Испепеляющий ад

…Мануков:

— Ваш тон удивляет. В нем назойливость, ничего больше.

Михаил Михайлович:

— Зависит от крупности вопроса. Речь идет о документах, компрометирующих видных деятелей красной России. Такие сведения не могут принадлежатъ одной стороне. Иначе в чем мы союзники?

Мануков:

— Положим, вы правы. При всем том вас не удивляет, что большевики столько времени не придавали этим документам значения?

Михаил Михайлович:

— Во-первых, большевики вообще могли о них не знать. Скажем, если документы попали к генералу от частных лиц. Во-вторых, в красной России многие думают, что, если настоящее той или иной персоны по отношению к советскому строю безупречно, то прошлое можно не ворошить. Более того. Подобная точка зрения там проводится в жизнь. Вацетис — бывший полковник Генерального штаба, Каменев — то же самое, Бонч-Бруевич бывший генерал-лейтенант, Шорин — бывший полковник, Селивачев — бывший генерал-лейтенант. Выслужить такой чин при Николае Кровавом, как выражаются господа комиссары, было очень непросто. Верноподанность приходилось доказывать действиями решительными. Теперь все они командуют у красных фронтами. Что было — прошло. Отсюда пренебрежение в Совдепии к архивам вообще. Но мы-то с вами, слава богу, не комиссары.

Мануков:

— Ясно. Опасаетесь, что там обнаружится переписка Георга Пятого с Hиколаем Вторым. Если она будет опубликована, друзья-британцы этого вам не простят. Но ведь сколько-нибудь серьезные документы могут оказаться лишь в Петрограде.

Михаил Михайлович:

— В Петрограде!.. Архив жандармского управления сожжен в феврале семнадцатого года.

Мануков:

— Заметьте, сожжены самими его сотрудниками, значит, квалифицированно. Что в таком случае могло найтись в каком-то Козлове, Ельце?

Михаил Михайлович:

— Казаки были еще в Тамбове, Воронеже. Впрочем, почему вы столь решительно отбрасываете Козлов и Елец? Сейчас в любом захолустье может застрять что угодно. Прибудет с кем-то из беглых чиновников. Или, скажем, с таким господином, как вы. Стоит ли удивляться? Но только представьте себе: что если в этом достоянии окажутся документы, которые бросают тень, допустим, на товарища Ленина, на товарища Троцкого? "Трибуны революции перед судом фактов!" Звучит.

Мануков:

— Я понял. Вы преисполнены уверенности, что любой из красных лидеров непременно имеет пятна на мундире.

Михаил Михайлович:

— Боже мой! Такие пятна есть у всех и всегда. У белых, у красных, у монахов, у юных дев.

Мануков:

— У юных дев?

Михаил Михайлович:

— Пусть пятнышки. Вопрос субъективной оценки. В сознании человека даже малая точка может застить собой весь небосвод. И потому-то, замечу, биография любого вождя должна быть безупречна. Как подвенечный наряд. Лишь тогда вождь недоступен для шантажа. Да, так. И учтите. Стихия победила. Свою войну в России западный мир проиграл.

Мануков:

— Сказали — отрезали. Ваша манера.

Михаил Михайлович:

— Но вы-то, надеюсь, еще не забыли газетные вопли: "Париж. Верховный Совет Антанты отменяет экономическую блокаду России!" Было. Когда? Восемь недель назад. Как только красные захватили Ростов. Совпадение? Если бы!

Мануков:

— В те дни я был в Париже.

Михаил Михайлович:

— И ничего никому не смогли доказать.

Мануков:

— На заседаниях Совета тоже царила стихия.

Михаил Михайлович:

— Вот! И что в таком случае остается делать цивилизованным странам?

Мануков:

— Вы знаете рецепт?

Михаил Михайлович:

— Знаю. Хотя, конечно, принадлежит он не мне. Я в этой армии рядовой.

Мануков:

— Какой же рецепт?

Михаил Михайлович:

— Иметь хотя бы к некоторым красным руководителям достаточно крепкую тайную ниточку.

Мануков:

— Старо. И смешно. О чем вы! Шпион во главе государства! Мальчишество. Верите в подобную чепуху?

Михаил Михайлович:

— Во главе государства? О, если бы!.. И, конечно, не шпион, как вы сейчас выразились. Это и впрямь чепуха. Нет. Всего только личность, говоря вашими словами, с пятнами на мундире, но занявшая среди господ большевиков значительный пост.

Мануков:

— Дальний прицел. В свете ваших рассуждений о необходимости для вождя безукоризненной биографии.

Михаил Михайлович:

— А если она не так уж безукоризненна? Естественно, такой материал должен попасть в надлежащие руки. Не к белой эмиграции. Там ничтожества. Опубликуют, чтобы свести личные счеты. Мелочь. Оказавшись явленными на свет, эти документы, конечно, какую-то роль сыграют. Скандалы, служебные перестановки… Чепуха. Может быть и не быть.

Мануков:

— Тут я согласен. И представляю собой круг достаточно солидных людей.

Михаил Михайлович:

— Вы или ваша миссия?

Мануков:

— Что вы мне: "Миссия… миссия…" Миссия это частность.

Михаил Михайлович:

— Никакой грубой силы. Никаких сенсационных разоблачений. Всего только время от времени намекать большевистскому деятелю с пятнами на мундире, что документы о его подпачканном прошлом еще не утрачены. Статейка в парижской газете, сплетня на каких-то российских задворках. Не более! Никогда доказательств не предъявляя. Подчеркну: никогда. Цель — не свержение этой личности, а ее саморазрушение. Дай только бог, чтобы такая личность своевременно прославилась подвигами во славу своего отечества, поскольку в самом деле служила бы ему наичестнейше. Ставку делать, конечно, не на одного человека. Там уж с кем повезет.

Мануков:

— Повторю. Извечная мечта малоумных правителей сопредельных государств о чужом карманном царе.

Михаил Михайлович:

— Ирония? Но ведь червячок-то будет точить. И тогда, вслед за саморазрушением этой, вполне по праву возвысившейся личности, начнется самоуничтожение всего правящего слоя красной России. Неторопливый государственный переворот. Шансы на успех — сто процентов. Не забывайте: это удалось Наполеону во Франции, Юань Шикаю в Китае. Как! И насколько!

Мануков:

— Вы размечтались.

Михаил Михайлович:

— Ничуть. Такой вождь будет маникально стремиться к личной неограниченной власти. До беспредельности, до мистического абсурда. Безраздумная личная преданность сделается единственным мерилом государственной благонадежности. Заметьте также, всякий, побывавший за рубежом, станет возможным носителем мучительных для такого вождя сведений о его прошлом.

Мануков:

— Вы еще сведите все к паранойе.

Михаил Михайлович:

— Зачем же столь благородно! Естественное стремление человека с сомнительным прошлым, в конце концов, так возвыситься над окружающими, чтобы его ни при каких обстоятельствах не смогли изобличить. Ни сегодня, ни в будущем. Даже на рядовых уголовных делах я убеждался в этом неоднократно. А если масштаб в миллионы раз больший? Значит, для такой личности в миллионы paз больше возможности спрятать все концы в воду. Но в данный момент вот что особенно интересно. В нашем разговоре сейчас вы невольно подтвердили, во-первых, что именно такого рода документы имеются в этом мамонтовском достоянии, во-вторых, что вы с ними так или иначе ознакомились, в-третьих, что вы обо всем с генералом договорились.

Мануков:

— Положим, каких-либо документов от генерала Мамонтова мне еще не передавали. Да и, надеюсь, вы знаете в каком он сейчас состоянии. Переговоры придется вести с другим лицом.

Михаил Михайлович:

— "…еще не передавали"?.. Опять невольная оговорка… Однако передадут. В этом сомнений у вас нет. Хотите деловое предложение? Мы вместе идем к этому другому лицу, потом, также вместе, к обоюдной пользе, определяем дальнейшую судьбу сего, позволю себе оказать, божьего дара. Про себя я именую его: "Испепеляющий яд". Достойно по ожидаемым последствиям. Не так ли?