Исповедь Стража

Воистину, мудрое решение. Ничего не скажешь. Велик ты, Учитель.

Боль обессиливала — но и не давала утратить власть над собой. Он произнес Слово Образа; и, взвыв в отчаянье и ярости, Тварь обрела образ огромной паучихи, тысячеглазого серого чудовища.

Он произнес Слово Земли; и Тварь обрела смертную плоть. И, шипя от ненависти, она рванулась к Мелькору: тот лишь успел поднять руку, защищаясь от удара, и загнутый острый коготь, лязгнув, скользнул по железу наручника; Мелькор заметил на острие каплю молочно-белого яда.

Оставалось произнести только Слово Смерти, но у него уже не было сил. Отступившая Тварь подобралась для прыжка. И тогда Мелькор крикнул, и эхом отразился крик его от стен черных гор, и, казалось, сама земля дрогнула, словно ощутила Арда боль и муку Возлюбившего этот мир.

А ощутил бы он боль и муку Арды, когда ее стала бы терзать эта тварь? Так что поделом ему и мука эта, и боль. Жаль только, что урок впрок не пошел.

И черные горы помнили голос Мелькора и его боль. Эхом стала эта память; и Ламмот, Великое Эхо, звалась с той поры долина.

И зов Властелина услышали Ахэрэ. Пламенным смерчем, жгучей бурей пронеслись они над землей; и вступили в круг огня; и огненными бичами гнали они прочь Тварь из Пустоты — Унголиант. Там, где проползала она, надолго земля осталась мертвой от крови Унголиант — молочно-белого яда. В Горах Ужаса, Эред Горгорот, в самой глубокой пещере укрылась она от огненных бичей, и с той поры никто и никогда не видел ее, потому неизвестно, как сгинула Унголиант, порождение не-Бытия.

Некоторые предания утверждают, что с ней покончил Верен. Без всяких там Слов Смерти. Простым добрым мечом.

А я был страшно зол. Хорошо, что я сейчас не говорю с Борондиром. Но я боюсь, что однажды не сдержусь.

ГЛАВА 17

Месяц гваэрон, день 3-й

Странно на меня действует эта Книга. Как в лихорадке бросает то в жар, то в холод, так и сейчас — только-только я начинаю верить во что-то, как следующая повесть приводит меня в такое раздражение своей несообразностью, что сразу хочется выругаться и все бросить.

К тому же очень много непонятного и путаного. Вот зачем Мелькору Сильмариллы? Что это для него? Цена крови? Камни не-Света, зародыш Пустоты?

Я спросил Борондира. И уверился лишний раз в том, о чем прежде подозревал. Поскольку Книга составлена из разрозненных отрывков, в которых многие события излагаются по-разному, где иногда перепутаны понятия, необходимо, чтобы кто-то все это толковал. Толкование существует. Этому обучают (правда, Борондир не сказал этого напрямую, но достаточно прозрачно намекнул).

И после этого вы будете говорить, что у вас нет канона?

А если кто начнет толковать историю Сильмариллов, к примеру, неканонически — скажем, с той точки зрения, что Мелькор просто захотел забрать их себе?

У вас все точно так же, как и у нас, и не надовставать в позу оскорбленного.

Так вот, по толкованию Борондира, Валинор был отгорожен от мира, накрыт как бы куполом, порожденным Пустотой, — нечто вроде той Стены Ночи, оболочки Пустоты, якобы окружающей Арду. И источником той Пустоты были как раз Деревья Валинора, источавшие не-Свет. Погубив их, он закрыл Пустоте путь в Арду и спас ее. Сильмариллы тоже заключали в себе не-Свет и были смертельно опасны для Арды. Потому он и забрал их и носил в короне, чтобы его сила удерживала Пустоту, не позволяя ей вырваться наружу.

Однако Унголиант в Арду он таки призвал. А она — воплощенная Пустота.

Борондир ответил — воплощенное может быть уничтожено, что в конце концов и вышло.

Я спросил — стало быть, звезда Эарендил — это не-Свет?

Борондир ответил — нет, это именно Свет, поскольку Пустота была побеждена, уничтожена кровью Берена — Человека, Лютиэн — эльфа и Мелькора — Валы. Всем это стоило жизни.

Честно говоря, я был в странном состоянии. Я даже не могу сейчас его описать. И не стану.

…А страницы шелестят и шелестят. Иногда словно осенние листья под ногою, иногда звонко, как прогоревшие угли, иногда переворачиваются беззвучно, словно падает пепел. Таково время. Это оно сейчас оставляет на моих пальцах тонкий запах тлена и горечи, запах засушенного цветка, уже потерявшего свой цвет, ломкого от старости, выпавшего из Книги. Кто-то бережно хранил его, и я осторожно кладу его назад, между листами. Он куда убедительнее, чем целые тома рукописей. Запах засушенных цветов — он особенный. Может, это запах почти растаявших воспоминаний, ушедшего времени… Странно. Я обыкновенный человек, во мне нет ничего возвышенного, я не слишком поддаюсь чувствам — скорее доводам разума, а вот думаю о цветке, об ушедшем времени, о чем-то неощутимом. Или я меняюсь? Или все же в этой Книге есть какое-то колдовство? Вряд ли. Вряд ли… Душа, как ветер над развалинами…

Пергамент. Ах'энн. Название вписано другой рукой, как и многие заголовки этой Книги. Похоже на страницы из чьего-то дневника или воспоминания.

АЛХОР-ЭРН — ВОЛК-ОДИНОЧЕСТВО

Тепло угасало. Близилась зима. Близилась — но еще была далеко. Еще долго будет туман в низинах, а трава не скоро пожухнет, и не скоро в клочья поблекшего ковыля набьется снежная крупа. Еще не падают листья, хотя леса уже светлы…

Одиночество.

Самый страшный собеседник — ты сам. Этот собеседник видит ложь, его не обманешь, сколько ни уговаривай — не убедишь.

— Он приказал мне уходить.

— А ты и обрадовался? Такой удобный приказ! Такой послушный ученик!

— Нет.

— Тогда почему же так охотно ушел?

— А это что-нибудь изменило бы? Ничего. Только не осталось бы вообще никого. И ничего. И все было бы зря. Все, что он сделал.

— А что он сделал-то? Ты сам-то можешь сказать? Думаешь, ты сумеешь что-то продолжить?

— Я не хочу и не могу ни судить, ни взвешивать. Мне было хорошо среди Эллери. Они меня любили — и я любил их. Разве этого мало? Я не хочу думать, правильно ли все было и ради чего. И что я буду делать теперь.

— Значит, теперь тебе нечего и некого любить? И что? Теперь опустишь руки? Все пропало? Незачем жить и делать что-то вообще? Так?

— Не знаю. Не знаю. Не хочу думать.

— Не хочешь? Они любили тебя — а ты ушел, когда они умирали.

— Я учил их защищать себя.

— И что? Им это помогло? А если бы они просто сдались — может, они остались бы жить?

— Не знаю.

— А если бы вы оба — и твой учитель, и ты, сдались бы на милость Валар — может, ИХ оставили бы жить?

— Не знаю!

— Ты так легко принял чужую жертву, ученик.

— Он приказал мне! Если бы я не ушел — кто продолжил бы?

— А что ты собираешься продолжать? Что? Ты сам хоть что-то можешь? И с кем? И зачем? Чтобы кончилось точно так же?

— Не знаю!

— И почему ты думаешь, что ты — избран? Что именно ты способен что-то сделать вообще? Почему ты не сказал — пусть уйдут другие? Пусть они хранят твое учение, пусть они творят — ведь все делалось именно для НИХ. А ты — принял. Как принимал их дружбу, их любовь. И смерть — тоже принял. Прекрасный друг…