Испуг

Чего он хотел, если он не мог?.. Когда бродили полутемной московской улицей, она уже первая сворачивала в подъезды. Всегда в добротные, в ухоженные жилые подъезды. Вроде бы посмотреть… Он не знал, как прервать… Она сама прижималась к нему сразу. Уже не ждала подсказа… Темнота углов тотчас развязывала ей язык. А вот чужие шаги тотчас заставляли смолкнуть… Она сказала, что ей всегда нравилось имя Олег… Ей нравилось, что он высокий… Ей даже нравилось, что он был солдатом. «Хочет. Ах, как хочет», – думал парень в нешуточном испуге. Не рассчитал он ее темперамент… Промах! Настоящий промах!

Он обрывал ее жаркую ласку – мол, кто-то идет… Шаги… И тогда она тянула его на этаж выше… И еще выше… Она не понимала, почему рука солдата… хотя бы рука… останавливается на полпути. Как будто обжигается… Невольно сама делала резкие девичьи движения его руке и его пальцам навстречу. Он приукрасил свою солдатчину – мол, был в разведке. Рука разведчика привыкла, мол, к осторожности. (Эх, как бы он сам посмеялся сейчас, поерничал… Насчет руки разведчика… Дурацкое оправдание!) Но девчонка уже очумела. Уже не до юмора… Уже не могла говорить ни о чем стороннем. Миг развязки надвигался.

Они забрались на самый верх – девятый или десятый этаж… Никого… И тут должна была наконец обнаружиться постыдная слабость бывшего разведчика. Всякие слова будут плохи. Он сам себя загнал в угол… Вся надежда, что она все-таки юна и постесняется. Все-таки в подъезде…

Он и правда был в разведке, но там его забраковали. Не подошел он. Выгнали его. Назад в окопы, так шутили… Но ведь и в окопах жизнь… Но ведь многих забраковали… Но ведь сколько-то он в разведке побыл. Все-таки был… Это он говорил (мысленно) сам себе в утешение. Ожидая, что и тут, на последнем этаже, развязкой будет не полный стыд, а лишь некое изгнание в окопы… И пусть.

– Кто-то здесь есть, – сказал Олежка ей вдруг, инстинктом ища себе выход. Ища отступление.

– Нет. Никого.

– Есть, есть…

И он спешно отстранил ее… Всё-таки… Всё-таки нам, мол, и тут помешали. Ложь или не ложь, ему уже было все равно.

Оказалось, не ложь. Когда вызванный Олежкой лифт подъехал, чуть посветлело. Кабина лифта осветила часть лестничной клетки. И угол… И в углу – собака на коврике. Сука с тремя щенятами… Даже четверо. Сосунки спали.

Собака спокойно смотрела на парочку, едва шевеля хвостом. «Вы мне не мешали», – говорили ее глаза.

Олежка и очумевшая девчонка машинально вошли в лифт. Собака смотрела им вслед: «И я бы вам не помешала».

Они сменили парадное. Потом сменили улицу на переулок… Устали… Несмотря на изнеможение, она хотела. Он это чувствовал. Ее била мелкая-мелкая дрожь невезения. Дрожь неудачницы… Он подергал ее за острый носик… Эй!.. Она охотно засмеялась. Она не хотела расстаться. Ей все в нем нравилось. И особенно почему-то имя.

– Олег, – повторяла она. – Олег.

– Родители уехали на юг, – выговорила она шепотом, и с внезапной остротой он понял, что мужчину она ведет к себе впервые.

Для нее (по молодости) это был жуткий риск. Но и для него риск… Как он там отвертится? Если в постели?..

Сексуальный опыт у нее наверняка уже был. Несомненно был, она даже намекнула… Студентка второго курса, а не первого… Но зато мужчина в ее комнате впервые. И Олежке хотелось побыть там. Он не стал прощаться у их подъезда (был шанс уйти) – он не слинял и не дал деру, потому что… потому что хотел чаю… попить чаю, отделавшись малым. И еще потому, что она, Маша, малоопытная, и можно будет опять как-нибудь не дать себя раскусить… задурить ей голову.

Чай… Без спиртного… Они говорили о том о сем. Тьма за окном сгустилась. А время вдруг ушло. Шумное московское метро уже стихло. Расслабилось под землей на всю ночь… Так что Олежка остался здесь… Его манило ее тело. Он поддался… Еще не вполне женское тело, но уже не девчоночье.

В другой комнате она стелила ему постель.

После чая, возле столика, Олежка ее тискал, и Маша сбивчиво бормотала – мол, здесь ей неловко… квартира… как бы родители в эту минуту тоже здесь… Это не был отказ. Он бы почувствовал. Это был сумбур сопротивления… Имитация робкого сопротивления. Она бы сдалась там же. У этого же чайного столика. На полу.

А теперь она стелила ему постель. Стояла над постелью согнувшись, выпятив угловатый зад. А Олежка, подойдя, смотрел… Коснулся ее… Она как бы не замечала скользящих по ее телу его рук. Он стоял сзади и, согнувшуюся над простынями, легонько трогал ее за бедра. И прислушивался к себе… А вдруг?

– Спокойной ночи, – сказала. И хотела уйти в свою комнату.

Он обнял ее уже напоследок. Он почувствовал, что она и здесь, прямо сейчас сдастся… И сразу отпустил ее – сделал вид, что не почувствовал… Просто объятие. Просто перед сном напоследок… Дружба, Маша. Пока что дружба. А, мол, после… А, мол, после у нас всё впереди.

В темноте он, конечно, не уснул и чувствовал, что и Маша (в своей комнате и в своей постели) тоже не спит. Но, к его счастью, она не шмыгнет сюда на быстрых, бесшумных ногах… не придет на цыпочках… Молоденькая… Сама не придет.

Так что, засыпая, он мог спокойно оценивать свой сегодняшний мужской улов. Закрепить в сознании… Удерживая сладость минуты… Ну, целоваться – это ему ничто… Но грудь, наливная, хоть и небольшая… Сосок острый. Он поиграл им… Она отдернулась, но с запозданием. Дала поиграть… А попка у нее будет просто отличная. Будет… Пока что он поглаживал. Это она позволяла щедро. Коленки раздвинуть не давала. Потому что рукой… Если бы лечь, если лечь меж ее коленок, сдалась бы… Но лечь на нее, даже играя, ему было страшновато. Потом оправдываться… Чем?.. Разведкой в горах?.. Его тошнило от собственных лживых слов. Нет, нет, всё правильно. Он прошел рядышком с обрывом. Прошел – не упал… И ей пообещал дружбу. И сам всласть ее потискал.

Теперь спать…

Он вдруг резко сел на постели. Он услышал тот самый зов. Забытый, долгожданный зов – в паху заныло… Что это?.. Он даже подумал, не побежать ли к Маше… быстро-быстро. И пусть торопливо, пусть грубо сейчас же войти в нее. Пулей войти… А?.. Но он еще ждал. Он хорошо знал, что такое мордой в грязь. Он прислушался… Может, луна?..

Пусть луна… Планета! Комета! Какая разница!.. Он настороженно глядел в сторону окна. Там!.. Там рождался зов… Но только никакая не луна, не свет, не луч… Там был звук.

Мать их!.. Как он сразу не узнал! Танки! Скрежет гусеничный… Не по песку. Не по глине. Не по кустарнику напролом. Вот почему он не узнал сразу… Скрежет по мостовой… Он продолжал слышать возбуждение. Лязг пробудил его суть. Вот оно!.. Он метнулся в комнату Маши… Заколебался… Терял драгоценные секунды. Подошел – она не оттолкнула. Она даже отыграла желание… Подставила тело. Но едва он коснулся… ее руки… груди… Как сразу же почувствовал свою стылую немощь.

Он убрал руку. Он отодвинулся.