Искушение

Джо позвонил, чтобы предупредить охрану, затем отпер дверь и вошел в фойе. Здесь было светло, тепло и уютно пахло свежесваренным кофе. Панели под дерево, толстые ковры, хрустальные люстры, кресла из кожзаменителя, вазы с искусственными цветами – вся обстановка комнаты должна была внушать посетителям чувство доверия и долговечности.

Слова выдающихся ученых о жизнеспособности крионики, висящие в рамках, должны были закрепить эффект. И как подтверждение, с цветной фотографии на стене обнадеживающе-весело улыбался Гарри Хартман, финансировавший «Крионит».

Гарри Хартмана первым в Англии подвергли криозаморозке, и стальной дьюэр с его телом находился в подвале под зданием. Десять лет назад, в возрасте сорока семи лет, Гарри Хартман, миллионер, новатор в области компьютерного программного обеспечения, умер от рака. На портрете он был больше похож на удачливого торговца, чем на гениального ученого. Сторонник борьбы за права человека, он считал суверенитет личности безусловным и полагал, что человек сам в ответе за свою судьбу, а не кто-то свыше.

Свои идеи он прекрасно подтвердил практически. После смерти у него осталось две жены: одна в Англии, другая – в Италии. Они узнали о существовании друг друга от адвокатов на следующий день после смерти мужа, но ни одна из них много не поимела. Большую часть богатства он оставил для себя – когда вернется.

Ему удалось одновременно обойти смерть и британские законы, по которым люди не могут оставлять деньги самим себе. Все свое состояние он перевел в Лихтенштейн и передал в бессрочное владение трастовой компании Хартмана. Основной капитал должен был оставаться неприкосновенным, чтобы он смог воспользоваться им в будущем, а ежегодные проценты на капитал Хартман распорядился тратить на финансирование исследований в области бессмертия, по усмотрению доверенных собственников.

Блейк Хьюлетт встретился и подружился с Хартманом за пять лет до его смерти. Все финансирование «Крионит-фонда», все финансирование АРХИВа, за исключением малюсенькой дотации от университета, шло от трастовой компании Хартмана.

Из операционной по выложенному до середины стен кафелем коридору спешил ночной охранник – краснощекий, с белыми усами-щеточкой отставной старшина, известный всем только по фамилии – Сполдинг. Он был без пиджака, рукава рубашки закатаны. Увидев Джо, сторож жестом поприветствовал его и рявкнул, пыхтя от одышки:

– Все готово, сэр!

Джо не мог понять, действительно ли Сполдинг настолько его уважает или просто издевается.

– Хорошо, – ответил он.

– Я быстренько отмыл пол и стены, сэр. – В подтверждение своего старания он вытащил носовой платок, скомкал его и утер лоб, затем оттянул вперед воротничок рубашки и вытер платком внутри. – Хорошо, что предстоит настоящая операция, а не учебное занятие… – Его голос затихал по мере того, как он реагировал на выражение лица Джо. – Если вы понимаете, что я имею в виду, сэр…

Джо улыбнулся одними губами:

– Кто-то уже здесь?

– Мисс Строуд, сэр. Она приехала двадцать минут назад. Я послал ее в круглосуточный магазин в Кроули купить молока и кофе.

Полин Строуд работала библиотекарем в Лондоне. Ее покойный муж был нейросуспензионным пациентом «Крионита». Его голова в числе других двенадцати сохранялась в жидком азоте в подвале под зданием.

Потребовались все шестеро, чтобы на руках вынести из машины оранжевый ящик, наполовину заполненный водой со льдом, переносной аппарат «сердце–легкие» с подсоединенным к нему регулятором температуры и переложить все на тележку в грузовом отсеке. Четверо подъехавших членов бригады покатили тележку в операционную.

Операционная, построенная по стандартному проекту, как две капли воды была похожа на только что покинутую в больнице Принца-регента, только без оборудования для анестезии. Под огромной, как литавра, лампой стоял операционный стол на гидравлической основе. На полу разместились несколько стоек для капельниц и многочисленная аппаратура в чехлах без единого пятнышка. Вдоль стены вытянулся ряд газовых баллонов.

Неожиданная близость к смерти человека, с которым он спал, вызывала у Мессенджера необъяснимое чувство: будто он вытянул жребий жить. Джо вспомнил, что Карен осталась одна управляться с гостями. Он ощутил прилив любви к ней, захотелось позвонить и сказать, как он обожает ее. Стало страшно, что он может потерять ее и Джека. Люди расходятся, не сознавая, что делают. Глядя на оранжевый ящик, Джо передернулся от мысли о том, что могло бы случиться, останься Джулиет жива.

И что может случится, когда она вернется.

Намокшие волосы Джулиет утратили свой яркий рыжий цвет и сейчас казались тускло-коричневыми, однако открытые глаза выделялись сияющими изумрудами на лишенном красок лице. Глаза следили за ним. Его чувства путались. Он отвел глаза в сторону, затем снова взглянул на тело. Ему показалось, что выражение бдительного внимания на лице женщины изменилось. Теперь она смотрела грустно и безнадежно. Ему хотелось, чтобы в комнате никого не было и он смог наклониться и поцеловать ее в лоб, чтобы утешить, поддержать.

От дыхания шел пар, Джо потер руки: он оделся очень легко, предполагая, что на вечеринке будет жарко. Холод шел от кафельного пола и проникал сквозь тонкие подошвы стерильной парусиновой обуви. Джо натянул хирургическую маску на нос, чтобы стало теплее.

Мюррей Макалистер и Блейк мыли в раковине руки. Таня Хьюгс помогла им натянуть латексные перчатки. Джо сделал то же самое, заставляя себя не думать о предстоящем.

Дверь операционной открылась, и вбежал Дуглас Гудман, который обычно выполнял сложные операции на открытом сердце. Он на ходу надевал голубой халат, нижние тесемки маски свободно болтались. Этот спокойный пятидесятилетний мужчина полностью посвятил себя кардиохирургии. Никто не знал причин его добровольной помощи в проведении крионических суспензий, он отказывался от платы за работу, не состоял членом «Крионита», да и никогда не стал бы обсуждать, верит ли он в криоконсервацию. Но когда его вызывали, всегда приходил и делал свое дело так же хорошо и тщательно, как если бы пациент был жив. Джо хотел верить, что Гудман, как и он сам, ненавидит само понятие смерти и что руководит им не только любопытство.

Гудман извинился за опоздание, прошел через чисто вымытую комнату и, вымыв руки, протянул их Тане Хьюгс, чтобы та натянула на них перчатки. Джо шагнул ближе, чтобы помочь. Затем вместе с хирургом подошел к операционному столу. Ему казалось, что, работая с бригадой, он лучше выполнит данное Джулиет обещание.

Аппарат «сердце–легкие» выключили, а Джулиет переложили из транспортировочного контейнера обратно в пластмассовую ванночку, наполненную свежим льдом и помещенную на операционный стол. Таня Хьюгс смазала грудь Джулиет тампоном, смоченным йодом, и Гудман сделал глубокий надрез пониже ребра. За лезвием скальпеля потянулась слабенькая ленточка кровянистой жидкости.

Подавая зажимы, Джо подумал, что легко представить, будто Джулиет находится под наркозом. Он почувствовал дурноту и отвернулся, чтобы не упасть, пока Таня и Макалистер, зашивая, протыкали иглой плоть. Чтобы успокоиться, он представил себе, как через несколько десятилетий она снова будет лежать на этом же столе. Ее аневризму вылечат с помощью лазерной или нанохирургии, и Джулиет подаст первые признаки жизни. От нахлынувшего оптимизма Джо даже улыбнулся.

В течение всего следующего часа, пока Гудман медленно и скрупулезно вставлял капсулы сперва в правое предсердие, затем в аорту, Джо с вновь обретенной уверенностью заглядывал в невидящие глаза Джулиет. «Все идет хорошо, – говорил он себе. – Без задержки. Взяли тебя вовремя. Все идет как по маслу. Теперь еще один рывок».