Люблю я в людях чистоту и цельность,Когда в словах – святая простота,В поступках, жестах – не суета, а дельность,В глазах открытых – неба высота.Тебя хотел бы видеть я такой –Учтивой, милой, умной, нежной,И в сердце верном – ангельский спокой,Когда вокруг так много скверны.Когда вокруг балдеж и суета,Народ везде базарит неразумный,Нужны мне – разум, доброта,Мне нужен мир – прекрасный и не шумный.Я ухожу от пьянства, бардака,Где все обман и скучная игра,Я убегу от жизни дуракаВ мир Высшей Правды и Добра, –В твой лучший мир, где голоса столетийЗвучат божественно, как музыка Вивальди,Где в царстве Красоты, Гармонии на светеВсе в жертву отдают – искусства ради,Где в штормовых морях белеют паруса,Творений гениев рождается так много,Где свято чтут и деда, и отцаИ в храмах светлых славят в песнях Бога!Люблю я в людях чистоту и цельность,Когда в словах – святая простота,В поступках, жестах – не суета, а дельность,В глазах открытых – неба Высота!
Исповедь
Ветер, звезды, река,крыши, окна, столбы…дни, года и века…я такой же как вы –из толпы –миллионная часть, миллиардная доля,я – вселенская пыль,семя Бога и воля,птица света и тьмы,Смерти цель я живая,суть холодной зимыи зеленого, теплого мая;я как фактор и новость,«я» – как буква и повесть;справедливый упрек:я всегда поперек,иногда невозможный, возможно,чаще «свой» для чужих,но порою «чужак» для своих;в браках – брак,в дебрях быта – дурак,в драку лез ошалело и рьяно,и бывал я противный и пьяный,куролесил безбожно довольно,падал, падло, я долго и…больно,но однажды поднялся, –я встал…«только так! только так!к черту муть и бардак!»Фантазер по натуре, чудак,я – начало свое и конец,я – азартный игроки певец,я – струна несмолкаемой лунной гитары,я – журчащий, поющий ручей:пей и лей! пей и лей!– Нынче чей ты?– Ничей.Я – стрела,золотое звенящее слово,я – волшебник и маг,создающий из какушки смак,нажитое добро превращающий в тлен,я – свобода и плен,я – любовь,небывалая жгучая страсть –на фиг славу и власть!на хрен пошлость и мразь! –Я – поклонник ромашек и роз,враг бездарных и скучных мимоз…– Правда – истина где?– В унитазах.И сегодня зараза маразма,раз за разом,входит, наглая в раж,Люди знают, не врут:время злобы и смут подошло:как легко убивают и мрут,и тутне фанатик идей яи шут,я – не «пряник и кнут»,я – язычник – якут, и сегодня, сейчасбуду горше, чем соль, –в корень сердца смотрящая боль.– Сильный прав? Прав подлец?Но тогда, если так,я – мертвец,что зарылся в землеот кошмара живых убежав –здесь беда и битье! –я – дите, кто хватает бездумноручонками пламя,я – усталый, познавший все страхи старик,я – молчанье и крик,я – сегодня – вчера…трижды три, дважды два!Ветер, звезды, река,крыши, окна, столбы…дни, года и века…Я – мольба,я – судьба;наяву и во сне –я есть всадникна беломкрылатом коне!Я – полет,я – поэт,чья стихия – стихи;«я» есть я, но и…исын тончайшейзеленой травинкии могучего духа Айыы!
Якутск
Мой забытый, опальный Якутск,город «серый и скучный»,город добрых начали обычных печальных концов.Кто поможет тебе?Кто спасет твое ветхое древо?Город – сон, город явь,город первой любви и последних надежд,город пыльный, старинный, седой,это город – старикс сучковатою тростью кривой,город мертвых шаманов,купцов и священников,город ссыльных, убийц и мошенников,город псов и святых простаков,город странных навязчивых снов,город вещих таинственных слов.Город жил, пережил и пожары, и смерть,город трижды тонул,город трижды воскреси донес чрез
века свой божественный крест.Город знает в лицо Муравьевых, Бесстужевых,город помнит и храбрых –Дежневых, Хабаровых,город, чье продолжение –Камчатка, Аляска, Америка…Где конец и начало земли? Снова: эврика!Мой старинный Якуцкъ –город в зоне зимы,город в поясе вечного холода,город открытый, наивный и добрый,город щедрый простой и покладистый,город теплых дождейи вечерней прохлады, покоя,город светлых июньских ночей,город утренних рос, золотых одуванчиков,город, пропахший смолойи сиреневым дымом печей,город в зеленой долине у Лены,я люблю твои мшистые теплые стены.Как хорошо здесь бродить не спеша…Ты – город – сердце, город – душа!Город прадедов, бабушек, дедушек наших,которые тут чинно – важно когда – то ходилипо мостовым деревянным,по тротуарам дощатым,вдоль заборов, дырявых от шитиков,у ворот расписных,где горят фонари – одиночки,должно быть, стояли они и смеялись,носогрейки курили – дымили,а потом в свете зимней луныу дряхлеющей «башни Дыгына»втихоря целовались они… Хорошо!Этот город под Северной Синей Звездой,город сказок и песен,чабыргахов, преданий,город чистого первого снега,город свадеб и «ярмонков» шумных,город церквей и соборов,город праздничных звонов:динь – день – дом! Но…Но разбито, убито, забыто,«нету их боле» – пусто, ноль…Что сейчас?Город – тень, город – боль,это город забывших достоинство,собственный чин,это город в низине, на дне,этот город с ногами в водедышит смрадом бензина и гари…Этот город сегодня в дерьме.Это город, в котором гуляют другие,это город, в котором торгуют чужие,этот город как двор проходной,перевалочный путь лагерей,город резвых чинуш и рвачей,город пьяных бродяг и бичей,город нищих артистов, поэтов, творцов…город обманутых наших отцов.Как твоя сложится дальше судьба,город – молитва, город – мольба?Сегодня атака железа и камня –окна разбиты и сорваны ставни.Кружева – на дрова!Узорочье дивное – в свалку!Чужое не жалко,итить твою мать!И можно тащить, шуровать – воровать!Что закон! Это нас не касается.И, наглея, они подбираютсябыстро, бодро теснят, наступают,руки хищные жадно хватают,быль и сказку живую ломают,дом за домом, квартал за кварталом…Мало сил отстоять и оспоритьнашу память, наследство, историю.Отвернулись. Махнули: пуща – ай…И прощай!Прощай, мой Якуцкъ,деревянный Якутск,Дьокуускай!Знакомые улицы, окна и лица,город – калека, город – провинция,город властями верховными списанный,город любимый,последний,единственный!
15 апреля, 1992 г., г. Якутск
Рассказ
Золото
В субботу утром я проснулся от громкого стука в дверь.
Черти вас носят! Это в самый смачный момент заявились, когда я с Мерилин Монро купался голышом в голубом бассейне… Под пальмами! Заколебался я: подняться или дальше спать… с прекрасной Мерилин? Стук в дверь, однако, не прекращался, будто знали, что я дома и не тороплюсь открывать. Петров что ли с бутылкой? А может, это Светка?
Вскочил и, на ходу заправляя штаны, ринулся к двери. А рожа моя (заметил в зеркале) была ужасная: пятна, глаза припухли, волосы всклочены… Но ничего не оставалось как повернуть ручку замка.
На пороге стоял почтальон. Он протянул мне телеграмму и, даже не попросив расписаться, тут же быстренько удалился. Исчез. Я слегка удивился такому «отвороту», но зная повадки наших почтарей, не придал тому особого значения. Но откуда телеграмма? Посмотрим, посмотрим… Что это? Читаю: «Приходите немедленно Шавкунова забирать добро тчк ваша бывшая родственница Старостина». Какое добро? Какая – такая Старостина, да еще «бывшая родственница»?
Я долго не мог врубиться, понять толком… И меня ли это касается вообще? Но адрес, имя и фамилия на телеграмме были точно мои – все совпадало. Странная, однако, штучка получается… Да-а.
Потом на кухне, опохмеляясь рюмкой «Агдама», я вдруг вспомнил: Шавкунова, 86, где живет… А-а! Так это же Агриппина Тарасовна! Это бабушка моей первой жены, которую я не видел уже лет десять, а то и более. И, кажется, она действительно была Старостина… Да, Старостина! И еще припомнил: «дочь пеледуйского ямщика». Понятно. «Что это она, старая, совсем что ли рехнулась?» – подумал я и бросил телеграмму в помойное ведро. На ф… мне все это?
Так вот сижу на кухне, курю, смотрю с тоской в окно на город: густой январский туман проглотил все ближние дома. Холодно, градусов эдак минус пятьдесят будет, однако. Муть кругом голубая! Спать больше не хочется. Что же мне делать сегодня? Опять к Петрову пойти? Опять лакать до уср… этот вонючий «вермуть»? Ну его к черту!
Пожевал на кухне, выпил чайку и завалился на диван. Нашел в тумбе старый номер «Огонька», где Никита с Фиделем в обнимку стоят – два друга до гроба. Потом надоела вся эта политика, и я стал листать – читать рассказы Горького, дошел до «Старухи Изергиль» и… вспомнил тут Агриппину Тарасовну. Старуха все – таки не отступала со своим загадочным «добром». Что же это, елки, такое?.. Интересно.
Я пошел снова на кухню, прикончил там остаток вчерашнего «Агдама», закусил капустой. А может, мне все – таки… Чувствую, вино несколько разогрело, подбодрило меня, и перед глазами всплыли картины прошлых лет. Я вспомнил сухое, морщинистое лицо Ольгиной бабушки, ее водянистые глаза с прищуром, седые пряди волос… Вспомнил ее странные выходки. Больше всего Агриппина Тарасовна боялась в собственном доме воров. У нее жили квартиранты, тихие, вполне интеллигентные люди (кажется, учителя), но ей, старой, все мерещилось, что кто – то войдет в ее комнату и утащит все добро. По этой причине она тщательно заклеивала полосками толстой бумаги крышки ящиков, чемоданов, задвижки комода и даже дверцу… холодильника, куда лазила на дню по десять раз. И каждый раз заново клеила!
Всякой старой рухляди у бабушки было много. Все углы, полки и свободные места были забиты какими – то свертками, коробками, банками… И все было тщательно завернуто, перевязано веревками и бинтами. Даже старые газеты 40-х годов она хранила огромными кипами на шифоньере.
Был случай, когда мы с Ольгой пришли 1-го Мая к ней в гости. Так она угостила нас коркой засохшего, пахнувшего плесенью черного хлеба и вином, которое от времени давно превратилось в кислую воду! Такая вот «щедрая» была Агриппина Тарасовна у нас.
В ее тесной от вещей комнате, помню, были гнутые венские стулья, картины в красивых рамах, подсвечники с подвесками и прочая тусклая старина. Но самое чудное – это были кованые железом громоздкие сундуки, в которых что хранилось – скрывалось никто не знал, даже ближайшие ее родственники. А мне всегда казалось, что там, в ее сундуках, попусту гниют кипы всяких лисьих шкурок, превратившиеся давно в кишашую червяками моли вонючую труху. А может, все – таки, там были иконы или старые книги? Или золото? И это добро… «Добро»?