетливо указывал не на «Бурю» и даже не на «Дождь», а на «Переменно». Очевидно, что с прогнозом погоды, ласточками и барометром все было в порядке.
Что-то не так обстояло с артритом.
Выйдя из метро, я зашел в магазин.
Висящие под потолком вентиляторы лениво перемешивали воздух. У окон судачили бабушки: они где-то услышали, будто сегодня завезут финский сервелат, и теперь жили в его предвкушении.
— Слыхали? — сообщала товаркам одна бабуля. — Над Парком Культуры опять видели летающие тарелки!
— Чиво? — спросила другая. — Чиво она говорит?..
— Говорит, в Москву сервиз с Марса прилетал!
— А-а-а! А где будут продавать?
Себе я купил мороженых кальмаров, глыбы которых лежали в прилавке-холодильнике. Полагаю, что многие совершенно напрасно недооценивают такую еду. Пища вкусная, полезная, здоровая и экологически чистая.
Домой я пришел около шести. Заглянул в почтовый ящик, надеясь, что пришел свежий номер «Юного Техника», но там были лишь газеты.
Надо было выгулять Руслана — моего лучшего друга, огромного ньюфаундленда. Недавно Сорокалет подарил мне ультразвуковой свисток, рассказав, что его сигналы слышат собаки. И теперь на пустыре я упражнялся с Русланом — отдавал команды, которых не слышали люди. Во время занятий у меня возникла мысль: а что если к этому свистку приложить какой-то прибор, который делает ультразвук слышимым для людей. Тогда, скажем, милиционер мог сзывать помощь совершенно бесшумно.
Вернувшись с прогулки, я зашел на кухню, желая поужинать. Там застал сестру Настасью с ее женихом. Влюбленные как обычно выглядели преглупо. От любви, если подумать, толку еще меньше, чем от Федькиного парусника. Открыв холодильник, я достал бутылку кефира. Пока нарезал хлеб, заговорил Артем.
— Вот я тебе такое расскажу, тебе, наверное, будет интересно. Человек ехал в автобусе. И вдруг как током ударило — чувствует, там, где зуб был, — пусто, дыра! Ты представляешь! Из закрытого рта пропал золотой зуб.
— Чепуха, — ответил я. — Он его, наверное, раньше потерял, а только в автобусе заметил.
— Был бы один случай — сам бы так сказал, но говорят, уже не то у трех, не то у пяти человек такая пропажа. В милицию с таким не пойдешь, в бюро находок не обратишься. Вот идут к нам в газету.