Искусство игры в дочки-матери

Потом, ближе к концу, он почти перестал есть. Она варила ему супы и вливала в него по ложечке, пресные и чуть теплые.

Когда его не стало, готовить и убирать для себя одной казалось пустой тратой времени, и постепенно ее рацион сократился до сэндвичей, разбавляемых изредка кусочками фруктов. Она до сих пор не могла заставить себя даже смотреть на суп.

Так было не всегда. Грейс вспомнила семидесятые, обеды впопыхах в столовой «Конкорда», которые она проглатывала в один присест, торопясь вернуться к сборке двигателей. Некоторые мужчины задерживались в столовой подольше, чтобы обсудить футбол, девушек или любые другие свои увлечения. Грейс редко присоединялась к ним. Мужчины воспринимали ее как некого рода аномалию – женщину, которая не хотела остепеняться и заводить семью, в те-то времена.

– Ради чего ты так надрываешься, – вспомнила она слова одного из них. – Тебе все равно придется бросить работу, когда пойдут дети.

– Я не брошу свою работу, – ответила она тогда, чем изрядно их повеселила.

– Что ж, тогда мне жаль твоего мужа, – сказал он.

Грейс надеялась, что Амелии никогда не придется выслушивать подобные комментарии. Она не могла представить, чтобы ее дочь терпела подобное снисхождение, и испытала очередной прилив гордости.

Гордость быстро уступила место голоду. Сэндвич с ветчиной, сыром или яйцом? Она мысленно взвесила плюсы и минусы каждого варианта. Открыв хлебницу, она обнаружила, что батон покрылся голубовато-зелеными пятнами. За неделю она не успевала съедать даже самую маленькую буханку хлеба в одиночку; аппетит был уже не тот. На мгновение она задумалась, придется ли по вкусу такой батон уткам в парке, но затем вспомнила табличку, предупреждающую, что уток разрешается кормить только овсяной крупой и половинками винограда. Казалось, даже утки решили вести здоровый образ жизни. Она бросила хлеб в контейнер для компоста и наклонилась к шкафчику за сковородой. Омлет так омлет.

Грейс сидела за столом, в одиночестве доедая свой омлет. После стольких лет, проведенных в искренних, но часто безуспешных попытках вернуться домой с работы пораньше, чтобы поужинать всей семьей, именно во время приемов пищи она скучала по ним острее всего. Пожалуй, стоило все-таки сходить в ресторан с друзьями.

Может быть, в следующий раз она так и сделает.

Сейчас же она включила телевизор, чтобы заглушить тишину. Затем снова выключила, когда началось это жуткое молодежное шоу, отравляющее умы современных подростков. Грейс задумалась, любит ли такое Шарлотта. Она всегда производила впечатление любознательной, склонной к самоанализу девочки. Не такой, как ее мать. Скорее, как… Грейс запретила себе думать об этом, доела омлет, а потом начала зевать. Она не ностальгировала по молодости во всех ее проявлениях, но скучала по крепкому сну третьего десятка своей жизни. В нынешние годы ей удавалось поспать не больше пары часов подряд, и это в лучшем случае, и просыпалась она от любого шороха, что приводило к переутомлению в течение дня и частой сонливости, которая настигала ее в самые неподходящие моменты. Тогда, в семидесятые, когда она засыпала в своей односпальной кровати, она обдумывала выполнение предстоящих задач. Оптимальный угол установки турбины, скорость вращения лопасти ротора. А не то, чем она успела разозлить свою дочь, и реалистично ли выглядит снег в ее миниатюрном шале.

Шале.

Она поставила посуду в раковину и бережно взяла в руки небольшую конструкцию, которую смастерила ранее. Держа ее перед собой, она вышла из кухни и через весь сад направилась к сараю. До нее донесся лай соседской собаки, плещущийся в завываниях ветра, как липовая сережка. Она достала ключ и вставила его в замочную скважину.

Когда дверь открылась, Грейс ощутила, как мысли об одиноком ужине начинают таять.

Она была дома.

Шарлотта сидела в своей комнате и не знала, куда себя деть. Она бы даже рада была еще немного поделать уроки, лишь бы отвлечься от ссоры, которая происходила на кухне. Но она уже вызубрила таблицу умножения на четырнадцать, дописала рассказ о слонах и собрала школьный рюкзак к понедельнику. Она даже включила «Хижину любви» – шоу, которое обсуждали все ее друзья, – но оно показалось ей таким скучным, что Шарлотта никак не могла на нем сосредоточиться. Оставив телевизор включенным на фоне, она достала «Тайну острова сокровищ» в потрепанном переплете, которую до сих пор обожала, несмотря на свой возраст, и открыла на любимой главе о приключениях пса по кличке Тимми. Она все еще слышала ругань, доносящуюся с кухни, но теперь крики приглушались дверью, позволяя ей фантазировать о том, что могло быть сказано.

В последнее время они случались все чаще и чаще – вечера, проведенные в четырех стенах ее комнаты, чтобы родителям было проще ругаться друг с другом. Полгода назад ее мама получила повышение на работе, и родители усадили ее перед собой и объяснили, что теперь мама будет занята больше обычного, но все равно постарается находить для нее время, а папа постарается чаще приходить с работы пораньше.

Но этого не произошло. Он был все так же поглощен своим бизнесом, и Шарлотте оставалось только наблюдать за тем, как круги под глазами ее матери становились все темнее, а ее настроение, под стать глазам, все мрачнее.

И что бы ни было на этой бумажке, оно только подлило масла в огонь. Шарлотта снова пожалела, что не выбросила ее обратно в мусорное ведро, где ей самое место.

Она подумала, что в сложившихся обстоятельствах имеет полное право снова попросить купить ей щенка – теперь, когда она так часто оставалась одна, это казалось особенно важным, хотя почему-то она сомневалась, что родители разделят ее точку зрения.

Но не совсем одна, напомнила она себе, откладывая книгу, чтобы заглянуть в террариум, стоящий у нее на столе. Оттуда на нее уставился один из двух палочников. Второй проигнорировал ее, беспечно дожевывая подвянувший лист бирючины.

Ссора родителей достигла своей кульминации, и Шарлотта смогла разобрать больше слов.

«Непростительно». Это мама, которая учила ее, что людей всегда нужно прощать, если они искренне извиняются.

Затем целое предложение от папы, истеричное и пронзительное. «Не все считают меня неудачником».

«Это их проблемы». Снова мама.

«Знаешь, чье мнение по-настоящему важно? Тех, кто продолжает ценить тебя, даже когда ты оступаешься».

«И что это должно означать? Что мое мнение неважно, потому что ты мне лгал? И бог знает что еще?»

Шарлотта открыла окно и высунулась наружу. Вечерний воздух был свежим, и она глубоко вдохнула, наслаждаясь ощущением прохлады, разливающейся в легких. До нее долетела трель городского дрозда, принесенная ветром. А потом она услышала, как хлопнула входная дверь. И будто весь дом содрогнулся.

Это было что-то новенькое. Раньше никто из родителей не уходил из дома даже в пылу ссоры. Обычно они ругались, хлопали дверцами шкафов и, наверное, проливали слезы, но никуда не уходили. Воцарилась мертвая тишина, и Шарлотта задумалась, кто из родителей остался дома. Если папа, то она могла бы сбегать на кухню за шоколадным муссом, баночку которого видела в холодильнике. А если мама? Игра не стоила свеч, особенно после отказа Шарлотты есть сосиску.

Она закрыла окно и снова перевела взгляд на своих палочников. Один из них перебирал в воздухе своей тонкой ножкой, словно танцуя. Другой – целеустремленно взбирался по стеклу террариума на самый верх, вероятно, в поисках свежих листьев. Шарлотта обязательно нарвет для них завтра еще бирючины.

Беспокоиться не о чем, решила она, возвращаясь к книге. Ее родители еще помирятся. Всегда ведь мирились.

Глава 3

Амелия сидела за кухонным столом. Дни сменяли друг друга, принося новые откровения и приглушенные споры. Она до сих пор не могла поверить в то, что он мог так поступить с ними. Только не Том. Он всегда казался таким искренним, таким открытым к обсуждению любых тем. Для нее это было глотком свежего воздуха, в котором она отчаянно нуждалась после стольких лет, прожитых с матерью. Вот почему она влюбилась в него тогда, в самом начале. Ну, и еще в его глаза, глубокие и синие, как океан, такие же, как у ее отца.

Ее повышение сказалось и на нем тоже, она это понимала. Но в тот момент он отнесся к ней с такой чуткостью. Она сказала ему, что чувствует вину за то, что эгоистично ставит на первое место карьеру, пока Шарлотта еще учится в школе. А он рассмеялся и ответил, что только она может чувствовать себя виноватой за желание тратить больше времени на сбор средств для борьбы с раком.

– Я не хочу стать похожей на свою мать, – призналась она. – Думать только о карьере и совсем не обращать внимания на дочь. Я не допущу, чтобы Шарлотта чувствовала себя брошенной.

– Ты ничуть не похожа на свою мать, – заверил он ее словами, которые она всегда мечтала услышать. – К тому же у тебя есть я. Мы партнеры.

Их отношения давно перестали быть похожими на партнерство. А его слова оказались не более чем пустым звуком. Он часто отсутствовал допоздна, уверяя, что занят работой. Теперь-то Амелия понимала, что его задержки были связаны с бизнесом, трещащим по швам. И все-таки, неужели он не мог просто довериться ей? Она знала, что временами вела себя резковато, а он – чересчур робел и что, когда они оба уставали – а в последнее время это происходило слишком часто, – они легко могли сорваться друг на друга. Но они были Том и Амелия. Амелия и Том. Они любили друг друга.