Искусство рисовать с натуры

Она села на кровать и придвинула раскрытую книжку к себе.

6 августа.

Я — реалист. Я — не мистик. Я — не сумасшедшая. Но я не понимаю, что происходит, я абсолютно ничего не понимаю. Я не придавала особого значения своим версиям, пока той ночью нас чуть не сбил грузовик. И до грузовика… Я вышла на дорогу, чтобы проверить… И могу честно сказать — никогда в жизни мне еще не было так страшно. Хорошо, что Наташка в тот момент не видела моего лица. Она подумала, что я просто пьяна. Я не могу объяснить, что я ощущала, стоя посередине дороги, но я чувствовала себя маленьким насекомым, очень близко подобравшимся к норке тарантула. Я смеялась, но на самом деле я кричала от ужаса. Это сложно объяснить, но казалось, что кто-то в этой темноте и в грохоте музыки слышит мой смех и чувствует мой страх. И то, что случилось потом, дало мне понять, что это действительно так. Мы очень близко подобрались к чему-то… мне кажется, что мы уже дотронулись до него, и теперь оно нас не выпустит.

Нет, не нас. Я тут статист. Ей нужна Наташка. Зачем? Третий раз подряд. Я не верю в совпадения.

С Наташкой определенно что-то происходит. Я боюсь за нее и я боюсь ее. Я смотрю на картины, которые она мне подарила, и мне становится холодно, хотя на улице летний зной. Иногда ее картины кажутся мне тонким оконным стеклом, за которым нечто… темное… сильное… и ему не составит труда проломить это стекло. Порой мне хочется оставить все как есть, вернуть ей мужа, и картин больше не будет… хотя, мне кажется, уже поздно.

11 августа.

Дмитрий Алексеевич сегодня впервые в жизни на меня накричал. Правда, он тут же извинился, сказал, что сильно переживает за Наташку и в последнее время себя плохо чувствует, но на секунду я даже испугалась. Я просто хотела отдернуть шторы — в комнате было очень темно, а он вдруг как рявкнет: «А ну отойди оттуда!!!» Стариковские нервы — это, конечно, не наши молодые. Может, он просто злится на меня. Так получилось, что он узнал, что я обманула его — я опять сама ему рассказала. Вначале он разговаривал со мной очень сурово, но потом потрепал по голове и сказал, чтобы я делала все так, как считаю нужным — он мне указывать не будет. Он сказал, что я дружу с Наташей уже много лет и знаю ее гораздо лучше, чем он, следовательно, лучше знаю, что ей нужно. «Может, ее картины — это не так уж плохо» — сказал он мне. — «Может, этот ваш Лактионов действительно вытащит ее наверх». Я сказала, что на днях, хоть Наташка и против, покажу ему ее картины. Вообще, Дмитрий Алексеевич очень заинтересовался Игорем, в особенности его историей, все выспрашивал — действительно ли он такой хороший специалист в своем деле. Посмотрел на его визитку, покивал и сказал, что вроде бы человек серьезный и солидный. Попросил, чтобы, как только я покажу Игорю картины, сразу позвонила бы и все рассказала. Он действительно очень сильно переживает…

… ужасно! Я до сих пор не могу поверить, что он мертв. И ужасно то, что я больше расстроенна не его смертью, а теми возможностями, что погибли вместе с ним.

Это она убила его. Я уверена в этом. Это она!!! Игорь должен был рассказать Наташке о Неволине, и дорога это поняла. Когда он увидел картины, то сразу…

… не успел забрать картины из музея. Теперь-то я и сама вижу сходство, но он-то специалист, он сразу уловил. Одна рука, одна кровь… Я видела одну из картин в музейных запасниках — автопортрет Неволина. Та картина, которую дала мне Наташка — та, где нарисован мужчина с бородой — точная копия музейной. Она абсолютно точно нарисовала Неволина, хотя никогда его не видела. Она рисует, как Неволин — точь в точь, Игорь сказал даже, что лучше. Он сказал — еще немного развить… Он был совершенно растерян.

Родовая память?

У меня не выходит из головы наш разговор накануне его смерти. Он рассказал, как Наташка реагировала на картины Неволина — еще тогда у него возникло подозрение, что она знает Неволина, очень хорошо знает, и, возможно, не подозревает об этом. Но когда он показал ей Неволинское предсказание, она ничего не поняла.

Игорь сказал, что Неволин писал эти слова на нескольких из своих картин, словно пытался о чем-то предупредить. Или о ком-то. О ком-то, кто является сыном сестры и внуком матери одновременно. Какая-то абракадабра — так же не бывает. О ком он хотел предупредить?

Может, о ком-то, кто принесет столько же несчастий, сколько и он? Черт его знает, ведь говорят же, что гении часто бывают провидцами. Игорь утверждал, что Неволин был гением. Не знаю, я в живописи не разбираюсь совершенно.

Во всяком случае, к Наташке это не относится. Во-первых, она ничей не сын, во-вторых, у нее нормальная семья, а в-третьих — ну какое от нее зло?

Но мне очень не нравятся ее картины. И еще меньше мне нравится то, что происходит вокруг нее. То, что случилось на дороге…

Мне страшно…

18 августа.

Женщина по фамилии Чистова, Екатерина Анатольевна, лежала в нашем старом роддоме — действительно лежала и родила, но только в 1960 году. Родила она тогда дочь — Светлану — это, надо понимать, Наташкина сестрица. А вот в 1975 году Екатерина Анатольевна в роддоме не зарегистрирована. Вообще. Зато зарегистрирована Светлана Петровна Чистова, пятнадцати лет от роду, которую привезли уже с ребенком — она даже не в роддоме рожала, а где-то на улице ее прихватило, и машина не успела приехать. Ребенок женского пола, и ребенок этот был выписан вместе с матерью совершенно здоровым. Как звали эту девочку? А звали ее Наташа. Наташа Чистова. Моя подруга. Вот вам и здрассьте — мексиканский сериал!

Это все ставит на свои места, не правда ли? Неволин ошибся самую малость. Не сын. Дочь.

Снова, как мне этого не хотелось, пришлось использовать папины связи. Но это того стоило. Версия, которую я проверяла, казалась мне совершенно фантастической, но именно она и оказалась верной. Я до сих пор не могу поверить в то, что прочитала в этих старых бумажках. Этого не может быть. Я не хочу, чтобы это было правдой. Я никогда…

— Это неправда, — прошептала Наташа и встала, держа книжку в руках и глядя на исписанную страницу, словно в кривое зеркало. — Ты врешь мне! Зачем ты так врешь мне?!

Страница с легким шелестом качнулась взад-вперед, словно не соглашаясь с ней, и Наташе снова бросились в глаза слова, выведенные особенно крупно:

Не сын. Дочь.

— Неправда!!! — крикнула Наташа и швырнула книжку в стену. Раздался глухой удар, на пол посыпались какие-то листки, бумажонки, следом упала и сама книжка, распростершись на раскрытых смятых страницах, словно подстреленная птица. Наташа пнула ее босой ногой и прижала к переносице до боли сжатый кулак, чувствуя, как по щекам скатываются холодные злые слезы.

Это не может быть правдой! Не может! Родство с Неволиным, все ее картины — ничто по сравнению с этой чудовищной ложью.

Получается, что вся ее жизнь — сплошная ложь.

Она закурила, держа сигарету дрожащими пальцами, и прислонилась к шкафу, тускло глядя на кувыркающийся в неподвижном воздухе дым. Поврежденная рука разболелась и тянула вниз, точно в плечо ей врастили связку гирь. Жарко, душно… Когда же дождь пойдет, прибьет пыль? Когда же все это кончится?

Что делать?

Проще всего — ничего не делать.

Наташа отвернулась от лампы и побрела в коридор, опираясь о стену, прижимаясь к ней, с шуршанием скользя плечом по обоям. Когда стена кончилась, она оттолкнулась от нее и перевалилась к тумбочке. Ее пальцы сунули сигарету в уголок рта, пробежали по полированной поверхности тумбочки, перескочили на стену и нажали на выключатель. Загорелась лампа под тусклым пыльным абажуром — когда она стирала с него пыль в последний раз?

Маленькая книжка с телефонами лежала в самой глубине ящика — Наташа ей почти не пользовалась. Большинство телефонов принадлежало старым друзьям, которые давным-давно разъехались по другим городам, по другим жизням — ни о ком из них она теперь ничего не знала. Только Надя оставалась рядом — сколько лет уже — больше двадцати. А теперь нет и ее.