Искушение чародея (сборник)

Еще шаг, и начинается прохладный коридор, похожий на защищенный крепостной туннель. В углу над электросчетчиком сплел паутину большой паук. Он ждет добычу и едва слышно перебирает лапками. В ловчие сети попадаются любые враждебные мысли и беды.

«Поймаю, поймаю», — думает паук.

Его мысли коротки и просты. У старого выжившего из ума тополя они гораздо сложнее. Главное, не признаваться, что ты слышишь, о чем думают тополь и паук, соседская кошка, подкрадывающаяся к стае голубей, и глупые сизари, всегда успевающие от нее удрать. Тогда взрослые не будут хмуриться и таскать к врачам.

Коридор — пять шагов по направлению к тайне.

Дверь в ванную. Металлическая ручка противно скрипит, когда ее поворачиваешь, нажимая обеими руками. Вот теперь можно открывать глаза, чтобы увидеть темноту и понять, что чуда вновь не произошло. Антону кажется — прокрадись, открой дверь, и попадешь куда-то далеко, туда, где все совсем по-другому. Там не называют молчуном, не приходится ходить к психиатру и отвечать на нудные вопросы, а мама будет рядом.

Снова и снова Антон идет к воображаемой мечте.

Комната, коридор, двери, пустота и покрытая сыростью плитка на стенах.

Стол, шкаф, рисунок, чужие мысли, бьющиеся в паучьих сетях, длинный коридор и пустота, где из вечно протекающего крана капает вода. Кап-кап, кап-кап. Стук капель слышен из комнаты, словно где-то вдалеке зовет бьющееся сердце.

«Ба-бах!» — Звон и грохот разносятся по квартире. Антон втягивает голову в плечи.

— А чтоб тебя! — кричит вернувшийся с работы отец, спотыкаясь о башню, выстроенную в прихожей из пустых заграничных пивных банок.

Банки разлетаются по полу и выкатываются в коридор. Паук над электросчетчиком прячется в щель между стеной и платяным шкафом.

— Опять нагромоздил! — Папа выбегает в коридор. — Ну! Тебе нечего делать, да? Выброшу! Возьму — и выброшу завтра всю дурацкую коллекцию.

Антон знает, что этого не случится — папа добрый, просто иногда ругается.

— Математику сделал?

Антон поворачивается, зажмуривается и идет к ванной. Папа хватается за голову и убегает в свою комнату. Завтра, когда он уйдет на работу, надо будет снова построить башню. Ведь ее так приятно складывать. Банка на банку, раз — два. Главное — выучить уроки, чтобы папа не ругался. Антон не учит, он запоминает, достаточно лишь бросить взгляд на страницу. Это так же легко, как слышать, о чем думают животные. Буквы складываются в слова, слова — в предложения, которые ты произносишь, отвечая на заданный учителем вопрос. Все довольны, кроме психиатра. Но к нему Антона водят не так часто — можно потерпеть.

Папа прикрывает дверь, отгораживаясь от проблем. Паук осторожно выглядывает из убежища. Антон продолжает одинокий путь. Впереди капает вода — стучит далекое сердце. Чуда опять не случается.

Но ведь главное — очень-очень сильно захотеть. И тогда однажды, когда ты откроешь дверь…

* * *

В тот день шел дождь, накрыв город вечерним сумраком. За окном, по которому стекали потоки воды, спал старый тополь. Паук мысленно жаловался на боль в ногах. Антон прошел по коридору, открыл дверь и сразу понял, что все изменилось. Вместо запаха сырости лица коснулся свежий морской бриз. Антон никогда не был на море, но с названием ветра ошибиться не мог. Ветер пах водорослями и песком, пальмами, приключениями и бесконечным пространством, где на горизонте сливаются вода и небо. Сквозь веки светило яркое солнце. Тогда Антон осторожно приоткрыл глаза. А потом сделал шаг, переступая границу мечты.

Далеко-далеко позади рухнула башня из жестяных банок, но Антон не оглянулся. Он закрыл за собой дверь.

* * *

— Антон! Ау! Я дома!

Опять проклятые жестянки! Когда я перестану на них натыкаться? Может, и правда выбросить? Жалко, Антошка расстроится. Я переобулся, оставив на полу мокрые следы, прошел на кухню и поставил на плиту чайник. Странно, где же Антон?

— Анто-о-он!

В прятки играет, что ли? Я заглянул в детскую. Никого. Но я же слышал, как хлопнула дверь в ванную! Сейчас-сейчас… Я прокрался по коридору (доски старые, скрипят, тихо все равно не подойдешь) и распахнул дверь. Пусто. Из крана капает — прокладку надо поменять, никак руки не доходят.

— Выиграл, сдаюсь! Вылезай, где ты прячешься?

Нигде ни звука. Как же так? Я выглянул из окна в детской комнате. Редкие прохожие, раскрыв зонты, прыгали через лужи. Я прошелся по квартире, заглянул под кровать, поискал в платяном шкафу, пошарив между висящими куртками, зачем-то открыл холодильник.

Нет, не может быть. С Антоном ничего не случилось. Он не мог уйти.

Шкаф, кровать, шторы, собранные у края карнизов, снова дурацкий холодильник. Квартира небольшая, где ему прятаться? Я открыл кухонный шкаф, вынул бутылку коньяка и стопку. Посмотрел и сунул обратно. Дождь за окном усилился, превратившись в ливень, громко барабанящий по подоконнику.

Может, пошел к друзьям? У него их сроду не было! Портфель на месте, значит, из школы вернулся. Сандалии стоят в прихожей.

Господи! Знаю! Антон у соседки! Елизавета Ивановна — добрейшей души старушка. Все звала нас на чай, когда еще Марина была, но там своего народу хватает: дочь с мотающимся по загранкомандировкам мужем, внучка… Ночью просыпаешься и слышишь, как за стеной плачет ребенок.

Я выбежал на лестничную площадку, задев пивную банку. Гремя, она выкатилась к лифту. Я поднял ее и позвонил к соседям. Дверь открыла дочка хозяйки (Маша или Наташа, никак не могу запомнить ее имя) в коротком халатике.

— Тише, — шепотом сказала она, глядя на банку в моей руке, — Сашу разбудите.

— Извините, — прошептал я в ответ. — Мой Антон у вас?

В это время из душной глубины квартиры, пропахшей пеленками и молоком, раздался детский плач. Маша или Наташа всплеснула руками, бросила: «Нет» и убежала.

Я вернулся к себе и зачем-то опять заглянул в ванную. Капала вода. В вентиляционном канале шелестел ветер, словно к дому приближалась буря. Если прислушаться, то казалось, что сквозь завывания ветра слышен шум моря. Волны набегали на берег, шебурша по песку галькой и пустыми раковинами. Кричали чайки. Гудел далекий пароход. Но это оказался не пароход, а забытый на огне чайник! Я бросился в кухню и выключил плиту. Потом вернулся в ванную и, не зажигая свет, замер в темноте. Шум моря вернулся. Но теперь к нему добавился детский смех, будто по невидимому берегу, уклоняясь от брызг, бегал мальчишка. Я помотал головой. Не сходи с ума. Только слуховых галлюцинаций не хватало.

Куда Антошка мог уйти в тапочках, закрыв на замок входную дверь? Надо обойти все квартиры. Собраться с духом и обойти, боясь, что Антона нигде не окажется. Я вновь подошел к шкафу и достал коньяк.

— Папа, смотри, что у меня есть!

Бутылка чуть не выпала у меня из рук. Сзади стоял улыбающийся Антошка.

— Это тебе, — сказал он, протягивая на ладони большую закрученную, как бараний рог, пустую раковину.

Я подхватил Антона, прижал к себе, а потом сердито спросил:

— Где ты был?!

Губы Антошки задрожали, того и гляди, заплачет. Раковина упала на пол.

— У нас теперь есть свое море.

— Где?

— Тут. Пойдем, я покажу.

Он вытер глаза, спрыгнул на пол и потащил меня за руку к ванной.

— Здесь, за дверью.

— Открывать? — почему-то шепотом спросил я.

— Не надо, пап, я сам.

Антошка зажмурился, распахнул дверь, шагнул в ванную и исчез. Я стоял и не знал, что делать. Шумел морской ветер. Вдалеке кричали чайки и смеялся мальчишка. Я вошел в сумрак ванной комнаты, но меня ждали лишь сырость, холодный кафель и капель протекающего крана.