Исполняющий обязанности
Шрифт:
– Не имею никакого желания быть Крестным Отцом.
– Не имеете – и не будете. А листок в мусорную корзинку выбросите, или в камин. Прикажите разжечь камин?
– Погода не подходящая.
– Ну, подождем подходящей. И, кстати, от желания тут мало что
Говорил Войкович слишком уж затейливо. Я даже заподозрил, что он опробовал местной водки. Или бренди. Но нет, запаха никакого. Мы уже несколько минут рядом, непременно бы учуял.
Я продолжать разговор не стал. Сказал лишь, что пойду, пройдусь по усадьбе, спать буду в мезонине, на тёмной половине, и хотел бы выпить чашку травяного чая, а более ничего.
Войкович, то ли осознав, что для слуги он вел себя неподобающе, то ли ничего не осознав, а просто по долгу службы, слегка поклонился и вышел.
А я положил папку на стол и отправился на вечернюю прогулку. Шёл не торопясь. Эк куда дядюшка меня поставить хочет, будто чугунную пешку на фарфоровую шашечницу. На страх игрокам.
А я не токмо пешкою, но и самим ферзем в чужих руках не хочу обретаться.
Подумал и рассмеялся. Это уже не Чехов, не Тургенев даже, а Ломоносов. Большой силы поэт, как считал дядюшка.
Гулял я, и потихоньку проникался видами. А заход солнца наблюдал из мезонина.
Прогулка навела меня на идею. Пустую, нет, покажет опыт, сын ошибок трудных.
6
Я
закрыл все окна на ставни. Все, кроме одного, того, что смотрело в сторону Чернозёмска. Над окном так и написано было: «Чернозёмск» и указан градус. Север, понятно, ноль градусов, юг – сто восемьдесят, а Чернозёмск – девяносто два к западу от севера. Не совсем точно по окну, но в принципе виден. Ну, если бы земля была плоская, а воздух кристально чистый. Этакая ментальная камер-обскура, всплыло древнее название. Или долговременная ментально-огневая точка. Или будка киномеханика.Потом я установил кресло у границы «север-юг» и сел, повернув его в сторону губернской столицы. Всё инстинкт, всё инстинкт. Никаких инструкций. Ну, может, дом нашептал.
Выключил кампусный фонарь и, успокоясь, сколько можно, стал ждать.
Но не ждалось. Вдруг захотелось пить. Потом наоборот, и пришлось спускаться. С удобствами как-то у графа не очень. Урыльники, верно, были, за которыми следила крепостная прислуга, а граф Лев Николаевич Толстой ночные вазы собственноручно опорожнял и детей приучил.
Мне же легче по дому прогуляться. Сходить в барский ватерклозет.
На обратном пути встретил Анну Егоровну. Та несла мне – нет, не урыльник, а две ароматические свечи. И воск, не сомневаюсь, с местных пасек, и травки местные. Дядя любил именно такие свечи. Комаров отгоняют, беспокой.
Конец ознакомительного фрагмента.