Искусительная маленькая воровка

– Моя мать мертва, – вырывается само собой.

Бастиан не удивляется моему внезапному откровению. Он поднимает руку, чтобы провести по линии моего подбородка, побуждая меня сказать больше.

– Она умерла, когда мне было восемь с небольшим. Выпила яд, и мой отец отказывается признавать, что ее убили. – Мой взгляд скользит по его лицу. – Хочешь знать почему?

– Да, детка, хочу, – бормочет он, поглаживая меня.

– Потому что это означает, что кто-то выступил против него. Кто-то, вероятно, решил, что ее смерть поставит Райо Ревено на колени, на некоторое время отвлечет от дел, чтобы можно было выступить и победить нас. – Я сглатываю и понижаю голос. – Но они ошиблись. Отец слезинки не проронил, по крайней мере я этого не видела. Он просто взял несколько дней отдыха, чтобы побыть с нами дома. Через несколько дней мы с сестрой снова смогли спать. А он… Почти каждое утро отец сидел у себя в кабинете, все еще одетый в то, что было на нем накануне вечером. Не знаю, спал ли он вообще… В конце концов все устроилось так, словно ее никогда и не существовало. Словно я всегда жила здесь.

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает он.

Отвожу от него взгляд.

– Я не всегда жила в Грейсон Мэнор. Я переехала незадолго до маминой смерти.

– Но тебе здесь нравится?

Мой тон становится еще мрачнее.

– Да, мне здесь нравится, что тут может не нравиться?

Падаю на спину, и он делает то же самое; лежим, уставившись на хрустальную люстру и лепнину в виде короны.

– Красивые вещи ни хрена не значат, богатая девочка. – Его рука находит мою на одеяле, пальцы переплетаются. – Но ты это и так знаешь.

Да, знаю. И не только вещи, но и люди. Красивые люди грубые, непонятные, и они носят дешевые кожаные куртки.

Я резко втягиваю воздух через ноздри, и он сильнее сжимает мою руку.

Где-то глубоко в сердце что-то тянет, беспокойство, обернутое мыслью «черт побери, что я делаю», кружится в моей голове. Незнакомое, опасное ощущение.

Любовь убивает… Не могу сказать, что я люблю его, но, возможно, он нравится мне слишком сильно, и, хотя это чувство так легко ко мне пришло, впоследствии оно все равно будет дорого мне стоить.

Но что, если я все же люблю его?

В попытке отвлечься, я спрашиваю:

– Ты ходишь в школу?

– Когда мне хочется. – Его губы расплываются в улыбке, а когда он видит, что я не улыбаюсь в ответ, он пожимает плечами. – Я многое пропустил в самом начале. Мой отец потерял работу и отыгрывался на мне, так что было не до учебы.

– Но ты все-таки учишься?

Уголок его рта приподнимается.

– И да, и нет. Хожу на занятия, чтобы избежать проблем. Социальные работники время от времени заходят к нам в общагу, и не в моих интересах, чтобы они задавали вопросы, кто я и все такое. Так что я подчиняюсь правилам.

– Но я полагаю, учиться не вредно для… бизнеса?

Он кивает.

– Самое оно для гангстеров и мафиози.

Каждый мускул в моем теле напрягается, а Бастиан смеется.

– Ну же, девочка, ты уже поняла, что я из себя представляю.

Ага. Кто еще может вламываться туда, куда не следует.

– Мой отец надрал бы мне задницу за одну только мысль о том, чтобы не ходить на занятия, когда не хочется.

– Пусть попробует.

Поднимаю взгляд на Бастиана. Он изгибает темную бровь, провоцируя меня задать ему вопрос, но я смеюсь в ответ. Его грубая ладонь притягивает меня ближе, и я, положив голову ему на грудь, провожу пальцами по горячей коже.

– Но, знаешь, мне нравится учиться.

– Такая хорошая девочка, – смеется он, скользя губами по моему виску.

– Представь себе, – закрываю глаза, но, как только мое тело успокаивается, мозги снова приходят в состояние повышенной готовности. – Извини, мне нужно привести себя в порядок.

Запираюсь в ванной и быстро моюсь, позволяя голове немного проясниться. Гляжу на себя в зеркало. Моя кожа раскраснелась, на шее и груди так много отметин, что не сосчитать, и я улыбаюсь. Конечно, мужчина, у которого помечено все тело, хотел оставить немного и на мне.

Выхожу и сажусь рядом с ним, провожу пальцем по татуировке чуть выше левой щеки, и он слегка хмурится.

– Если братья Греко впустили тебя сюда, они должны быть наказаны. Мы не можем позволить им подвергнуть поместье риску, независимо от причины, – говорю я.

– Тогда хорошо, что они этого не сделали, да? – отвечает он безразличным тоном.

– Нет?

Его пристальный взгляд прожигает мою щеку.

– Нет.

– Тогда как?

– Не важно.

Моя рука замирает от его краткого ответа, и я поднимаю глаза, чтобы встретиться с ним взглядом.

– Нет, важно. Они впустили тебя или нет?

Он прищуривается.

– Никто не впускал меня, богатая девочка.

– Это не игра, Бастиан, – я качаю головой. Слова отца, сказанные недавно, звучат у меня в ушах. – Если безопасность под угрозой, мне нужно знать.

– Я сказал тебе, что приду, и я пришел. – Он изучает меня какое-то время. – Что ты мне недоговариваешь?

– Я задала тебе вопрос.

– Богатая девочка.

– Прекрати.

– Роклин, – рявкает он.

Я пытаюсь вырваться, но он хватает меня сильнее. Подтягиваю ноги, как будто собираюсь оттолкнуть него, и он поворачивается, чтобы обхватить меня, но я ждала этого. Мой прикроватный нож мгновенно оказывается у меня в руке, рука разворачивается и летит прямо к его шее, когда он снова оказывается сверху.

– Расскажи мне, как ты сюда попал.

Вместо ответа он сам напирает на острие. Я замираю, думаю, что это блеф, но капли крови медленно начинают стекать по его шее.

– Я велел тебе не прятаться от меня? – говорит он сквозь стиснутые зубы.

– Как ты сюда попал?

– Не волнуйся, больше никто не попадет.

– Бастиан! Это не клуб плохих парней. Здесь реальная жизнь, а не шоу на ринге.

В тот момент, когда я это говорю, мне хочется взять свои слова обратно, но уже поздно. Черт, это не совсем то, что я имела в виду…

Ладно, это именно то, что я хотела сказать, но я не планировала оскорблять его; я не хочу оскорблять его. Я хочу разобраться в ситуации, потому что должна. У нас правда все по-другому. Брешь в системе безопасности – это потенциальная гибель людей. Вероятно, моя.

Если только это не очередной трюк моего отца… Он умышленно понизил уровень безопасности, как еще одно поддельное проявление слабости?

Нет. Папа не стал бы подвергать меня реальному риску.

Да?

– Вот так? – хрипит он, обхватывая мое запястье и сжимая его; окровавленный нож падает на кровать. – И что же вы делаете? Выдираете ногти? – Он берет мою руку и проводит ею по своей левой груди, прямо над фениксом в огне, под которым скрыт маленький шрам. – Отрезаете соски? – Мои пальцы натыкаются на неровную линию, длинный шрам тянется вниз. – Или, может быть, языки? – Ведомая им рука переходит на его горло, на шрамы поменьше, похожие на рубцы, украшенные глазом Гора. – Или конечности? – Теперь пальцы скользят по его грудине, и я отдергиваю руку, со злостью глядя на него.