Исповедь книгочея, который учил букве, а укреплял дух

Жизнь Абеляра как антипод жизни Августина в ее отношении к тексту заведомо темна. Но и ей предстоит стать поучительным уроком всем будущим средневековым людям - уроком учить читать.

ВЫШЕЛ ИЗ ТЕКСТА СВЯЩЕННОГО, - как Августин, как все ученые люди средних веков, как средневековый учитель Алкуин, - но и вошел в текст - свой собственный, коим и расшатал все священства всех священных текстов на свете, чем и навлек. На все века. Это и было наиглавнейшим делом его ученой жизни магистра Петра Абеляра.

Теперь самое, можно сказать, время сойтись с этим Абеляровым текстом. Иначе: представить Абеляра в деле-слове (для него это - в нашем контексте почти синонимично). В деле-деянии.

Приготовьтесь: предстоит большое цитирование.

"Возражение некоему невежде в области диалектики, который, однако, порицал занятие ею и считал все ее положения за софизмы и обман.

В народе широко распространена некая иносказательная басня о лисице. Как говорят, лисица, заметив на дереве вишни, начала карабкаться на него, чтобы освежиться ими. Когда же лисица не смогла взобраться на дерево и, соскользнув, упала, она, разгневавшись, сказала: "Не надо мне вишен; они отвратительны на вкус". Так и некие современные ученые, будучи не в состоянии постичь силу доказательств диалектики, проклинают ее настолько, что считают все ее положения скорее софизмами и обманом, нежели доводами разума. Эти слепые поводыри слепцов, не знающие, как говорит апостол, ни того, о чем они говорят, ни того, что они утверждают, осуждают то, чего они не знают, и чернят то, чего не постигают. Они считают смертельным испробовать то, чего они никогда не вкушали. Всё, непонятное им, они называют глупостью и всё, для них непостижимое, полагают бредом.

Так обуздаем же дерзость этих лишенных разума людей свидетельствами священного Писания, на которое, по их признанию, они больше всего опираются, потому что мы не в силах опровергнуть их доводами разума. Пусть они, наконец, признают искусство диалектики, так сильно порицаемое ими (как противоречащее священному Писанию), поскольку церковные учители восхваляют ее и считают необходимой для этого писания. Ведь блаженный Августин решился превознести это знание великими похвалами и признал, что по сравнению с прочими искусствами только оно одно дает возможность познания и только его одно следовало бы назвать знанием. Поэтому во второй книге "О порядке" он говорит: "Наука наук, которую называют диалектикой. Она учит учить, она учит учиться. В ней сам разум проявляет себя и открывает, что он такое и что он хочет; только она есть знание, и она не только хочет, но также и может творить знающих"... Он говорит также: "Остается то, что относится не к телесным чувствам, но к разуму души, где царят наука рассуждения и наука числа".

Но наука рассуждения больше всего имеет значения для проникновения во всякого рода вопросы, имеющиеся в священном Писании, и для разрешения их. Однако там следует избежать любви к препирательствам и известного мальчишеского хвастовства при обмане противников. Ведь существует много так называемых софизмов, или ложных умозаключений, по большей части до такой степени похожих на истину, что это обманывает не только тугодумов, но даже и проницательных людей, если они недостаточно внимательны... А известно, что диалектика и софистика весьма сильно отличаются друг от друга, так как первая заключается в истинности доводов, вторая - в подобии их; софистика учит ложным доказательствам, диалектика же разоблачает их лживость и путем различения истинных доказательств учит опровергать ложные. Однако и то, и другое знание, а именно как диалектика, так и софистика, ведут к умению различать доказательства, и только тот сможет разобраться в них, кто будет в состоянии отличить ложные и обманчивые доказательства от истинных и требуемых...

Ведь подобно тому, как справедливому человеку необходимо также и знание зла не для того, чтобы совершать его, но для того, чтобы избегать познанного зла, подобно этому и у диалектика должно иметься понимание софизмов, чтобы таким образом уберегать себя от них. И он будет разбираться в разумных доводах только в том случае, если, познав равно как ложные, так и истинные, он будет в состоянии различать первые от вторых и точно судить об обоих...

Ведь никто не познает точно добродетели, если не имеет понятия о пороке, в особенности когда некоторые пороки до такой степени близки к добродетелям, что легко обманывают многих своим подобием; также и ложные доказательства своим сходством с истинными очень многих вовлекают в заблуждение. Поэтому различие мнений имеет место не только в области диалектики. Даже и в христианской вере имеют место многочисленные заблуждения, так как красноречивые еретики сетями своих утверждений завлекают в различные секты многих простаков, которые, не будучи искушены в доказательствах, принимают подобие за истину и ложь за разумное. Бороться с этой чумой в спорах нас побуждают также сами церковные учители, чтобы то, чего мы не понимаем в Писании, мы постигали бы не только молясь господу, но и исследуя это при помощи рассуждений.

Из этого вытекает и то известное положение Августина в трактате "О милосердии"...: "Просите, молясь, ищите, рассуждая, стучитесь, спрашивая, т. е. вопрошая". Ведь мы не сможем опровергнуть нападки еретиков или каких-либо неверных, если не будем в состоянии сокрушить их рассуждения и опровергнуть их софизмы истинными доказательствами так, чтобы ложь уступила место истине и чтобы диалектики подавили софистов...

Наконец, кто же не знает, что как первые, так и вторые равно получили свое наименование от самого искусства рассуждения? Ведь самого сына божьего, которого мы называем словом, греки называют логос (logos), m. е. началом божественной мысли, или божественной мудростью, или разумом. Поэтому и Августин в книге "83 вопроса" в сорок четвертой главе говорит: "Вначале было слово, которое греки называют логос". Он же в книге против пяти ересей говорит: "Вначале было слово. Греки правильнее говорят "логос". Ведь "логос" означает и слово и разум". И Иероним в послании к Паулину о священном Писании говорит: "Вначале было слово, логос, обозначающее по-гречески многое. Ибо оно является и словом, и разумом, и исчислением, и первопричиною всех вещей, благодаря коей существует все, что существует. Все это мы правильно мыслим во Христе".

Веди подобно тому, как господь Иисус Христос называется словом отца по-гречески "логос", - точно так же он называется и "софией" (sofia), m. е. мудростью отца, и потому к нему, несомненно, больше всего относится та наука, которая даже по наименованию связана с ним и по происхождению от слова "логос" названа логикой. И подобно тому, как от Христа возникло название "христиане", так и логика получила название от "логоса". Последователи ее тем истиннее называются философами, чем более истинными любителями этой высшей мудрости они являются. Эта величайшая мудрость наивысшего отца, когда она облекается в нашу природу для того, чтобы просветить нас светом истинной мудрости и обратить нас от мирской любви к любви в отношении его самого, конечно, делает нас в равной степени христианами и истинными философами. Когда он обещал ученикам ту добродетель мудрости, в силу которой они смогут опровергнуть рассуждения своих противников, говоря: "Ведь я дам вам уста и премудрость, которой не смогут противостоять все противящиеся вам", он, конечно, сверх любви к себе, благодаря которой их только и должно называть истинными философами, явно обещает им и то вооружение доказательствами, благодаря которому в рассуждениях они смогут стать наилучшими логиками...

На эти две добродетели ясно указало явление высочайшего духа, открывшееся в огненных языках, чтобы создать через любовь - философов, а через добродетель разумных доказательств - наивысших логиков. Поэтому хорошо, что дух явился в огне и в виде языков, дабы сообщить им любовь и красноречие на всякого рода языках. Наконец, кто не знает, что также сам господь Иисус Христос побеждал иудеев в частых спорах и подавил их клевету как писанием, так и разумным доказательством, и что он укрепил веру в себя не только могуществом чудес, но особенно силой слов. Почему же он пользовался не только чудесами, делая то, что больше всего подействовало бы на иудеев, просивших у него знамения, как не потому, что он решил наставить нас собственным примером, каким образом мы должны привлекать к вере при помощи разумных доказательств тех, которые ищут мудрости? Различая это, апостол говорит: "Ибо иудеи требуют чудес, а эллины ищут мудрости", т. е. последние укрепляются в вере преимущественно доказательствами подобно тому, как первые - чудесами.

Когда же не хватает знамений чудес, то нам остается единственный способ сражаться против любых противников: победить словами то, что мы не можем победить деяниями. В особенности когда у разбирающихся людей большую силу имеют разумные доказательства, чем чудеса, относительно коих можно легко впасть в сомнение, не сотворены ли они дьявольским наваждением. Поэтому и истина говорит: "Восстанут лжепророки и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных". Но, скажешь ты, и в доказательствах рождается больше всего заблуждений, и не легко различить, когда приводятся обоснованные доказательства, которые надо принимать за таковые, и когда нужно такие отвергать как софизмы. А так, говорю я, случается с теми, которые не достигли опытности в доказательствах. Так вот для того, чтобы этого не случилось, следует изучать науку о доказательстве в рассуждениях, т. е. науку логики, которая, как упоминает блаженный Августин, имеет больше всего значения для исследования всякого рода вопросов, встречающихся в священном Писании. И это, конечно, необходимо для тех ученых, которые меньше всего избегают рассмотрения вопросов, так как уверены в своей достаточной опытности для их разрешения".

Казалось бы, текст этот настолько прозрачно внятен, что вовсе не нуждается в каком бы то ни было толковании. И все-таки... Здесь-то и начинается Абеляр - ученый человек, Абеляр читающий.

Абеляр утверждает: тем, кто лишен разума, - и тем помогут свидетельства священного Писания.

Между тем свидетельства священного Писания - первый и последний аргумент, и потому скорее не столько средство для целей поучения, сколько то, против чего (по всевозможным соображениям) не попрешь и с чем ничего не поделаешь. А для учительско-ученического дела есть диалектика (и это говорит не Абеляр, а куда более авторитетный Августин), которая есть "наука наук" и которая "учит учить" и "учит учиться". И самое главное - "может творить знающих". Но сначала - уча читать.

С этого места абеляровского текста, собственно, и должно начаться формирование способа творить "знающих" - умеющих читать.

Далее следуют, если можно так выразиться, методологические основания, оправдывающие возможность такого урока.

Прежде всего (вновь ссылка на Августина): учитель, который учит учить, апеллирует "не к телесным чувствам, а к разуму души, где царят наука рассуждения и наука числа". Не к зрению, но к слуху: не видом, но словом.

Но наука рассуждения может предстать в двух обличьях: обманном (софистическом) и истинном (надо думать, диалектическом). Как в этом случае быть, то есть как отличать (или: как выучиться умению отличать) сие? Только выучившись правильно читать текст.