Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха

Летом 1924 года Блюмкина переводят в Закавказье, в Тифлис. Он назначен помощником Могилевского, полномочного представителя ОГПУ в Закавказских республиках. Его вводят в состав коллегии местной ЧК; одновременно он уполномоченный все той же ОГПУ и Наркомвнешторга СССР по борьбе с контрабандой.

Наш герой — как везде, на любом поприще, которое ему доверяет родная партия, — развивает кипучую деятельность: успешно и беспощадно руководит подавлением крупного крестьянского восстания в Грузии, принимает деятельное участие в укреплении границ с Персией и Турцией; в 1924 — 1925 годах он под псевдонимом Я. Г. Исаков — член советско-персидской и советско-турецкой комиссий, в работе которых проявляются его неожиданно прорезавшиеся дипломатические способности: умелыми интригами, часто по-восточному коварным шантажом и откровенными русско-советскими угрозами комиссиям удается благодаря стараниям «товарища Исакова» решить спорные вопросы, связанные с линией прохождения границы, урегулировать ряд пограничных конфликтов в интересах советской стороны.

К этому времени Блюмкин имеет несколько боевых наград, он избран почетным курсантом окружной пограничной школы, почетным красноармейцем полка войск ОГПУ в Тифлисе, на рукаве его мундира три ромба, что говорит о принадлежности Якова Григорьевича к высшему командному составу доблестной и непобедимой Красной армии.

И тут приходит срочный вызов из ведомства Дзержинского: немедленно в Москву. За приказом Феликса Эдмундовича незримо маячит фигура Бокия — грядет экспедиция в Тибет.

Преуспевающий, обласканный начальством, Яков Григорьевич Блюмкин летом 1925 года возвращается в Москву, в свою роскошную квартиру — он получил ее перед командировкой в Закавказье в доме для партийной и военной элиты в Денежном переулке. (Да, да, дамы и господа! Ирония судьбы: в том самом! И номенклатурный дом рядом с особняком германского посольства, где Яков Григорьевич пристрелил немецкого посла, барона Вильгельма Мирбаха в июле 1918 года…) А сосед по лестничной площадке — нарком просвещения Луначарский, они «дружат домами».

Свою квартиру, прибыв из восточных странствий, Яков Григорьевич украшает экзотическими предметами и антиквариатом, добытыми им в Палестине, Персии, Грузии и других подмандатных Москве «закавказских территориях».

За минувшие годы появилась в нашем герое эта черта — тяга к восточной роскоши, «аристократизму», не подкрепленному ничем, кроме апломба и горделивой спеси: он теперь любил изображать себя перед приятелями и знакомыми, которые захаживали к нему, чуть ли не индийским раджой или по крайней мере восточным набобом.

В этой связи одно документальное свидетельство. В своей книге «Воспоминания бывшего секретаря Сталина» Б. Бажанов пишет о том, как однажды Э. Лившиц (Зоркий), заведующий отделом печати ЦК комсомола, предложил ему нанести «любопытный» визит: «В этом доме — третий этаж — квартира, забронированная за ГПУ, и живет в ней Яков Григорьевич Блюмкин, о котором ты, конечно, слышал. Я с ним созвонился, и он меня ждет. А впрочем, знаешь, Бажанов, идем вместе, не пожалеешь… Когда мы придем, он, ожидая меня, будет сидеть в шелковом красном халате, курить восточную трубку в аршин длиной, и перед ним будет раскрыт том сочинений Ленина (кстати, я нарочно посмотрел: он всегда раскрыт на одной и той же странице). Пойдем, пойдем!» Я пошел. Все было, как и говорил Зоркий: и халат, и трубка, и том Ленина. Блюмкин был существо чванное и самодовольное. Он был убежден, что он — исторический персонаж».

Что же, с этим трудно не согласиться: исторический персонаж товарищ Блюмкин. Да еще какой!..

— Теперь вот что, друзья, — сказал Глеб Иванович после того, как профессор Барченко и Владимиров обменялись рукопожатиями. — Цель экспедиции нам с вами ясна, и на этот счет я распространяться не буду. Но у вас есть и вторая цель — для руководства ОГПУ и Политбюро. Она действительно государственной важности. Впрочем, Александр Васильевич, этой проблемой займется политкомиссар. Вы просто должны быть в курсе дела. Вам, Константин Константинович, надлежит собрать всю возможную информацию о нашем основном противнике на Востоке, прежде всего в Китае, Тибете и Индии.

— Вы имеете в виду британцев? — спросил Блюмкин.

Бокий поморщился и спокойно продолжал, подавив раздражение:

— Да, я говорю об Англии. Необходимо провести рекогносцировку местности, оценить положение на перевале через Каракорум. В случае военного столкновения наши войска должны пройти его без помех. Исследуйте состояние дорог, ведущих к советским границам. Наконец, надо выяснить степень концентрации британских войск в Читроле. Все ваши операции должны проводиться в строжайшей секретности, — начальник спецотдела повернулся к мистическому ученому. — Так что, Александр Васильевич, не удивляйтесь, если ваш комиссар под покровом ночи будет исчезать на несколько суток. Надо бы поделикатней выразиться… вы, как старший товарищ, не по званию, а по опыту и возрасту, сдерживайте порывы вашего молодого друга. Уж больно горяч…— Теперь Глеб Иванович смотрел на Блюмкина; тот был непроницаем, только едва заметная ухмылка кривила его губы. — Я призываю вас, Константин Константинович, к предельной осторожности. Вы знаете: вашей персоной интересуются спецслужбы Англии, Франции и разведка китайских гоминьдановцев. Кстати! Вы в курсе, что за вашей квартирой в Денежном переулке ведется тайное наблюдение?

— Они интересуются и моими перемещениями, — невозмутимо, с нотками скуки в голосе сказал Яков Григорьевич. — Не далее как сегодня утром я обнаружил за собой «хвост». Ничего, Глеб Иванович, как-нибудь выкручусь. Не в первый раз.

— Не сомневаюсь, Константин Константинович. Что же, будем пока готовиться к экспедиции. В ближайшее время нам предстоит окончательно утвердить список наших «паломников».

— И пора уже все закончить с визами, — подал голос профессор Барченко.

— В ближайшие два-три дня все будет сделано. — Бокий поднялся со стула. — Вы свободны, товарищи. Работайте.

Товарищи работали много и с энтузиазмом.

Между подмосковными селами Быково и Верея был в те годы засекреченный санаторий для семей руководящего состава аппарата ОГПУ. Он расположился в бывшей усадьбе М.М. Измайлова, «царского сатрапа» — в дореволюционные времена начальника кремлевской «Экспедиции строения». Роскошный особняк, построенный в конце XVIII века по проекту Баженова, центральный зал которого был украшен мистическим орнаментом; огромный парк с тенистыми аллеями; пруды, берега которых заросли белыми кувшинками. Здесь будущие «паломники-монахи» осваивали английский язык и урду, слушали различные лекции, включая оккультные, и основным лектором тут был профессор Барченко. В аллеях парка успешно занимались верховой ездой.

Одно интересное свидетельство. Владимир Королев, живший в Ленинграде, выпускник Института живых восточных языков, восторженный ученик Александра Васильевича, член ЕТБ, был включен в экспедицию. Он вспоминал: «Я тоже должен был ехать в составе экспедиции, и мне было предложено пройти курс верховой езды, что я и сделал на курсах усовершенствования в Ленинграде, куда получил доступ при помощи Бокия. Мне также было предложено Барченко усиленно заняться английским языком. Сам Барченко изучал английский и урду (индусский)».

А политкомиссар экспедиции Блюмкин, то есть, простите, Константин Константинович Владимиров, ушел в подполье. Иван Михайлович Москвин, член ЕТБ, в ту пору заведующий отделом и секретарь Северо-Западного бюро ЦК партии, через свою епархию устроил Блюмкину «крышу»: Яков Григорьевич был принят на работу в Народный Комиссариат торговли на должность начальника экономического управления и тут же получил две командировки — в Ленинград и на заводы Украины. Сведения эти были ненавязчиво брошены в посольства «потенциально враждебных стран», где действительно более чем интересовались личностью господина Блюмкина.

Некоторое время выходил из своей квартиры в Денежном переулке «Яков Григорьевич» (подставное лицо) и деловито направлялся на работу в Наркомат торговли. Потом этот же субъект поехал в свои длительные командировки, сначала в Ленинград, потом на Украину. Это был двойник товарища Блюмкина, его ровесник, загримированный под отважного чекиста до невероятного правдоподобия в недавно созданной на Лубянке для этих целей лаборатории, перенявший также походку, манеры, интонацию голоса «многоликого Януса». Наружное наблюдение показало: в первую командировку, в Северную Пальмиру, за «объектом» направились «пастухи» сразу из трех посольств: английского, французского и… японского.