Искусство воскрешения

2

Железнодорожная станция Дары кишела пассажирами, ожидавшими поезда на юг, и прочими путниками, поскольку стоял декабрь, месяц, богатый на каникулы и праздники. В водовороте толпы веселый и нахальный Христос из Эльки раздавал брошюры и благословения направо и налево.

Несмотря на то что Меридиан, как здешние запросто называли поезд «Меридиан Север – Юг», по обыкновению запаздывал – на двенадцать часов, всего ничего, – «а ведь сорок второй год на дворе, стыд и позор!» – ворчали пассажиры; несмотря на то, что оба апостола сбежали от него несколько часов назад; несмотря на окаянный зуб, не желавший проходить – стреляющую боль было не унять ни молитвой, ни подручными средствами, – он даже тыкал зажженными сигаретами в гнилое дупло в надежде выжечь нерв; несмотря на все невзгоды, сердце его полнилось благодатью. И ничто не могло испортить ему настроение. Нетушки. Даже воспоминание о жуткой шуточке психанутых шахтеров.

Радость его имела имя. Женское имя. Само собой, библейское, как же иначе. За десять лет странствий по дорогам родины во исполнение обета он не утратил надежду отыскать где-нибудь ученицу, обладающую хотя бы половиной веры и милосердия Марии Энкарнасьон, его первой последовательницы. И хотя бы половиной ее красоты, Отче Предвечный, молился он, когда чувствовал себя особенно сиротливо. После у него было еще две сподвижницы, но обе быстро сдулись. Им недоставало самоотверженности. Не отличались они и жертвенными помыслами. А теперь – аллилуйя Царю Царей! – он, кажется, нашел нужную женщину. И за ней направляется на прииск Провидение, следуя вчерашним указаниям продавца птиц, с которым свел знакомство, когда после горько разочаровавшего его фальшивого воскрешения завернул с учениками в рабочий кабак утопить злобу в бутылке красного.

Они уселись в углу и спросили литр вина и три стакана. Хотя народу в заведении было немного, с первого шага по ту сторону хлопающих дверей стало ясно, что всему поселку уже известно о выходке якобы Лазаря сотоварищи. Стоило только вдохнуть густой воздух, ощутить косые взгляды и увидеть, как завсегдатаи насмешливо пихают друг дружку в плечо. Оно и к лучшему: так ученики сами убедятся в том, что он им всегда втолковывает: нельзя подолгу оставаться на одном месте, ибо людям свойственно быстро утрачивать уважение.

От официантки, боливийки с утиной походкой, толстыми выпяченными губами, необъятным гитарным задом и маленьким серебряным крестиком на шее, они узнали («только молчок, господа хорошие, не дай бог прознают, что это я вам сказала»), что шахтеров купил и подговорил на розыгрыш местный пастор евангелистской церкви, пухлый перуанец с бакенбардами `a la капитан Мигель Грау [5] , который ни дня в жизни не работал и жил за счет овец стада своего, – так он не без цинизма величал верующих конгрегации.

5

Мигель Грау (1834–1879) – перуанский адмирал, герой Тихоокеанской кампании (см. примеч. на с. 76 наст. изд.).

Через несколько минут, опрокинув по первому захватанному стакану, остроумно смастеренному из распиленной надвое бутылки, они также узнали, что Лазарь – кличка псевдопокойника, а вовсе не имя. Звали его на самом деле Оросимбо Перес Перес, был он уроженец Мульчена, приехал на прииск недавно, но уже успел обзавестись дурной славой горького пропойцы. Каждые выходные надирался, да так, что утро понедельника встречал мертвецки пьяным, и товарищам – отсюда прозвище – приходилось чудесно воскрешать его кадками воды и кружками боливийского кофе, чтобы он мог дальше дробить камни на селитряном участке.

С наступлением вечера в кабаке, как водится, прибавилось посетителей, и изрядная кучка выпивох собралась у стола проповедника. При виде диковинного субъекта в тунике, смахивающего на Иисуса Христа, в их родной рабочей тошниловке они пришли в страшное возбуждение: каждый не поленился поставить новой компашке вина за свой счет. Христос из Эльки, как и намеревался, едва промочил больной зуб, а после едва касался губами дешевого стеклянного стакана и, пользуясь случаем, внушал слушателям свои истины.

– Этим бормотушным вином, братья, – отвечал он, когда шахтеры упрекнули его в уклонении от выпивки, – и сам дьявол бы погнушался.

– Лучше уж чертово вино, чем святая вода, любезный дон Христос, – хрипло расхохотались пьяницы.

Осушив немало литров разливного вина, воздав честь сардинам с луком и зеленым перцем, за остроту получившим название «мать-вашу-блядь», и покорно проглотив уйму проповедей, советов и здравых помыслов на благо Человечества, которыми наставник потчевал бы их до скончания века, забулдыги наконец-то улучили момент, завладели правом слова, не сочтите за грубость, с вашего позволения, дон Христосушко, и взялись травить вечные страшилки о привидениях, байки про селитряной промысел и изысканные деревенские враки. Перемежая все это непременными анекдотами про «ожог хребта», то бишь на жаргоне пампы супружескую неверность, всплывавшую в любом кабацком разговоре.

Ближе к ночи нагрянули коробейники, недавно прибывшие из порта. Они предлагали сервизы японского фарфора, отрезы английского кашемира, швейцарские часы, испанские сардины, американские шляпы и всевозможную дребедень, пользовавшуюся спросом в пампе. В их толпу затесался продавец птиц. Он объезжал север, дырявя прочную тишину пустыни трелями сотен птах всех видов и расцветок. Едва пролезший в дверь великан расставил клетки пирамидой в углу и накрыл скатертью. В тот вечер он не только показал себя умелым коммерсантом и остроумным рассказчиком, но и неожиданно раскрыл свой певческий талант: упившись, вдруг запрыгнул на скамью и принялся во всю мощь легких распевать арии и романсы. По мнению одного из завсегдатаев, ни с того ни с сего решившего стать авторитетом в музыкальных делах, продавец птиц пел лучше самого Энрико Карузо. Это замечание вызвало застарелый, но оттого не менее оживленный спор на тему: бывал ли самый знаменитый тенор мира в пампе? По легенде, пока его судно чинилось в Антофагасте (другие версии называли Икике), неаполитанский певец, идол мировой оперы, совершил ознакомительную поездку в пустыню и выступил в паре приисковых театров.

Не кто иной, как Объездчик Птах – как с легким сердцем окрестило его застолье, – когда пала ночь и в кабаке зажглись две захудалые лампочки, поведал им об удивительно благочестивой проститутке с прииска Провидение.

– Мало того что всем шалавам шалава, землячки, – при этих словах его птичьи глаза блудливо заблестели, – так еще чуть ли не святая.

История как по волшебству развеяла печали Христа из Эльки и прогнала последний привкус горькой обиды на забойщиков. Он возрадовался душой. Героиня рассказа сильно напоминала Альму Басилию, шлюху с прииска Чолита в кантоне Нория, про которую он услыхал однажды в поезде, когда раньше приезжал на север. О ней тогда поведал настоящий сказитель из тех, что объезжали селитряные поселки и за тарелку еды и стакан вина сочиняли правдивые истории. С тех самых пор Христос из Эльки неустанно молил Предвечного Отца о чуде повстречать все равно в каком уголке родины подобную последовательницу.

Впрочем, сведения языкастого птичника показались ему даже более ценными и подходящими для его целей. В особенности ему запали в душу две детали: во-первых, блудница веровала в Бога и Пресвятую Деву; во-вторых, у нее было умопомрачительное имя.

– А зовут ее Магалена Меркадо, землячки, – сказал Повелитель Птах. Христос из Эльки и сам толком не понимал, почему помимо известной причины – более подходящего имени не сыскать – именно «Магалена», а не «Магдалина» звучало так привлекательно. А если какой рассеянный христианин по одному имени не догадается о ее ремесле, фамилия Меркадо – то есть «рынок» – разом размечет все сомнения.

Выслушав историю, он незамедлительно разузнал, как попасть на прииск Провидение – один из немногих, куда пока не ступала его проповедническая нога. Ему позарез нужно познакомиться с благочестивой распутницей, почитающей Предвечного Отца и искушенной в плотских утехах. Вдохновить ее проповеднической миссией, сделать ее своей ученицей, апостольшей для личного пользования. Как раз такую он и искал.

Дождусь первого поезда и отправлюсь прямиком за ней, сказал он себе, охваченный необоримым вожделением – отчасти из-за вина (вино всегда пробуждало в нем телесного беса), отчасти из-за волнительного рассказа о проститутке. Его снедало такое томление, что он едва не овладел толстогубой боливийкой с крупом, как у першеронской кобылы, когда она подстерегла его у уборной в глубине двора, чтобы попросить благословения, зачем же еще, Отче. У обоих уже задралось платье, и он вцепился в необъятные ягодицы боливийки, и тут она впопыхах высвободилась и тихо, почти извиняющимся тоном сказала, что ей очень жаль, господин дон Христос, но в аккурат сейчас у нее вампирские дни.