Исповедь королевы

И вот теперь мы стояли с ней лицом к лицу. У нее был немного извиняющийся вид. Она как бы хотела сказать: «Я не хочу доставлять вам слишком больших неприятностей, но вы же видите, что это необходимо сделать!»

Если бы я была благоразумнее, то поняла бы, что она и в самом деле чувствовала это. Но для меня в ту пору все имело либо черный, либо белый цвет. Она была грешной женщиной, а следовательно, злой.

Я сказала ей фразу, которую отрепетировала заранее:

— II у a bien du mond aujourd’hui a Versailles. [38]

38

Сегодня в Версале много народу (фр.).

Этого было достаточно. Ее прекрасные глаза засияли от радости, ее прелестные губы нежно улыбнулись. Но я прошла мимо.

Наконец-то свершилось! Весь двор говорил только об этом. Когда я встретила короля, он обнял меня. Мерси держался великодушно. Мадам Дюбарри была счастлива. Только одни тетушки выражали недовольство. Однако я заметила, что Мерси был прав: они действительно всегда были приветливы с мадам Дюбарри лично и в то же время говорили о ней такие оскорбительные вещи за ее спиной.

Но все же моя гордость была уязвлена.

— Итак, поговорила с ней один раз, — сказала я Мерси, — но больше этого никогда не случится. Никогда больше эта женщина не услышит звук моего голоса!

Я написала моей матушке следующее:

«Не сомневаюсь, что Мерси рассказал вам о случившемся в первый день года. Надеюсь, Вы будете довольны. Хочу заверить Вас в том, что всегда готова принести в жертву свои личные предубеждения, если только от меня не потребуют того, что идет против моей чести».

Никогда прежде я не писала матушке в таком тоне. Я становилась взрослой.

Разумеется, весь двор потешался по этому поводу. Встречаясь на главной лестнице, все шептали друг другу: «Il y a bien du mond aujourd’hui a Versailles». Служанки тоже хихикали в спальнях. Какое-то время это была самая популярная фраза во дворце.

Зато, по крайней мере, занявшись обсуждением этой бессодержательной фразы, брошенной мной в салоне, они на время перестали строить всевозможные предположения по поводу того, что происходило в нашей спальне.

Я была права, когда говорила, что Дюбарри этим не удовлетворится. Она стремилась к дружбе со мной. Я тогда не понимала, что она просто хотела показать мне, что не желает пользоваться плодами своей победы и надеется, что я не чувствую обиды из-за своего поражения. Эта женщина разбогатела благодаря благоприятному стечению обстоятельств. Теперь она жила во дворце и благодарила судьбу, которая привела ее туда. Она хотела быть в хороших отношениях со всеми и, должно быть, считала меня глупой девчонкой.

Но чем она могла задобрить меня? Все знали, что я обожала алмазы. Почему бы ей не подарить мне безделушку, которую я так страстно желала иметь? Придворный ювелир показывал всему двору пару очень изящных бриллиантовых серег. Он надеялся, что они понравятся мадам Дюбарри. Серьги стоили семьсот тысяч ливров — большая сумма, но они были действительно прелестны. Я тоже видела их и даже вскрикнула от удивления при виде такого совершенства.

Мадам Дюбарри послала ко мне одну из своих подруг, чтобы та поговорила со мной по поводу этих серег — разумеется, как бы случайно. Посланная дама в разговоре заметила, что, как ей показалось, мне чрезвычайно понравились известные украшения.

Я ответила, что это самые прекрасные серьги, которые мне приходилось видеть. После чего последовал намек на то, что мадам Дюбарри уверена, что сможет убедить короля купить эти прелестные украшения для меня.

Я слушала ее в полном молчании, ничего не отвечая. Женщина не знала, что ей делать дальше. Тогда я надменно сказала, что она может идти.

Смысл моего поведения был ясен. Я не желала принимать никаких одолжений от любовницы короля. Во время нашей следующей встречи я снова смотрела сквозь нее, словно ее вовсе не было.

Мадам Дюбарри пожимала плечами. Она хотела лишь, чтобы я сказала ей несколько слов, и это все, что ей было нужно. Если эта «маленькая рыжая» хочет быть «маленькой дурочкой», то пусть так и будет, говорила она. Между тем все продолжали повторять друг другу: «Сегодня в Версале много народу».

Приветствия Парижа

Мадам, я надеюсь, мсье дофин не обидится, но там, внизу, стоят двести тысяч человек, которые влюблены в вас.

Маршал де Бриссак, губернатор Парижа — Марии Антуанетте

У этого события был один положительный результат. Я научилась с осторожностью относиться к тетушкам. Я начинала понимать, что это неприятное происшествие вообще никогда бы не случилось, если бы не они. Мерси мрачно заметил, что мне преподали хороший урок, а если это было так, не стоило очень уж сожалеть о случившемся.

Я не была уже больше тем ребенком, как в первое время после моего приезда. Я стала гораздо выше и уже не была petite [39] . Мои волосы потемнели, и это было к лучшему. Рыжий цвет приобрел каштановый оттенок, так что прозвище «рыжая» теперь уже не совсем подходило ко мне. Король скоро простил мне мою непримиримость по отношению к мадам Дюбарри, а мое превращение из ребенка в женщину нравилось ему. С моей стороны было бы ложной скромностью не признать того, что я уже больше не была привлекательной девочкой, а превратилась в еще более привлекательную женщину. Хотя не думаю, что была красавицей. Мой высокий лоб, который некогда был причиной всеобщего беспокойства, остался таким же, как, впрочем, и не совсем ровные и слегка выступающие вперед зубы. Но я без особых усилий могла произвести впечатление красивой женщины. Когда я входила в зал, все глаза всегда устремлялись на меня. Кожа моего лицо была очень чистая и без пятен. Моя длинная шея и покатые плечи были очень грациозны.

39

Маленькой (фр.).

Хотя я любила украшать себя бриллиантами и носить нарядную одежду, меня нельзя было назвать тщеславной. Когда-то я очаровала всех в Шонбрунне и Хофбурге, и мне казалось вполне естественным сделать то же самое и здесь. Но я не понимала, что те самые качества, которые принесли мне любовь короля и восхищенные взгляды Артуа, возбудили в то же время чувство зависти у сотен людей при дворе. Я была все такой же неосторожной и невнимательной, как и прежде. Жизнь то и дело преподносила мне новые уроки, заставляя задумываться над собственным поведением и делать соответствующие выводы. Но я не умела применять приобретенный опыт. После того как я узнала о вероломстве тетушек, мне все же не приходило в голову искать подобные недостатки в других людях.

Было очень приятно, что у нас установились новые отношения с дофином. Он гордился мной. Неторопливая улыбка появлялась на его лице, когда он слышал комплименты по поводу моей внешности. Иногда я ловила на себе его взгляд, выражающий нечто похожее на изумление. Тогда я чувствовала себя счастливой, подбегала к нему и брала его за руку. Это было ему приятно, хотя немного смущало его.

Я все сильнее любила его. Наши отношения были необычными. Казалось, он все время как бы молча просил у меня прощения за то, что был неспособен стать тем, что он называл «хорошим мужем». Я пыталась уверить его в том, что прекрасно знаю, что это не его вина. Муж хотел показать мне, что считает меня очаровательной и полностью доволен мной. Только его изъян препятствовал осуществлению наших брачных отношений. По мере того как мы становились старше, мы начинали лучше разбираться в этом вопросе. Он больше не был равнодушен ко мне. Ему нравилось ласкать меня. В нем пробудились естественные инстинкты, и он предпринимал попытки, которым я предавалась с такой же надеждой, как и он. Я верила в то, чего он так отчаянно желал, — что однажды случится чудо.