Искушение
Шрифт:
– Я обо всем и обо всех подумала, а ты мне только о ней говоришь.
– Хорошая она твоя Дуся, а ты ее бросить хочешь.
– Никого я не бросаю! Нужно мне уехать, очень нужно. А Дуся твоя любимая денег не дает. Говорит, пока не скажу что к чему, никуда не отпустит. Мне ждать ее позволения некогда.
– А почему спешка?
– Я же тебе сказала: терпение мое лопнуло. К тому же, узнала я, что в городе остались дальние родственники по материнской линии. Бабушке сюрприз преподнесу. Хочу найти их.
– Родственники? – с недоверием взглянула на подругу Аглая. Ее большие карие глаза, окаймленные густым веером ресниц, выражали крайнюю степень
– Откуда тебе знать, о чем наши матери разговаривали? Если у нас от них секреты бывают, то и у них от нас – наверняка.
– Ну, не знаю. А от кого узнала?
– Не важно.
– Снова секреты, – недовольно буркнула Аглая.
– Не обижайся. Это не важно. Я хочу эту родню найти. Может, они помогут другую жизнь начать: устроиться на работу, осесть в городе. Сил нет месить эту вечную грязь непролазную да коровьим навозом дышать. Скоро так провоняюсь, что не отмыться.
– Откуда в тебе эта тяга к городской жизни? Что ты о ней знаешь? У нас здесь все гораздо проще и честнее, – покачивая ногой, заметила Аглая.
– Проще не придумаешь, – всхлипнула Женя.
– А чем я-то могу помочь?
– Займи денег на поездку.
– На билет? – Аглая поднялась, отряхнула полы халата. Женя тоже сразу поднялась с земли. – Занять денег на билет туда и обратно, если родственников не найдешь?
– Больше, на сколько можешь, займи. Я в долгу не останусь, поверь! На тебя одна надежда, а иначе… Не буду жить, как скот.
– Ну, ты осторожнее. Зачем же людей обижаешь. Я здесь, между прочим, тоже живу.
– Я тебя не имела в виду.
– Темнишь ты, подруга, – Аглая пристально вглядывалась в заблестевшие глаза Платовой.
– Скажи лучше, что денег жалко.
– Нет, не жалко. Родители, правда, нагоняй дадут, если узнают, что потратила на что зря.
– Решай, Глаша. Ты – мое спасение. Я настаивать не могу, только прошу, очень-очень прошу…
– Я думала, что спасать – это очень романтично, но, кажется, я ошибалась.
Аглая уперлась руками в рыхлые бока, пожевала губами. Потом еще раз взглянула на трясущуюся от переизбытка эмоций подругу и безнадежно махнула рукой. У Женьки отлегло на сердце. Она почувствовала прилив крови к лицу, шее, даже вспотела.
– Пойдем, искательница приключений, – миролюбиво произнесла Воронова, – дам я тебе денег. Не в них счастье, поверь. Ты и сама в этом скоро убедишься.
Платова в дом заходить не стала, села на крыльце. Волновалась больше, чем, когда пришла просить о помощи. В глубине души знала, что Глашка добрая, отзывчивая и разжалобить ее пара пустяков, но на этот раз даже напрягаться особенно не пришлось. Небольшая фантазия на тему дальних родственников была очень кстати. Еще немного, и денежки зашуршат в ее пальцах. Манящие бумажки, обладающие магической силой выполнять любые желания, эквивалент могущества, символ вседозволенности. Только с большими деньгами можно ощущать себя защищенным, уверенным, сильным. Все покупается, все продается. Люди и делятся только на тех, кто продает, кто покупает. Остальные классификации надуманы для того, чтобы пудрить мозги.
Женька вздохнула, вспомнив истинную цель своей поездки в ***йск. Жаль, что она так недолго будет наслаждаться этой самой настоящей жизнью, да и то – за чужой счет. Обманывает ведь, что вернет долг. Ну, да что об этом думать. Как говорит бабушка, Бог он все видит, все понимает, Он и простит.
– Держи. – Аглая неслышно вышла из
дома и уже протягивала оцепеневшей подруге купюры. Платова смотрела на них широко раскрытыми глазами, в которых совершенно ясно читался испуг. – Ты чего? Сотенных никогда не видела?– Я…Я… – Женька боялась сказать о том, что не рассчитывала на такую щедрость.
– Много что ли? – Глаша засмеялась разливистым грудным смехом. – Да, бери же. Денег много не бывает. Купи себе что-то из обновок, прежде чем на глаза родственникам показываться. Все-таки, знаешь, встречают по одежке, а там – все от тебя зависит. Ну, что ты смотришь? Бери, пока не передумала.
Женя медленно поднялась. Деньги перекочевали в ее руку. Все еще не веря в такую удачу, Платова посмотрела на Аглаю, пытаясь вложить в этот взгляд всю свою благодарность. Она хотела улыбнуться, но губы дрожали несдерживаемой мелкой дрожью, противно, бесконтрольно. В какой-то момент Женя словно сломалась, не выдержала напряжения и бросилась подруге на шею.
– Спасибо, спасибо, – горячо шептала Платова, вдыхая запах парного молока, что исходил от тела Аглаи.
– Перестань, Женька! Точно ты какая-то, словно не в себе. Ничего особенного не произошло. Я тебя выручила. Ты меня когда-нибудь выручишь. Мы же дружим, дурища.
Но Женя плакала не столько из благодарности, сколько от жалости к себе, несчастной, которая добровольно решила распрощаться с такой никчемной жизнью. То, что этим решением нельзя ни с кем поделиться, в глазах Жени прибавляло происходящему трагичности. Казалось, все происходит не в реальности, а во сне. Только шелестящие купюры в руке говорили о том, что первый шаг сделан – и не во сне, а наяву.
Когда вернулась домой, бабушки в доме не было. Женя выглянула из окна кухни: согнувшись, та снова возилась на бесконечных грядках. Этой работе не видно конца. Она бесконечная, неблагодарная, изнурительная. В селе в ней суть жизни. Женю такой порядок вещей не устраивал. У нее все будет иначе. Пусть сейчас она воспользуется сердечностью подруги. Пусть! Зато у нее будет целый день несказанного счастья и исполнения желаний. Денег Аглая дала столько, что Женькина фантазия буксовала. Но пока нужно было сделать следующий шаг: воспользоваться случаем и улизнуть незаметно. В единственный целый цветной пакет Женя наскоро собрала все, по ее мнению, самое необходимое. Достала паспорт, аттестат, спрятала, как могла надежно и, в последний раз взглянув на портреты родителей, что висели на стене в комнате, осторожно вышла на крыльцо.
Она шла, машинально здороваясь со всеми, кого встречала на своем пути. Все они потом будут отвечать на расспросы Дуси: где, когда и кто последний видел ее внучку. Бедная бабушка. Женя сжала кулаки. Нет, ей нельзя раскисать. Она не будет думать ни о ком, только о предстоящем празднике. Последнем, единственном, но это будет ее день, ее решение. Скорее бы добраться до дороги. Ждать автобус – дело неблагодарное, а до вокзала пешком дойти можно, но жаль времени. Теперь она не может быть расточительной с ним.
Угрызения совести делали ее ноги тяжелыми. Никогда еще Жене не было так трудно идти. Наверное, так шли каторжники с кандалами. Шли, по грязи, снегу, вытоптанным дорогам, глядя под ноги, думая лишь о том, что нужно шагать дальше. А воображение упорно возвращало Женю в их двор, на их огород, туда, где, невзирая на возраст, болезни, усталость, трудится Евдокия Ивановна.
– Я не буду думать о бабушке, – закрыв на мгновение глаза, прошептала Женя. – Я вернусь, когда придет срок и тогда…