Исповедь всемогущего
Шрифт:
Но об этом я расскажу немного позже.
На Землю я вернулся переполненный впечатлениями и исключительно довольный собой. Ну еще бы! Всего за пять лет, я ухитрился договориться с жуками о торговом сотрудничестве между Ллорвасом и Землей, установил контакт с дюжиной других разумных рас и заложил основы будущей Всегалактической Гильдии Ранговых. А также умудрился уворовать массу чужих технологий, которые были бы весьма полезны для жаждущего новых знаний человечества.
А, между тем, это самое человечество за время моего отсутствия изменилось довольно сильно. Хотя оно и не утратило свою импульсивность и непомерную гордыню, но хотя бы немного подрастеряло ту безбашенную агрессивность, которая некогда ввергла его в пучину весьма и весьма кровопролитной войны с варнианцами, а потом чуть было не
Но, что больше всего меня удивило, так это то, что люди под предводительством по уши залезшей в это дело Фрейи уже прошли добрую половину пути по превращению Человеческой Федерации в Империю. Или, как это у них гордо именовалось: "в Империалистическую Гегемонию". Что бы эти слова ни значили, я понял только одно: кажется, старая добрая земная демократия доживала последние дни.
Не то чтобы меня это каким-то боком задевало или я был столь ярым поклонником демократического способа дележа власти, но я все же придерживался несколько иного мнения на этот счет. Настолько иного, что из-за него я в первый (и последний) раз в этой жизни имел жестокий и переходящий на личности спор с Фрейей...
– Ты посмотри вокруг, - говорила она.
– Посмотри и скажи мне, что ты видишь. Разве не очевидно всем и каждому, что демократия современным людям не нужна ни к какому месту. Вспомни, всего шесть лет назад был принят закон, по которому выборы считаются состоявшимися, если в них участвовало десять процентов дееспособного населения. А уже сегодня планку, похоже, придется снизить до восьми процентов. Да-да. Всего восемь процентов избирателей готовы высказать свое мнение по вопросу, сколько человек будут нынче протирать штаны в Сенате и кому надлежит быть президентом Человеческой Федерации. Всего восемь процентов... И это значит, что подавляющему большинству человечества абсолютно по барабану, кто там будет сидеть у власти!
Я молча кивал, понимая, что в этом Фрейя права. Возразить тут, действительно, было нечего.
– Более того, посмотри, что творят те господа, которые являются так называемыми народными избранниками. Подкупом, шантажом, мошенничеством и иногда даже убийством они добиваются своего "избрания". А для чего им, спрашивается, все это? Для чего? И я отвечу тебе: только для того, чтобы, оказавшись у власти, с новыми силами продолжить творить свои грязные делишки. И этому нет ни конца, ни края. Скажи, разве это не так? Разве люди на улицах не морщатся, слыша имена современных политиков, озабоченных исключительно своими личными проблемами? Или, может быть, статистические опросы населения не говорят о том, что нашему современному правительству народ не верит ни на грош? А между тем на самом деле все еще хуже. Две трети выборов, проводящихся на планете Земля, фальсифицируются. Семьдесят пять процентов чиновников, находящихся у власти, попали туда, минуя все то, что ты называешь демократией. Девять из каждых десяти политиков получают высокий пост благодаря своим связям в криминальных кругах или вовремя данным взяткам. Эти цифры не афишируются, но они на самом деле реальны. Я уже не первый год варюсь в этом котле и знаю, что это так... Или ты мне не веришь?
– Верю. Конечно же, я тебе верю.
– Отвечал я, слепо глядя перед собой и вспоминая те далекие дни двадцатого века, когда в умах простых людей еще только начинало закладываться отвращение к большой политике и той грязи, которая ее неизменно сопровождала. А тем временем Фрейя продолжала изливать на меня свои доводы в пользу смены на Земле правящего режима:
– Демократия умирает. Еще лет сто или может быть сто пятьдесят, если повезет. И все! Конец народной власти! Так не лучше ли не дожидаться, когда она рухнет сама собой, полыхнув при этом пламенем революции или даже гражданской войны? Не лучше ли подготовиться к этому неизбежному падению заранее для того, чтобы плавно и осторожно перейти к более стабильному в данный момент типу правления, не связанному с всенародными выборами, кои при восмипроцентной посещаемости представляют собой всего лишь бесполезное разбазаривание бюджетных денег? Я долго думала об этом, долго составляла планы и просчитывала все возможные варианты. И выход я вижу только один - путем аккуратных и практически незаметных стороннему глазу реформ перейти от умирающей демократии к единоначалию, когда во главе новой человеческой Империи стоит
человек достойный, честный и по-настоящему заботящийся о благе общества...– И кого ты намечаешь посадить на этот пост, о Хранительница? Где ты найдешь достойного и честного человека, готового взвалить на себя всю эту махину под названием Человеческая Бюрократическая Машина? Кто способен противостоять ей и не быть разжеванным в ее бумажных жерновах? Кто способен оставаться честным и беспристрастным, получив в свои руки практически абсолютную власть? Или ты намереваешься занять этот пост сама и год за годом пасти заблудшее человечество как некий пастух, в поте лица заботящийся о благополучии своего стада?
Фрейя громко фыркнула и уставилась на меня как на идиота.
– Ну вот еще! На кой бы черт мне все это понадобилось?
Она была права. Ей все это было просто не нужно. Хранители не рвутся к власти. Никогда и ни при каких условиях. И, тем более, я прекрасно знал Малышку Фрейю. Она не могла учинить такое ради удовлетворения своей несуществующей жажды власти.
Но вот заиграться она могла вполне...
– Хорошо. Пусть так. Ты не согласна. Я не согласен. Алекс тоже не согласится - в этом я уверен на все сто. Тогда кто?..
– Я несколько секунд помолчал, глядя в ее спокойные и невозмутимые голубые глаза.
– Фрейя, пойми, человечество - не игрушка, а ты не маленькая девочка, которая желает провести уборку в своем кукольном домике и выбросить оттуда всю накопившуюся грязь. И даже если ты уверена в том, что вместе с этой грязью не выбросишь все то чистое и светлое, что еще осталось в человеческих душах... Фрейя, так нельзя. Хранитель не управляет народом, а приглядывает за ним, чтобы тот не наделал глупостей. Вспомни кодекс.
– Кодекс, кодекс... Вечно ты со своим кодексом, - проворчала она, недовольно уставившись в пол. Причем было очевидно, что я ее все же зацепил за живое.
– По крайней мере, я делаю хоть что-то. А вот чем занимаешься ты? Водишь дружбу с жуками, наплевав на все человечество?
Теперь настала моя очередь краснеть.
– Фрейя, демократия умирает. И в этом я с тобой согласен. Но позволь ей все же умереть своей собственной смертью, а не сгинуть под натиском твоих реформ. Помни, мы с тобой Хранители. Мы многое можем - в том числе и сковырнуть умирающую демократию, лишив человечество всех благ революции и гражданской войны. Но мы не должны вмешиваться в подобных случаях. Люди должны самостоятельно выбрать себе путь. Мы только помогаем им пройти по этому самому пути с минимальным количеством падений и, по возможности, без разбитых носов. Однако дорогу человечество должно выбирать самостоятельно, а не уподобляться овцам, покорно следующим по пятам за пастухом.
Пока я разорялся, она молча смотрела на меня своими синими-синими глазами, выражение которых я никак не мог понять (а о том, чтобы применить трюк с чтением мыслей, и речи быть не могло).
– Фрейя, пожалуйста, оставь эту идею. Пусть все идет так, как идет.
После этого мы еще немного поспорили, перебрасываясь самыми разными аргументами и контраргументами, а также периодически тыкая друг друга носом в допущенные за свою долгую жизнь ошибки. Фрейя говорила, что она просто старается сделать все как лучше и по возможности обойтись без крови. Я же упирал на то, что человечеству необходимо оставить такую эфемерную и вроде бы на первый взгляд ненужную вещь, как свобода выбора...
Я все же сумел настоять на своем. Фрейя нехотя кивнула и с видимым безразличием (хотя я и понимал, что она уязвлена до глубины души) в голосе произнесла:
– Как скажешь, дядюшка.
Ох-хо-хо...
Это был последний раз, когда она назвала меня дядюшкой. Нельзя сказать, что после этого дурацкого спора наши отношения враз испортились. Вовсе нет. Фрейя по-прежнему относилась ко мне с максимальной вежливостью и с уважением. Но это слово из ее уст я больше не слышал никогда.
Очень жаль...
А самое обидное, что у меня до сих пор нет никакой уверенности в том, что я в тот момент поступил правильно. Быть может, мне следовало просто пожать плечами и вежливо помахать ручкой уходящей в небытие демократии. И не исключено, что в этом случае человечеству удалось бы избежать некоторых из ожидающих его впереди потрясений, идущих как раз от всеобщей разболтанности, характерной для данной системы власти.
Однако все это не более чем пустые домыслы, а точного ответа на этот вопрос я не знал раньше и не знаю до сих пор. Да и не хочу знать.