Исправленному верить (сборник)

2

Гумно-Живицкий посмотрел на часы и отошел к кадкам с диффенбахиями и монстерами. До конца пары оставалось четверть часа, но рисковать пан Брячеслав не хотел и еще меньше хотел толкаться под дверью аудитории – серьезные люди приходят вовремя или задерживаются на несколько минут. Отсутствие пунктуальности Брячеслав Виленович прощал только очаровательным дамам и только пока те были желанны.

Сашенька Колпакова пану Брячеславу не просто нравилась, в эту неяркую, но полную нерастраченной прелести девушку он был влюблен, «как мальчик, полный страсти юной». Добиться ответного чувства и сделать панну Александру своей женой стало целью всей его жизни и источником нескончаемых забот. Девушка была молода, романтична и влюблена в другого, а Брячеслав Виленович при всех своих достоинствах не только не был Аполлоном, но и не мог швырнуть своей избраннице под ноги соболью шубу, подхватить ее в сани и умчать в родовое имение. Имения у Гумно-Живицкого не было, и отнюдь не из-за проклинаемых им большевиков. Прозванный однокашниками за бьющую в глаза ясновельможность и зубодробительную фамилию «Два-Пана» Брячеслав не был ни паном, ни хотя бы поляком.

В пресловутом тридцать седьмом приехавший в Ленинград из белорусского местечка Монус Живицкий женился на подруге-комсомолке родом из Краснодара. Из соображений семейного равноправия супруги объединили свои фамилии, а их единственный сын был назван в честь вождя мирового пролетариата Виленом. В сорок первом Гумно-Живицкий погиб на Лужском рубеже. Его жену с ребенком успели эвакуировать за Урал, где она познакомилась с потерявшим руку майором-артиллеристом, и в Ленинград отец пана Брячеслава вернулся уже с отчимом.

Унаследовав от отца интерес к статным красавицам, Вилен встретил свою судьбу в Публичке, и эта судьба, родом из Пскова, рассорила его с грубой советской родней, развернув к возвышенному и древнеславянскому. Особых высот Вилен Монусович не достиг, однако кандидатскую защитил, квартиру получил и сына вырастил.

Брячеслав с отличием закончил известную в городе школу, но пятерки и разряд по шахматам не приносили самого желанного – успеха у девочек. У него списывали, не более того, и тогда Гумно-Живицкий решил добавить себе романтичности. Поступив, причем честно, на исторический, он отпустил волосы, стал брать уроки игры на гитаре и представляться Стасом. На одной вечеринке мимолетная знакомая поинтересовалась, не шляхтич ли он, – так Стас стал еще и паном. Статус ясновельможного позволял целовать дамам ручки, отпускать комплименты и намекать на то, что Гумно-Живицких лучше не задевать. И все равно он всю жизнь был одинок. Многочисленные увлечения оканчивались разочарованиями, на горизонте все отчетливей маячил мало кого радующий юбилей, и тут Брячеслав Виленович наконец встретил свою мечту.

Сперва она ему показалась всего лишь недурненькой, он еще думал об Ольге Комаровой, к которой долгие годы испытывал совершенно иррациональную склонность. Комарова была непунктуальна, беспорядочна и бестактна, но он ее терпел, и судьба воздала ему Сашенькой.

Друга, с которым Гумно-Живицкий пришел в странное заведение, увела администраторша, и покинутый пан, бродя по холлу, услышал из-за занавеса голос Ольги. И заглянул – он и раньше при случае проявлял любознательность. Занавес скрывал коридорчик, а голос доносился из-за плохо прикрытой двери. Любознательный Брячеслав приник к щели; то, что он услышал, его потрясло. Собеседница Комаровой в свои двадцать шесть была невинна и влюблена, как пушкинская Татьяна.

Упустить подобное чудо Гумно-Живицкий не мог, но ему предстояла серьезная борьба. Имя соперника не прозвучало, но Сашенька, его Сашенька, призналась, что мерзавец – поэт, и прочла несколько строчек, а память на стихи у Брячеслава была отменная. Остальное сделал Яндекс.

Ясновельможный долго смотрел на фотографию некоего Овалова, чувствуя себя неистовым Сирано. Собственно, это и подсказало решение. Пусть Сашенька испытает то же, что испытывал сам Брячеслав, когда с его глаз спадала пелена и на месте богини обнаруживалась пустая, скверная бабенка. Пусть посмотрит на своего кумира вблизи, пусть не подозревающий, что перед ним сама невинность, Овалов распустит руки и язык. Сашенька даст ему пощечину и уйдет, чтобы встретить верность и понимание. И оценить.

Три дня назад Саша ушла. Не только от Овалова – из дома. Сняла угол у какой-то старухи и не желает никого видеть. Лекарство оказалось слишком сильным, этого Гумно-Живицкий не предполагал. Пришлось ловить девушку после занятий, тем более что влюбленного начинал беспокоить Сашин приятель с серьгой, которому ни в коем случае нельзя было отдать роль утешителя.

Оповестивший о конце пары звонок прозвучал как вызов. Пан Брячеслав пригладил, увы, редеющую шевелюру и выдвинулся из зарослей наперерез вырвавшимся на свободу студентам. Саша шла одной из первых, опасения насчет молодого человека были беспочвенны.

– Панна Александра, я нашел вас!

– Добрый день, Брячеслав Виленович.

– Зачем так официально? Мы же договорились: «пан Брячеслав».

– Добрый день, пан Брячеслав.

– Вы очень устали?

– Нет.

– Если верить расписанию, эта пара последняя?

– Да.

– Тогда приглашаю вас выпить кофе. – Гумно-Живицкий придержал дверь, пропуская Сашу. – Не бойтесь, я не буду вас ни о чем спрашивать и просить вернуться тоже не буду, хотя ваши родные очень переживают.

– Я знаю. Мама приходила.

– Вы видели пани Тамару четыре дня назад, а я – вчера и еще увижу, но о нашей встрече я умолчу.

– Почему?

– Потому что мне прежде всего важны вы, моя дорогая. Мне страшно подумать, что толкнуло вас на этот поступок.

– Пан Брячеслав, – Сашенька повернулась, позволяя подать ей куртку, – вы, должно быть, очень рады…

– Я?! Я счастлив видеть вас, бесценная панна, но я не могу видеть ваше горе.

– Но я счастлива, – улыбнулась Саша, надевая берет. – Я живу, я вижу, я чувствую, могу пойти к Неве, могу кормить птиц и ждать. Ждать – это и есть счастье. Вы ведь тоже ждете… Мы похожи, но я жду сильнее.

– Панна Александра! Сашенька…

– Да, – задумчиво сказала она, – вы умеете ждать и еще хотеть. Больше ничего.

– Вы ошибаетесь! – запротестовал пан Брячеслав. – В вас говорит обида, но ваш обидчик не я. Разве я посмел бы воспользоваться вашим чувством?! Вот все, что я могу себе позволить…

Хризантемы слегка помялись, и Гумно-Живицкий пожалел, что спрятал их в портфель, тем более что Сашу никто из одногруппников не провожал.

– Спасибо, пан Брячеслав. – Девушка приняла букет и улыбнулась загадочно и незнакомо. – Зачем нам идти в кафе? Давайте просто погуляем, а кофе выпьем у меня. Это не так уж и далеко.

– Я последую за вами всюду, – пообещал влюбленный. – Я ваш покорный раб, прекрасная панна. Но только ваш!

– Идемте. – Сашенька спрятала лицо в цветах и позволила взять себя под руку. На такой успех Брячеслав Виленович не смел и надеяться.

3

– Папа, – раздалось в трубке, – приветик! Тут такое дело… Помнишь Машку?

Шульцов помнил, но дело оказалось не в Машке, а в ее двоюродной бабке, преставившейся раньше двух своих кошек, каковых покойница завещала если не пристроить, то усыпить. Разумеется, наследники эту часть последней воли собрались исполнить. Разумеется, Машка смертников отбила. Разумеется, Машкина маман встала на дыбы…

– У нее астма, – жизнерадостно сообщила дщерь, – она на гормонах сидит… Пап, я их привезу, ага? Мы с девчонками их пристроим, через Интернет это просто. Только они брат и сестра, привыкли вместе… Егор рыжий, Фатима серая. Их надо в одни руки.

– Хорошо, – перебил Шульцов, – я согласен.

– Пап, – ахнула котоспасительница, – ты понял, что я их везу? Уже.

– Я понял, что у нас нет астмы и поэтому будут коты. Лапа, я занят.

– Только на время…

– Пока смерть не разлучит вас. Все, Лапа. Мне некогда.