Искусство управленческой борьбы
Шрифт:
К сожалению, дело обстоит еще сложнее, чем это представлено в предыдущем абзаце.
Человек играет множество ролей и находится с одним и тем же партнером (другим человеком) во многих ролевых соотношениях. При этом по одним ролевым координатам эти два человека борются (воюют), а по другим ролевым координатам у них мир и дружба. Можно сказать, что не существует пары людей, которые по всем без исключения долевым координатам только бы боролись (воевали) или только бы находились в состоянии мира и дружбы.
Даже стреляющие друг в друга люди в знойной пустыне дают врагу попить, а единоверцы — помолиться. И врага в некоторых отношениях аморально обманывать, когда он выступает
С другой стороны, и любящие супруги по какой-то координате могут вести непримиримую борьбу и обманывать друг друга: например, по вопросу курения.
Муж спрашивает жену, где его сигареты, а она, сама их убрав подальше, отвечает: "Да уж… все скурил!" Он тяжко вздыхает, поскольку магазин уже закрыт, чему жена рада. Но она не догадывается, что вздох это т — притворный, для того, чтобы она не уследила, когда он выйдет покурить припрятанные им именно на это т случай сигареты.
Если человек не умеет различать роли и переносит состояние мира или борьбы с одного ролевого соотношение на другое, то возникает: Человек-максималист, который понимает и принимает только два состояния отношений с другим человеком: или мир — или война!
В молодости я, учась в университете, увлекался немного рисованием, в том числе и рисовал плакаты. Однажды представитель партийной организации поручил мне изготовить большой плакат: "Что- нибудь порезче — против агрессии американского империализма во Вьетнаме!* Мне это задание не понравилось, но я был "при исполнении обязанностей" в студенческой рекламной студии. По моим тогдашним понятиям, политический плакат должен быть овеществленным криком политической же души, а не заданием "с небрежно прикрываемым ладонью зевком на устах". Я изготовил большой, на четырех листах, плакат и повесил его над главной лестницей факультета. На нем было написано: "Ни один американский солдат не должен уйти живым со свободной земли Вьетнама!". Через несколько часов ко мне подошел "представитель":
— Слушай, сними плакат!
— А в чем дело?
— Какой-то он не такой! Кровожадный, что ли. К тому же скоро будет делегация американских физиков, неудобно!
— А напалмом жечь вьетнамских детей — удобно?
Не кровожадно? Снимайте сами! Я не буду.
Он отошел, а я гадал: снимут — не снимут… И снять — нехорошо. И оставить — нехорошо. На следующее утро исчез один из четырех листов, и я поразился политической мудрости противника. Вроде бы плакат и не снят, и вроде бы — обречен.
И на следующий день он, действительно, был снят — уже не по политическим, а по эстетическим соображениям.
В этом примере я явил собой классический пример максималиста. По иронии судьбы (что с максималистами нередко случается), мой нынешний зять (муж моей младшей сестры) — бывший американский летчик, воевавший в небе Вьетнама с нашими "МИГами".
Человек конфликтный, который переносит состояние борьбы с одних ролевых координат на другие — не умеет удержать борьбу в строго ограниченном ролевом пространстве (как маленький ребенок: раз ты, мама, не позволяешь мне смотреть этот мультик, я не буду тебя любить, уеду и буду жить один!).
Одна из типичных причин конфликтности человека- обидчивость. Ничто так не украшает нашу жизнь, как шутливая борьба (Лучше умереть от смеха, чем жить без юмора). Однако люди, не привыкшие часто пересматривать свою картину мира в соответствии с жизненными реалиями, имеют слабое и замедленное чувство юмора, из-за чего шутливую борьбу воспринимают как серьезную. Ну, а поскольку для юмора нет закрытых зон (ничто не свято), то шутливая борьба может протекать по любым ролевым координатам. Конфликтному человеку
полезно разъяснять в ясной и понятной форме, без всякого юмора, где вы с ним воюете (в каких вопросах боретесь), а где у вас — мир и дружба.Человек простодушный, который необоснованно переносит состояние мира и дружбы с одних ролевых координат на другие — не умеет сдерживать дружеские чувства в определенных ролевых рамках, когда сталкивается с людьми, имеющими враждебные по отношению к нему намерения (как улыбающийся иностранец, которому, тоже улыбаясь, говорят на местном языке гадости и покатываются со смеху). Но иностранец рано или поздно разберется, что к чему, а простодушного человека жизнь может научить только уж очень недобрым способом.
Однажды у меня на семинаре слушатели подняли вопрос о том, что уж очень жесткое, в моем изложении, управленческое искусство: "У американцев все помягче!" Я пояснил, что менеджмент лишь по форме мягкий, а по содержанию — жесткий: ведь его задача — предотвратить и предупредить применение грубой силы в интересах всех сторон; что "менеджмент — это кулак в лайковой перчатке" — как раз американская формула.
Что тема моего семинара — "Техника перехвата и удержания управления" — как раз об этом кулаке, а Дейл Карнеги — это о перчатке. Но перчатка без кулака — мало чего стоит. Тут один слушатель не выдержал и поднял руку: "Можно я им расскажу?! Чтобы не обольщались на счет американцев!"
И он рассказал о том, как работал раньше в совместном с американцами предприятии, и был у него американский менеджер-напарник. "Мы с ним дружили-обнимались, водку пили, ну, я думал — друг! А однажды он забыл в компьютере дискетку. Я крепился, крепился, потом не выдержал, посмотрел, что там. А там — все мои грехи, упущения и проколы — за все время нашей «дружбы», да еще с цифрами, датами и свидетелями… Вот тебе и дружба! Так что — не обольщайтесь на слова!"
— Ну а что ты после этого сделал? — не удержались из зала.
— Я? Сломал дискетку!
Зал рассмеялся. Видимо, развеселила зримая разница ментальностей.
Разумеется, дело не в американцах как таковых. Думаю, читатель меня понимает правильно. Принадлежность к любой нации — лишь комбинация ролей и не более того. И в этих комбинациях надо разбираться, не расширяя сферу борьбы и не проявляя излишнего простодушия.
А теперь — несколько слов по поводу арифметики. Моральное различие между войной и миром имеет место не только по поводу оценки приемлемости обмана, но и по поводу применимости социальной арифметики.
В военных условиях обречь на смерть (а то и просто убить) малое количество невинных людей (или собственных солдат), если это позволит спасти от гибели большое их количество, — морально. Если и существуют сомнения по этому поводу, то они испаряются, если большое количество становится очень большим, а малое — очень малым. Частным случаем этой арифметики является захват заложников, а также вынесение показательного наказания (не обязательно, действительно, виновному) — в назидание остальным, когда один человек приносится в жертву воспитательной процедуре многих. В мирных условиях принесение в жертву хотя бы одного с благой целью спасения миллионов (не говоря уже о меньших количествах) — аморально. Если и существуют сомнения на этот счет, то они касаются технологии принесения в жертву, что именно имеет место: оставление без помощи; обречение на верную смерть; казнь. В мирных условиях недопустимо показательное наказание одного (имеется в виду — незаслуженное полностью или частично) ради воспитания многих. Использование этого приема может привести к борьбе (войне), являясь, по существу, ее первым шагом.