Испания от античности к Средневековью

О размере налога говорить трудно. Он, естественно, менялся с течением времени. В договоре Теудемира с арабским командующим говорится, что и сам магнат, и его подданные должны платить ежегодно денежный налог в количестве одного динара и продуктовый в виде пшеницы, ячменя и виноградного уксуса по четыре меры и по две меры меда и масла. Рабы тоже платили этот налог, но в половинном размере^{1042}. Поскольку в этом договоре говорится также, что он не изменяет положения самого Теудемира и его подданных, то можно думать, что и накануне арабского вторжения налог был приблизительно таким же. Арабский динар в это время по весу был приблизительно равен солиду^{1043}. Означает ли это, что и в вестготское время часть налога уплачивалась в деньгах? Ответить на это трудно, но все же кажется маловероятным, хотя и исключать полностью тоже нельзя. Учитывая возможность замены продовольственного налога деньгами, можно думать и об обратном: замене одного солида каким-то размером того или иного продукта.

В первое время после оседания вестготов в Испании они, по-видимому, этот налог не платили, поскольку их главной обязанностью была военная служба^{1044}. Но с течением времени, особенно после введения единого законодательства, налогообложение было распространено и на них^{1045}. В эдикте Эрвигия о сложении недоимок говорится об уплате налогов двумя группами людей — частными лицами (privati), независимо от того, мужчины они или женщины, и рабами фиска^{1046}. Ни о каких этнических различиях среди обязанных платить налоги в эдикте не упоминается. Таким образом, к концу VII в. грань, отделяющая налогообязанных от лиц, свободных от налогов, проходит уже не между готами и римлянами, а между privati, т. е. людьми, не имеющими никаких общественных обязанностей, и служащими короля. Может быть, после военной реформы Вамбы, когда официально исчезло ополчение из рядовых независимых вестготов, те, превратившись в privati, тоже стали платить прямой налог.

Лица, не относившиеся к privati и к рабам фиска, судя по этому эдикту, налог не платили [164] . Возможно, что налоговый иммунитет знати в христианских государствах, возникших в ходе войны с арабами, опирался на традиции Вестготского королевства ^{1047} , но надо отметить, что юридических следов такого иммунитета ни в королевских законах, ни в соборных постановлениях нет. Может быть, освобождение лиц, находившихся на королевской службе или выполнявших другие общественные обязанности, было столь обычным, что никакого законодательного оформления и не требовало. Но с другой стороны, упомянутый выше договор Теудемира показывает, что не только его подданные, но и он сам платил ежегодный подушный налог. Если таким же было положение Теудемира и под властью вестготского короля, то, следовательно, и магнаты (а не только privati) от уплаты налога государству освобождены не были. Что касается церкви, то полного иммунитета она не имела. Клирики были освобождены от различных повинностей и чрезвычайных сборов, но со своих имуществ епископы, как, видимо, и светские магнаты, не находившиеся на королевской службе и поэтому тоже считавшиеся «частными лицами», платили поземельный налог ^{1048} .

164

Конечно, существует возможность, что на лиц, не относившихся к «частным», просто не распространялась налоговая амнистия Эрвигия, ибо они являлись исправными налогоплательщиками и были, по мнению короля, способны и далее платить налоги. Но, зная об общей политике Эрвигия в пользу светской и особенно духовной знати, эту возможность трудно обосновать, хотя полностью исключить также нельзя.

Косвенные налоги как таковые, как кажется, постепенно исчезли. В законах есть упоминания об annona, в состав которой входят вино и масло (Leg. Vis. V, 5, 8; IX, 2, 6; XII, 1, 2) и которая предназначалась для снабжения войска, чиновников^{1049} и, может быть, двора. Упоминается там и поставка тяглового скота, лошадей и других животных для исполнения трудовой повинности — angaria (Leg. Vis. V, 5, 2; XII, 1, 2). Но все эти законы относятся только к VI в., к временам Леувигильда и Реккареда. Можно думать, что, хотя отменены они не были, их актуальность исчезла. По-видимому, сбор косвенных налогов и повинностей требовал такой организации фискальной системы, какой вестготские власти не обладали и какую не могли создать. Сохранились только два специальных налога на внешнюю торговлю — таможенный и транзитный, каковые платили торговцы, ведущие заморскую торговлю (в большинстве своем, если не все, они были иностранцы), а также налог, уплачиваемый иудеями, не пожелавшими обратиться в христианство^{1050}.

Короли постоянно нуждались в деньгах, и налоги были важным средством пополнения королевской казны. Но с течением времени этот канал пополнения казны становился все более узким. К концу VII в. усилились различные стихийные бедствия^{1051}, и испанское сельское хозяйство, и без того малорентабельное, было совсем не в состоянии выносить еще и налоговое бремя. Росли недоимки, собрать которые государство уже не могло. Эрвигий был вынужден простить эти недоимки. Города приходили в упадок, заморская торговля, как мы видели, сокращалась, иудеи либо обращались в христианство, либо, добровольно или нет, покидали страну. А крупные собственники, все более набиравшие силу, не горели желанием платить налоги. Все это резко сокращало налогооблагаемую базу. В этих условиях главным средством пополнения казны становятся уже не налоги, а доходы с имений фиска и личных владений короля. Но сколь бы значительными они ни были, компенсировать фактический распад налоговой системы они не могли.

ИТОГ

Таким образом, политическая система Вестготского королевства явилась результатом соединения двух структур — позднеримской и германской. Политическую власть осуществляли вестготы. Только вестгот мог быть королем, только из вестготов состояли высшие органы государственного управления. И если первое время на провинциальном уровне сосуществовали римские ректоры и готские герцоги, то в конечном итоге первые исчезли и вся власть оказалась в руках вторых. Если какие-либо римляне проникали в верхи политической иерархии, то это были редчайшие исключения. Однако власть вестготских королей и их чиновников осуществлялась в соответствии с правом, созданным на основе римского, и в согласии с церковью, являвшейся носительницей романского начала. Германские институты в значительной степени романизовались, и военные предводители как из окружения короля (comitatus), так и из родоплеменных структур, становясь либо членами центрального управления, либо главами территориальных единиц, превращались в королевских чиновников, какими были их римские коллеги в период Поздней империи. Поэтому можно говорить не о германизации политической системы королевства, а о ее романизации, хотя и с важнейшей оговоркой: сохранение основных рычагов управления за германцами. И те изменения, которые происходили в этой системе, являлись в большой степени продолжением процесса, начавшегося еще до варварского завоевания Испании.

Радикально новым явилось, пожалуй, изменение в военной системе. Здесь о сохранении римской легионной системы не было и речи. Издавна вестготская политическая организация была одновременно и военной, и первое время она и сохранялась более или менее полностью. Но с течением времени и она подверглась изменению. Хотя частью армии и после «военного закона» Вамбы являлась королевская дружина (несомненное наследие германского прошлого), основной силой с того времени становятся отряды магнатов. Такая структура войска отвечала реалиям нового социально-политического бытия и являлась совершенной новостью по сравнению и с римской армией, и с германским всеобщим ополчением. Это было уже не наследие прошлого, а предвестие будущего.

Глава XIV. КРУШЕНИЕ ВЕСТГОТСКОГО КОРОЛЕВСТВА

АРАБСКОЕ ЗАВОЕВАНИЕ

В 711 г. король Родриго был вынужден прервать военные действия против васконов и обратиться к югу. На испанском берегу высадился арабский отряд под командованием Тарика. Он высадился на скале, которая несколько позже и была названа именем этого арабского командира — Джебель ат-Тарик — Гибралтар.

К этому времени арабы завоевали почти всю Северную Африку. Ослабевшая империя не смогла оказать арабам достойного сопротивления. Она лишилась Сирии и Египта, и арабские армии не раз вторгались непосредственно в Малую Азию. В этих условиях защитить свои африканские владения императоры были не в состоянии. Только внутренние раздоры, доходившие до открытых гражданских войн, задерживали арабское наступление. Да еще берберы порой оказывали арабам ожесточенное сопротивление. В 678—679 гг. наместник Ифрикии, как арабы называли византийскую Африку вне Египта, Абу-л-Мухаджир осадил Карфаген, и его жители лишь смогли добиться возможности покинуть город морем. Правда, через некоторое время они вернулись, и Карфаген снова стал византийским. И лишь только в 695 или даже 692/93 г. этот город был окончательно захвачен арбами и разрушен^{1052}. Византийская власть в этой части мира была сменена властью арабских халифов. Арабские завоевания шли под знаменем новой религии — ислама. Исламизированное население тоже включалось в ряды завоевателей. В Африке таким населением были берберы, отказавшиеся от сопротивления и принявшие ислам, а постепенно и арабский язык. Именно исламизированные и арабизированные берберы и составляли основную часть войска новых завоевателей, тех мавров, под именем которых испанцы знали своих новых господ.

Захват арабами Северной Африки, особенно Карфагена, долгое время бывшего главным пунктом связи Испании со средиземноморским миром, привел к окончательной изоляции Испании, прервав ее контакты с Центральным и Восточным Средиземноморьем. Падение Карфагена и угроза нового врага, по-видимому, заставили вестготских королей снова попытаться укрепиться на африканском берегу пролива. Такую попытку уже делал в свое время Тевдис, захватив на какой-то момент Септем (Сеуту). Однако вестготы были оттуда выбиты византийцами и больше, как кажется, таких попыток не предпринимали. Падение византийской власти предоставило вестготам возможность повторить экспедицию. Ее точное время неизвестно. Возможно, захват Септема был связан со странным событием в правление Эгики — нападением византийского флота на юго-восточное побережье Испании, которое, отраженное, как уже говорилось, магнатом Теудемиром (Chron. Рас. 38). Вероятнее всего, это были имперские корабли, бежавшие из захваченного арабами Карфагена^{1053}. Не исключено, что это событие показало сложность сложившейся ситуации, и король Эгика мог воспользоваться временным промежутком, когда византийцы были уже вытеснены из большей части Африки, а арабы еще не захватили всю ее северную часть. В таких условиях, если в Септеме и находился имперский гарнизон, то никакую помощь от правительства он получить не мог. Вполне возможно, что командир этого гарнизона в предвидении неизбежного захвата города арбами мог предпочесть католиков-вестготов мусульманам-арабам. Как бы то ни было, в начале VIII в. эта крепость уже находилась в руках вестготов и управлялась вестготским графом. Септем должен был прикрыть Испанию от возможного арабского вторжения.

Именно септимский граф Юлиан вошел в историю как виновник арабского вторжения в Испанию. Более поздние испанские романсы рассказывают историю о том, как король Родриго обесчестил дочь Юлиана Флоринду, и Юлиан, мстя за оскорбление, призвал арабов на борьбу против короля и даже предоставил им корабли для переправы в Испанию^{1054}. Перед нами — фольклорное расцвечивание реального события, хотя не только сам факт измены Юлиана, но и некоторые детали предания могут быть вполне достоверны. Поведение Юлиана полностью «вписывается» в рамки политической борьбы, развернувшейся в Испании после смерти Витицы. Юлиан принадлежал к группировке, поддерживавшей сыновей покойного короля. Одна из более поздних хроник говорит, что он был в числе самых близких «верных» Витицы и его назначение в Септем фактически было ссылкой за пределы самой Испании (Sil. Chron. 15). Водной из арабских хроник говорится, что перед отъездом Юлиана в Африку тот отослал свою дочь к королевскому двору в Толедо, следуя существующему обычаю. Это сообщение (независимо от действительного существования такого обычая) может указывать на то, что, отсылая Юлиана за пределы Испании, Родриго попытался удержать при дворе его дочь в качестве заложницы, тем более что Флоринда, если верить той же хронике, была единственным ребенком Юлиана. Согласно другой версии, арабов призвали в Испанию непосредственно сыновья Витицы, которые направили в Африку послов с просьбой помочь им свергнуть Родриго и вернуть семье покойного короля трон (Chron Alf. III, 7). Впрочем, обе версии не противоречат друг другу, и очень вероятно, что и обращение сыновей Витицы, и предательство Юлиана были следствием единого заговора.