Исповедь Мотылька

И я ведь действительно нашла такого мужчину. Правда, не для того, чтобы повыгоднее себя продать, но я понятия не имею, что на все это скажет мама.

В двух словах, стараясь как-то смягчить углы, пересказываю события вечера. Не скрываю, что давно наблюдала за Олегом и хотела просто поговорить с ним, потому что он был другом отца и… просто, потому что мне захотелось.

Хоть у меня давно нет кукол, пони и собственного водителя, в глубине души я все еще маленькая капризная девочка, которая привыкла получать все, что захочет.

Даже мужчину, который пахнет идеально отглаженными рубашками, а не нишевой парфюмерией по триста евро за флакон.

— Он дал тебе денег? — Мама посильнее запахивает края шали. Не дожидается ответа, как будто уже приговорила. — И ты, я так понимаю, их взяла.

Я набираю в грудь побольше воздуха и, стараясь, чтобы голос не дрожал, говорю:

— Он дал мне денег. И купил квартиру.

— Эвелина…

— Я сегодня туда переехала, мам.

Если бы я призналась, что украла или убила, возможно, мама смотрела бы на меня как-то иначе. Потому что сейчас я чувствую себя самым большим разочарованием ее жизни. Как будто все мои успехи, которыми она так гордилась, превратились в пыль, и осталось одно большое непонимание — почему я так поступила?

— Мам, он помогает мне в память об отце, — пытаюсь сказать до того, как она озвучит свой первый и очевидный вывод. Мужчина на двадцать лет старше вдруг дарит девушке квартиру и дает деньги — о чем тут еще думать? А когда узнает, где эта квартира? — Олег просто захотел помочь.

— В память об отце? — Мать поворачивается спиной, открывает верхний ящик и достает пузырек корвалола. Наобум вытряхивает в чашку сразу приличную порцию, проглатывает и запивает водой прямо из-под крана. — Что еще Игнатов предложил тебе дать в память об отце?

Она произносит это так, будто ей противно совмещать слова об отце и имя Олега в одном предложении.

— Он… записал меня в автошколу и ему понравились мои картины. Я встречаюсь с женщиной, которая разбирается в искусстве и, наверное, сможет как-то направить меня в…

— … в его койку? — с надрывом заканчивает за меня мама.

Я прикладываю ладонь к щеке, потому что чувствую себя «приласканной» ее крепкой пощечиной. Меня никто и никогда не бил. Ни разу. Хотя, когда мы сменили жилье и «перекочевали» в скромный образ жизни, я частенько заслуживала хорошей трепки своими непрекращающимися капризами и нежеланием принимать реальность, в которой мне уже не покупали все, что я тащила с прилавков.

Но именно сейчас я остро чувствую хлесткую пощечину.

Даже немного кружится голова, отчего стакан в руке матери раздваивается и множится, как будто расщепленный особенным лазерным лучом.

Я же не сделала ничего плохо. Я не продалась. Я просто…

— Полагаю, уже поздно просить тебя оборвать все контакты с Игнатовым? — уже спокойнее, но еще более сухим голосом интересуется мама.

Чувствую себя выброшенной на солнцепек медузой. Кожа горит, болезненно реагирует на каждое прикосновение даже к одежде. Хочется содрать с себя все и побежать в душ, пока от этого зноя не превратилась в пепел.

— Мама, я правда не делаю ничего плохого. Олег был рад меня видеть, мы поговорили… Он просто помог. Вспомнил, что я была его маленькой невестой, пошутил даже.

Попытка разрядить обстановку наивными разговорами с треском проваливается.

Мама плотнее запахивает шаль и всем видом дает понять, что если у меня в запасе остались еще какие-то новости, то лучше поделиться всеми сразу. А когда бросает косой взгляд на дверь, понимаю — сегодня ее лучше оставить одну.

Да господи, я же правда ничего не сделала, ни за что не заплатила одним из тех способов, которые в книгах часто становятся началом бурного романа и неземной любви. Это же просто Олег, и когда я была маленькой, никто не смотрел на него, словно на волка рядом с Красной Шапочкой. А спустя двадцать лет, все, что касается его имени, вдруг покрылось каким-то зловещим молчанием.

— Знаешь, я не обязана ни за что извиняться! — Вскакиваю из-за стола, глотая душащее негодование. — Я не сделала ничего плохого! Олег был добр ко мне как никто! Сделал что-то просто потому, что он может это сделать. И ничего не попросил взамен, потому что выше всего этого. Хочешь ты или нет, но я буду с ним общаться, потому что… потому что… Он мне нравится, мам! Очень-очень нравится!

Я не настолько влюбчива и беспечна, чтобы разбрасываться более громкими определениями тем чувствам, которые приятно ноют в моей груди, стоит вспомнить его стальной взгляд и аромат выглаженной рубашки, но это точно не благодарность за то, что вытащил меня из нищеты.

Возможно, встреча с Олегом просто вскрыла секретную коробку той маленькой девочки, которая смотрела на него, как на рыцаря мечты, и вдруг оказалось, что чувства к нему не развеялись как сладкий детский сон, а стали… настоящими?

— Ты уже взрослая, — продолжает рубить мама.

Всегда «включает» правильную, когда хочет меня наказать. Иногда хочется, чтобы просто дала подзатыльник и накричала, или устроила скандал. Да что угодно, лишь бы живое, а не вот это ее бесконечное: «Я не хочу, чтобы ты делала это, это и вот это, но будет в высшей степени не педагогично запрещать это напрямую, потому я сделаю такое лицо, что ты все сделаешь сама, а потом, если вдруг придешь с упреками, всегда могу сказать, что решение было за тобой, а я вообще не при чем».

— Да, мам. Я уже взрослая. И я жалею, что все тебе рассказала. Хотя бы раз в жизни ты могла порадоваться за меня просто так, а не потому что я принесла призовое место с Олимпиады.

— Я всегда радовалась твоим успехам, Эвелина, — с нажимом на нужное слово говорит она. — Но я не умею радоваться тому, что моя дочь ставит крест на своих мечтах, чтобы взамен стать должницей Игнатова.

— Его зовут Олег!

— Не повышай на меня голос, — пытается остудить она, но меня уже слишком сильно качает.

Я подозревала, что она не будет прыгать от счастья, когда я все ей расскажу, и все из-за какой-то чертовой недосказанности. О которой, если честно, уже совсем ничего не хочу знать.

Но мне и в страшном сне не могло присниться, что меня обзовут «должницей Игнатова».

Это еще хуже, чем его содержанка.

Никто не останавливает меня, когда несусь к двери, кое-как сую ноги в туфли и на ходу набрасываю пиджак. Мать точно не будет звонить первой — мы и раньше цапались, хоть и не так серьезно, но первый шаг всегда делала я.

Пора прекращать прекрасную семейную традицию быть все время виноватой стороной.

Я несусь по улице в сторону метро, и не сразу понимаю, что телефон в сумке «орет» уже которую минуту подряд. Сначала даже поддаюсь наивной детской вере, что это мама и она попросит у меня прощения.

Но это Олег.

Когда подношу трубку к уху слышу такой долгий выдох, как будто он права волновался, почему я долго не отвечаю. Или это просто моя больная фантазия? Шепот маленькой глупой девочки, которая давно уже мысленно перевязала рыцаря своей лентой?